"Василий Зеньковский. Пять месяцев у власти (15 мая -19 октября 1918 г.)" - читать интересную книгу автора

большевики оперируют с преувеличенными данными, Лизогуб вдруг вскричал:
"нет, это невозможно, недопустимо! Мы все пойдем бороться с большевиками за
наши границы..." Это было так фальшиво, так пусто - и так было стыдно
слушать это... Мне вообще часто бывало стыдно в Сов<ете> Мин<истров> - как и
что меня выручало в этих случаях, скажу дальше. Но и политические планы, и
не знающая сомнений и колебаний мегаломания Дм. Ив. меня всегда раздражала и
я был, так сказать, присяжным оппонентом Дм. Ив. - и в Совете Мин<истров>
привыкли к тому, чтобы по вопросам внешней политики заслушивать и меня.

Перехожу ко второй крупной и, пожалуй, самой тяжелой в правительстве
фигуре Иг. Алек. Кистяковского. Это был бесспорно очень умный и талантливый
человек, сильный и яркий, но очень циничный, полагающийся на "реальные
факторы" - на силу и принуждение, на деньги и давление, презирающий все, что
в иных тонах строит понимание жизни. Мне пришлось слышать И. А.
Кистяковского на одном закрытом собрании в начале Феврале 1917 г. (т. е. до
революции), когда он рассказывал о разных предположениях и надеждах,
распространявшихся тогда в Москве, - и тогда вместе с впечатлением большого
ума меня поражало отсутствие внутреннего благородства, внутренняя
Selbstironie. Для больших даров, каким обладал И. А., необходимо было больше
духовной силы и благородства; за отсутствием подлинного идеализма вся
обычная интеллигентская идеология вызывала в нем не только справедливую
критику, но и отвращение и презрение. И. А. был по-существу делец и хищник,
жертва обездушенной культуры и доминирующего во всем этатизма. Хотя он был
юрист, но юриспруденция была для него ремеслом, а не правдой, не заветным
убеждением.

Революция освободила И. А. от той неизбежной и для него благородной
риторики, без которой не мог и он обойтись в прежние времена. По-существу
для него русская стихия не была ни очень дорогой, ни очень глубокой, но
странно - за цинизмом и скептицизмом можно было порой подметить нотки
примитивного сентиментализма. Крупный, высокого роста, с самоуверенным
тоном, с решительными речами, с острыми и умными формулами, И. А. не мог не
импонировать собеседникам - ив Совете Мин<истров> его речи всегда были ярки
и остры, сильны и умны. В них были те же черты, что вообще были присущи его
лично-

58


сти - ум и сила, цинизм и хищничество, отсутствие благородства и редкие
точки сентиментализма. Ведь основная линия гетманщины выражала реакцию на
большевизм, возврат к "нормальному" порядку вещей - ив этой линии И. А. был
очень сильным и умелым выразителем того, что бродило у всех. Я опишу дальше
некоторые моменты, предшествовавшие тому, что И. А. стал министром
внутренних дел, но в качестве "государственного секретаря", призванного к
окончательной формулировке и проведению в законном порядке (т. е.
предложению на подпись Гетмана) законодательных актов Совета Министров,
будучи, так сказать, обер-юристом среди нас, но не имея никакой власти, к
которой его влекла вся его натура, И. А. сам провел себя - в последнем
счете - в министры. Но он же оказался и наиболее одиозной фигурой в первом