"Василий Зеньковский. Пять месяцев у власти (15 мая -19 октября 1918 г.)" - читать интересную книгу автора

с филологической, и с художественной, и с религиозной точки зрения.
Припомним, однако, ту жестокую борьбу, которую вел покойный проф. Т. Д.
Флоринский (мой коллега в Киевском Университете) за то, чтобы признать
украинский язык не особым языком, а особым "наречием", что филологически,
конечно, стоит рангом ниже. Надо признать, что с строго научной точки зрения
вопрос, является ли "украинска мова" языком или наречием, может быть решен и
в одну и в другую сторону: помимо самой условности терминологии и за одно, и
за другое решение есть солидные объективные аргументы. Но из чисто

95


филологической сферы этот спор - еще до революции - был перенесен в
область политики: защитники учения о "наречии" стояли за неотделимость
Украины от России не только в политической, но и культурной сфере, отвергали
самый термин "Украина", "украинский" - заменяя его "Малороссия",
"малорусский". Официальная точка зрения на "малорусский" вопрос опиралась на
всю эту аргументацию Флоринского и его сподвижников, проводя, по-существу,
начала руссификации. Только, если Флоринский и его группа оправдывали всю
систему цензурных насилий, которыми пользовалась тогда власть в Юго-Западном
крае, то были и такие "антиукраинцы" (напр. П. Б. Струве, проф. Леон. Н.
Яснопольский), которые не мирились с этой системой цензурных насилий, как по
общим основаниям либерализма, так особенно потому, что эти насилия лишь
усиливали, как всегда, украинское движение, облекая его венцом мученичества.
Общая позиция заключалась здесь в тайном или прикрытом отвержении самого
понятия "украинской культуры", дозволительными формами считалась лишь песня,
художественный узор да еще кулинария.

Совершенно понятно, что у коренных украинских интеллигентов, любивших
свое прошлое, свой украинский гений, все это вызывало чрезвычайное
негодование и величайшее раздражение и толкало их на самые крайние шаги,
развивало крайнее руссофобство, которое было естественным ответом на
описанное выше украинофобство.

Не могло бы быть ничего печальнее, если бы Церковь стала ареной борьбы
этих двух противоположных тенденций, стремящихся уничтожить одна другую. К
сожалению, налицо была не только взаимная раздраженность, но порой и
провокация, - и все это делало (и увы! сделало в конце концов) то, что под
знаменем, напр<имер>, церковной автокефалии проявлялись тенденции не только
к церковному, но и культурному обособлению (к последнему, по-существу,
больше, чем к первому). То, что совершала революционная "церковная рада" в
Октябре-Декабре 1917 г., выявляло одну сторону, то, что под
противоестественным покровительством большевиков затеял сделать и сделал еп.
Никодим, - являло другую сторону.

Мой взгляд на всю эту "церковно-филологическую" проблему был таков. Под
"украинизацией" богослужения нельзя разуметь ни простого введения проповедей
на украинском языке (такая украинизация была и раньше в деревнях по той
простой причине, что иначе проповедь не была бы понятна крестьянам. Даже в
малых городах, если там были крестьяне, не раз произносились проповеди