"Альберт Зеличенок. Трудно быть Левой" - читать интересную книгу автора

лихорадочным возбуждением. Ждали Мессию. Собственно говоря, Ожидание
Помазанника - это национальная иудейская традиция, высшая квинтэссенция
науки, искусства и спорта, нечто среднее между радостным предвкушением,
нервной дрожью, испугом и агонией. Я даже не знаю, как ввести в эту
атмосферу человека, который сам ею не дышал. В качестве отдаленного
подобия представьте себе ощущение невесты перед первой брачной ночью с
женихом, которого она горячо любит, при этом она давно - и многократно -
не девственница, а он весьма ревнив, даже до насильственной смерти
неверной избранницы. Или вот вам еще аналогия: вообразите народ, который в
едином порыве вышел встречать поезд на Читтанугу, причем время прибытия
неизвестно, мест в вагонах наверняка на всех не хватит, и присутствующие
находятся в предэкстазном состоянии, готовом перейти во что потребуется -
от глубокого уныния до общего ликования и от побития камнями до возведения
храмов включительно. С учетом же того, что Мессия, собственно говоря, уже
приходил и ушел, ситуация становится еще более интересной. Развивая
вышеприведенное железнодорожное сравнение, можно сказать, что все это
напоминает ожидание поезда на Читтанугу на остановочной платформе станции
Малые Дербышки.
Так вот, правоверные иудеи ждут Мессию уже давненько и - с небольшими
перерывами на более насущные заботы - непрерывно, но и в этом перманентном
процессе выделяются особенно экстремальные периоды, и вот как раз в такой
момент Лева и явился в Иерусалим - грязный, исцарапанный и униженный
верблюдом. Между тем Слава уже ждала его.
Сразу же за воротами, под прямым углом к ним, располагались несколько
рядов скамеек, которые были густо покрыты людьми в разноцветных то ли
хитонах, то ли халатах, с длинными полотенцами на головах, с кудрявыми
бородами и горящими от вожделения глазами. Лева, едва взглянув на них,
сразу же - и правильно - понял, что это евреи. Учитывая же их количество,
нестесненность жестов и всего поведения и громкие голоса, он сделал вывод,
что находится или в Израиле, или в Одессе. Однако песок, верблюды и
отсутствие поблизости моря говорили все-таки скорее в пользу Израиля.
Сидящие на скамейках пристально оглядывали каждого проходившего в
ворота и обменивались впечатлениями.
- Ну, Марк, как тебе этот?
- Этот прыщ в лапсердаке? Мойша, стыдись, сегодня еще только пятница,
а ты уже начал праздновать субботу. Почему у тебя блестят глаза, Мойша? В
следующий раз сюда войдет ослица, и ты также спросишь, не Он ли это.
- Ну хорошо, раби Марк, но вот этот точно не прыщ. Ты погляди, какой
хороший: голова как пивной котел, бицепсы как бедра у твоей Сарры.
- Слушай, Мойша, тебе надо провериться: у тебя что-то с головой. Это
просто меняла из Хайфы, я его знаю. К тому же еще и одноглазый. Скажи, где
написано, что Он будет одноглазый?
- А где написано, что не будет?
- Слушай, Мойша, зачем писать то, что и так всем понятно? Просто Он
такой, как и все мы, а значит - с двумя глазами.
- Почему, Марк? Там как раз сказано, что Он будет не такой, как мы.
- Да, не такой. Но безгрешный, в отличие от нас, убогих. Безгрешный,
а не безглазый!
- Погоди, Марк, а почему безгрешный не может быть безглазым? Может
быть, его безгрешность была так велика, что на отсутствие глаза не