"Станислав Зарницкий. Дюрер " - читать интересную книгу автора

посягательств разбойного люда. А их много было, любителей легкой наживы!
Рыцари большой дороги наводили ужас на окрестности Нюрнберга. Потому купцы,
покидая город, вооружались до зубов и прощались с родными так, словно
покидали их навсегда.
11 апреля 1490 года перекликались радостно колокола нюрнбергских
церквей. Праздничное солнце всплыло над похорошевшим городом. Вернувшись
домой от пасхальной мессы, сели за изобильный стол - достойно отметить
праздник, а заодно и проводить сына.
Последняя ночь в родительском доме... Не спится. Только что слуга
Имхофа забрал нехитрые пожитки юноши. За конем придется самому идти, как
только станет светать.
Ступил за порог отчего дома, когда уже вовсю грохотали барабаны и
надсадно гудели волынки. По обыкновению, караван провожали громкой музыкой,
отгоняли от него злых духов, несущих напасти. Скоро из городских ворот
выкатится первый фургон. Ринется с гиканьем отряд городской стражи и доведет
обоз до развилки дорог. Дальше - не его забота. Оглянулся - отец и мать
стояли на пороге дома. Махнул рукой, защемило сердце. Ускорил шаг и скрылся
за углом.

ГЛАВА II,

в которой рассказывается, как странствовал будущий мастер, как судьба
лишила его возможности встретиться с Шонгауэром, но зато свела со многими
интересными и достойными уважения людьми.

Год странствий художника преисполнен тайн, возможность разгадки которых
навсегда поглотило время.
Как раз тогда во взглядах Дюрера, впоследствии названного
основоположником немецкого Возрождения, произошел перелом. В это время он -
пока еще робко - отважился перейти границы, очерченные вековыми традициями.
Нет никаких сомнений в том, что, следуя сложившимся тогда у немецких
живописцев обычаям и покорный наставлениям отца, а также учителя, видевших в
Нидерландах источник мудрости и мастерства, Альбрехт ушел на север
проторенным многими до него путем. Но вот дошел ли до вожделенных
Нидерландов - остается только гадать, так как никаких документов о
путешествии тогда еще никому не известного подмастерья не осталось, да,
видимо, их и не было. Но скорее всего он все-таки дошел до Нидерландов: не
мог не дойти, ибо к этому его обязывало многое.
Что он видел? С кем встречался? Чья откровенная беседа или, может быть,
собственные размышления на каком-нибудь постоялом дворе, битком набитом
полупьяными путниками, заставили его на время забыть о живописи и принять
решение начать карьеру художника-гравера, снова повернуть на юг, дойти почти
до Италии, в которую он потом все время будет стремиться, и остановиться в
нескольких днях пути от нее, словно не решаясь переступить заветный порог?
Можно лишь гадать с большей или меньшей степенью достоверности.
Что произошло за этот год в душе Альбрехта Дюрера, также останется
загадкой. К изменению решения его могло побудить то очевидное
обстоятельство, что как раз к этому времени нидерландская школа живописи как
бы уступила пальму первенства школе южнонемецкой, достигшей наивысшей точки
расцвета и выдвинувшей крупнейшего из позднеготических мастеров - Мартина