"В.Зазубрин. Щепка ("Сибирские огни", No 2 1989) (про революцию)" - читать интересную книгу автора

лужиц, гул голосов, шорох толпы, гудящие волны идущих к заутрене. На
соборной колокольне колокол, самый большой и старый, серо-зеленый от
старости, черным железным языком лениво лизал медные серо-зеленые губы,
ворчал: "0-о-о-мим-о-о-омим-о-о-омим..."
В кабинете табак, духота, яркий свет электрической люстры и дрожь
непрерывная, звонкая дрожь молоточка телефонного звонка. К Срубову в оба уха
ползли металлические мухи: "Ж-ж-ж-др-р-р-др-р-р-р-ж-ж-ж..."
Добились своего-разбудили. Голова еще тяжелей, веки слиплись. Горько,
сухо во рту. Но мысль сразу верная, ясная-началось.
И началось. Левая рука не отпускает трубку от уха. По телефону
донесения, по телефону-распоряжения. На столе карта города. Глаза на ней.
Правая рука ставит крестики над захваченными районами, конспиративными
квадратами, складами оружия, рвет, сечет короткими косыми черточками тонкую
запутанную паутину Белого. У Срубова на губах горькая, ироническая усмешка.
Над городом сырая синь ночи, огни иллюминованных церквей, ликующий
пасхальный звон, шуршащие шаги толп, поцелуи, христосование. Христос
воскрес! И над городом с горькой усмешкой, со злыми глазами стоит
Она-оборванная, полуголодная, властно, тяжело, босой ногой наступает на
сусальную радость христосующихся, на белые сладкие пирамидки творога и
куличей. Потухли горшки, плошки на церковных карнизах, заглох звон, затих
шорох шагов, топот сбежавших, спрятавшихся по домам. Над городом молчание,
напряженная тишина, жуть, и в черной синеве весенней ночи синева Ее зорких
гневных глаз.
Срубов не усидел в кабинете. Отозвал с облавы Каца, усадил в свое
кресло и на автомобиле помчался по городу. Торжествующим ревом с фырканьем,
сверкая глазищами фонарей, заметался по улицам сильный стальной зверь. Но
Белого не было. Белый забился на задворки, в темные углы, в подполье.
Остался в памяти арест главаря организации-караульщика
губземотдельских огородов Ивана Никифоровича Чиркалова, бывшего
колчаковского полковника Чудаева. Полковник держался гордо, спокойно. Не
утерпел, съязвил:
- Христос воскрес, господин полковник. И, сажая к себе в автомобиль,
добавил:
- Эх, огородник, сажал редьку-вырос хрен.
Чудаев молчал, натягивая на глаза фуражку. Испуганные дамы в нарядных
платьях, мужчины в сюртуках, сорочках. Соломин невозмутимо спокойный,
шмыгающий носом, разрывающий нафталинный покой сундуков.
- Сказывайте, сколь вас буржуев. Кажинному по шубе оставим. Лишки
заберем.
И еще, когда осматривал кучи отобранного оружия, гордо, радостно
забилось сердце, крепкая красная сила разлилась по всем мускулам.
Остальное-ночь, день, улицы, улицы, цепочки, цепи патрулей, ветер в
ушах, запах бензина, дрожь сиденья автомобиля, хлопанье дверцы, слабость в
ногах, шум, тяжесть в голове, резь в глазах, квартиры, комнаты, углы,
кровати, люди-бодрствующие, со следами бессонницы на серых лицах,
заспанные, удивленные, спящие, испуганные, чекисты, красноармейцы, винтовки,
гранаты, револьверы, табак, махорка и серо-красное, красно-серое и Белый,
Красный и Красный, Белый. И после ночи, дня и еще ночи нужно было принимать
посетителей, родственников арестованных.
Просили все больше об освобождении. Срубов внимателен и равнодушен.