"Славой Жижек. Добро пожаловать в пустыню Реального " - читать интересную книгу автора

такового", который также включает в себя и другие виды (язык богов и
ангелов? язык животных? язык каких-то других разумных существ во вселенной?
язык компьютера? язык ДНК?): в действительности не существует никакого
другого языка, кроме человеческого, но для того, чтобы постичь этот
"специфический" язык, необходимо ввести минимальное различие,
сконцентрировав внимание на промежутке, который отделяет его от языка "как
такового" (чистой структуры языка, лишенного характерных черт человеческой
конечности, эротических страстей и смертности, борьбы за господство и
непристойности власти). Этот беньяминовский урок и есть тот урок, который
пропустил Хабермас: Хабермас делает как раз то, что ему не следует делать -
он открыто постулирует идеал "языка вообще" (прагматические универсалии) как
норму языка, существующего в действительности. Таким же образом, следуя
логике беньяминовского заголовка, следует описать главную констелляцию
социального закона как "Закона вообще и его непристойной изнанки Сверх-Я в
частности"...
Какое это имеет отношение к социальному анализу? Вспомним, как Фрейд
анализировал случай Человека-крысы.[12] Мать Человека-крысы обладала более
высоким социальным статусом, чем его отец. У его отца была склонность к
крепким выражениям, куча неоплаченных долгов, плюс Человек-крыса узнал, что
незадолго до встречи с его матерью отец преследовал привлекательную, но
бедную девушку, которую он бросил ради женитьбы на богатой. План матери
женить Человека-крысу на девушке из богатого семейства ставил Человека-крысу
в ту же самую ситуацию, что и его отца: выбор между бедной девушкой, которую
он любил, и материально обеспеченным браком, устроенным его матерью. Именно
в эти координаты следует поместить фантазм о крысиной пытке (жертву
привязывают к горшку, наполненному голодными крысами; горшок размещают на
ягодицах таким образом, чтобы крысы прогрызли путь через анус жертвы):
история была рассказана Человеку-крысе во время военных занятий, когда он
хотел показать кадровым офицерам, что люди, вроде него (из состоятельных
семей), все же способны переносить тяготы армейской жизни так же, как и
любой закаленный солдат скромного происхождения - таким способом
Человек-крыса хотел свести вместе два полюса богатства и бедности, высшего и
низшего социального статуса, разделявших его семейную историю. Жестокий
капитан в его части с энтузиазмом защищал практику телесных наказаний, и
когда Человек-крыса в резкой форме не согласился с ним, именно тогда капитан
выложил перед ним козырь и описал крысиную пытку. Суть не только в том, что
многообразие связей, служивших опорой гипнотической власти фантазма о
крысиной пытке, было основано на текстуре ассоциаций означающих (Rat -
крыса, Ratte - долговые проценты, heiratеп - жениться, Spielratte - на
жаргоне означает неисправимого игрока...). Наиболее важным представляется
тот факт, редко упоминаемый многочисленными интерпретаторами, если о нем
вообще упоминают, что выбор, перед которым были поставлены и отец и сын,
касается классового антагонизма: оба они пытались преодолеть классовый
разрыв через примирение противоположных позиций - это была судьба парня
скромного происхождения, женившегося на девушке из богатой семьи, но
сохранившего, тем не менее, грубую осанку низшего класса. Фигура жестокого
капитана возникает именно в такой ситуации: его грубая непристойность
противоречит идее классового примирения, взывая к жестоким телесным
практикам, которые служат опорой социальной власти. Почему бы не прочесть
эту фигуру жестокого капитана как фашистскую фигуру непристойного