"Славой Жижек. Вещь из внутреннего пространства" - читать интересную книгу автора

конечная цель жертвоприношения парадоксальным образом состоит именно в том,
чтобы воспрепятствовать осуществлению наших желаний...
Иначе говоря, цель жертвенного поступка - НЕ ДОПУСТИТЬ нас приблизиться
к Вещи, но сохранять и гарантировать определенную дистанцию по отношению к
ней, - в этом смысле понятие жертвы в своей основе является идеологическим.
Идеология - это изложение того "почему дела идут не так", она
объективизирует первородную утрату/невозможность, т. е. идеология переводит
сущностную невозможность во внешнее препятствие, которое в принципе может
быть преодолено (в отличие от положения классического марксизма, согласно
которому идеология "увековечивает" и "абсолютизирует" часть исторических
препятствий). Таким образом, определяющим моментом в идеологии является не
только достижение образа полного единства, но, помимо того, и детальная
разработка обстаятельств препятствующих его достижению (будь то евреи,
классовые враги или дьявол). Идеология приводит в движение нашу социальную
активность, порождая иллюзию, что, как только мы избавимся от них (евреев,
классовых врагов...), все наладится. Исходя из этого можно оценить
идейно-критический заряд романов Кафки "Процесс" или "Замок". Стандартная
идеологическая методика переводит сущностную невозможность во внешнее
препятствие или запрет (например, фашистская мечта о гармоничном
общественном устройстве не является по сути ложной: мечта станет
реальностью, стоит только уничтожить евреев, готовящих заговор; или, в
сексуальном плане, я буду способен полностью насладиться, только преступив
родительский запрет). Кафка разворачивает то же самое действие в
ПРОТИВОПОЛОЖНОМ направлении, т. е. переводит внешнее препятствие/запрет в
сущностную невозможность, иначе говоря, достижение Кафки состоит именно в
том, что нормативный идейно-критический взгляд обнаруживает свою
идеологическую ограниченность и намерение ввести в обман и заблуждение, т.
е. в возвышении (государственной бюрократии как) определенного социального
института, мешающего нам, конкретным личностям, стать свободными в
метафизических пределах, которые невозможно преодолеть.
То, что присуще кинематографическому материализму Тарковского, это
очевидное физическое воздействие текстуры его фильмов; эта текстура передает
состояние Gtlassenheit, умиротворенной свободы, которая устраняет саму
необходимость какого-либо поиска. Фильмы Тарковского наполнены мощной
гравитационной силой Земли, которая как бы оказывает воздействие на само
время, вызывая эффект временного анаморфоза, удлиняя протяженность времени
сверх тех пределов, которые необходимы для динамики киноповествования (здесь
слово "Земля" заключает в себе тот всеобъемлющий смысл, каким его наделил
поздний Хайдеггер). Возможно, Тарковский наиболее ярко воплощает то, что
Делез назвал образом времени (time-image), заменившим образ развития
действия (movement-image). Это время Реального существует не как
символическое время пространства киноповествования (the diegetic space) или
время реальности нашего (зрительского) просмотра фильма, но как
промежуточная сфера, визуальным эквивалентом которого можно считать цветовые
пятна, "обозначающие" желтое небо у позднего Ван Гога или воду и траву у
Мунка. Подобная необычная "тяжеловесность" не имеет отношения ни к прямой
материальности красочных пятен, ни к материальности изображаемых объектов,
она имеет касательство к некой промежуточной переходной сфере, которую
Шеллинг обозначил как geistige Koerperlichkeit, духовную телесность
(вещественность). С точки зрения Лакана, эта "духовная телесность" легко