"Андре Жид. Пасторальная симфония" - читать интересную книгу автора

вопросы, сколько вздумается. В течение времени, когда она оставалась
предоставленной самой себе, ум ее несомненно работал, а поэтому каждая новая
встреча была для меня новым удивлением: я чувствовал, что ее отделяет от
меня менее плотная ночь. Как-никак, - говорил я себе, - а это похоже на
то, как теплый воздух и настойчивая работа весны мало-по-малу одолевают
зиму. Сколько раз поражался я тому способу, каким стаивает снег. Невольно
думаешь, что покров его разрушается снизу, хотя внешний облик ничуть не
меняется. Каждую зиму Амелия попадает впросак и возвещает, что снег лежит
по-прежнему, не меняясь; мы все еще верим в его плотность, а он вдруг
возьмет и осядет и расступится здесь и там, пропуская новую жизнь.
Из опасения, как бы Гертруда не зачахла, неотлучно, точно старуха,
засиживаясь у камелька, я начал выводить ее на прогулки. Но она соглашалась
гулять не иначе, как опираясь на мою руку. Удивление и страх, выказанные ею
вначале, на первых прогулках, навели меня на мысль, прежде чем она сама мне
об этом сказала, что она никогда еще на пускалась в окружающий мир. В той
хижине, где я ее встретил, все заботы о ней сводились к заботам о том, чтобы
давать ей пищу и помогать ей тем самым не умереть, - я никоим образом не
сказал бы: жить. Ее темная вселенная ограничивалась стенами той единственной
комнаты, в которой она неизменно оставалась; в редких случаях осмеливалась
она доходить до порога в летние дни, когда дверь открывалась на огромную
светлую вселенную. Позже она мне рассказывала, что, слушая пение птиц, она
представляла себе это пение таким же непосредственным проявлением света, как
и тепло, ласкавшее ей щеки и руки, и что она, - правда, не особенно
задумываясь над этим, - находила вполне естественным, чтобы нагретый воздух
начинал петь, подобно тому, как стоявшая у огня вода закипала. Но, в
сущности, все эти вещи оставляли ее спокойной, и она ни на чем не
останавливала внимания, пребывая в состоянии глубокого оцепенения до того
дня, когда я стал ей уделять свое время. Я вспоминаю ее нескончаемые
восторги после того, как я ей объяснил, что слышимые ею голоса исходят из
живых существ, единственное назначение которых, по-видимому, - ощущать и
выражать радость, разлитую в природе. (Именно с этого дня она взяла привычку
говорить о себе: я полна радости, как птица.) И, однако, мысль, что пение
это говорило о великолепии зрелища, которого она не могла видеть, начинала
вызывать в ней грусть.
- Это правда, - спрашивала она, - земля действительно так прекрасна,
как об этом поют птицы? Почему об этом так мало говорят? Почему вы не
говорите со мной об этом? Вы боитесь меня огорчить, зная, что сама я не могу
ее увидеть? Вы неправы. Я ведь отлично слышу пение птиц, и мне кажется, я
понимаю их речи.
- Люди, обладающие зрением, не умеют их так хорошо слышать, как ты,
Гертруда, - говорил я, желая ее утешить.
- А почему другие животные не поют? - спросила она.
Иногда вопросы ее меня озадачивали, и я на мгновение терялся, ибо она
заставляла меня задумываться над тем, что я до сих пор принимал без всякого
удивления. Таким-то образом я впервые сообразил, что, чем более животное
связано с землей, тем оно грузнее и печальнее. Я старался ей это
растолковать; я говорил ей о белке и ее играх.
Она спросила меня потом, неужели из всех животных летают лишь птицы.
- Есть еще бабочки, - пояснил я.
- А они поют?