"Василий Зеньковский. Пять месяцев у власти (15 мая -19 октября 1918 г.)" - читать интересную книгу автора

проявилось в полной пассивности у Карташева, как Всероссийского Министра
Исповеданий) и склоняться перед всеми его колебаниями, куда бы они ни
заводили, как не мог себе позволить и того насилия над собором, той
фальсификации, которую проводил Лотоцкий, следуя директивам воскресшей
революционной церковной рады (во главе с о. Липковским, очень скоро
избранным в митрополиты автокефальной Украинской Церкви), а также - увы -
действиям еп. Никодима. Я не хотел лишать себя инициативы, но не хотел и
насиловать Собора - мой путь заключался в том, чтобы содействовать
проявлению живых церковных сил и если они не могли вложиться в рамки данной
соборности - дать им место вне ее. Прав ли я был по существу (формально я,
конечно, был не

105


прав), мне трудно судить - но я глубоко уверен, что всякий честный
церковный деятель не мог бы уклониться от своей инициативы, как не мог бы и
фальсифицировать соборных установлений. В сущности, я шел путем творческого
дуализма, развивая в Министерстве (рядом с Собором) творческую работу,
которая должна была бы входить в жизнь, конечно, не насильственно. Это есть
новый путь - и я глубоко убежден, что он нужен будет и в будущей России.
Собор 1917-1918 г. в Москве был благословенным творческим собором - в этом
была особая милость Божия к русской Церкви, уже вступавшей на путь испытаний
и мучений. Но если представить себе ныне Всероссийский Собор - после того,
как по провокации злых Сил церковная жизнь разбилась на такую массу
отдельных, "часто несоединимых церковных групп - то ни линия Лотоцкого,
насилующего Собор (каков бы ни был состав Собора, его нельзя "душить"), ни
линия Карташева, формально отходящего в сторону, раз действует Собор, не
кажутся мне правильными. Такого самоупразднения Министра Исповедания не
одобряет ни история Церкви (а в новых условиях - т. е. не самодержавия - к
Министру Исповеданий во многом перешли функции царя в Церкви), ни "здоровый
церковный смысл. Для меня все это было ясно тогда, когда я был Министром,
как ясно и ныне: я был представителем власти светской в церковной стихии, и
должен был действительно "не без ума меч носить". И что я избрал, что я
фактически сделал? Рядом с Собором я стремился стимулировать церковное
творчество, церковную мысль, окружив себя рядом творческих церковных умов -
я служил Церкви, пользуясь всеми возможностями власти, ничего однако ей не
навязывая. И если в ряде вопросов я оказался в ближайшее время в жестокой
схватке с митр. Антонием, то положение было в действительности таково: я
защищал положения Всероссийского Церковного Собора против реакционных
устремлений митр. Антония и примыкавшей к нему группы. Вся рискованность
моей позиции заключалась в том, что я не стал на формальную уточку зрения
"свободы Церкви", что перед лицом внутрицерковной борьбы я не только
стремился дать возможность легального проявления враждующих церковных
течений в обстановке церковного мира и в интересах его (это относится к
взаимоотношениям русской и украинской церковной группы), но я в этой борьбе
активной становился на сторону той, которая казалась мне выражающей верные,
истинно церковные нужды (это относится к уставу Дух<овной> Академии, к
дальнейшей борьбе с митр. Анто-