"Хаим Зильберман. Восстание в подземелье " - читать интересную книгу автора

Приставленный ко мне эсэсовец приносил пищу, стаскивал с моей головы мешок,
снимал наручники. Возвращалось зрение, легче становилось дышать. После еды я
снова становился слепым, неподвижным. Но я был жив. По-видимому, я кому-то
понадобился. Несколько раз наш вагон отцепляли. Казалось, вот и конец пути.
Потом вагон прицепляли к другому составу, и поезд снова куда-то мчался.
Жизнь научила меня быть спокойным. В молодости я о чем-то мечтал,
чего-то добивался, к чему-то стремился - одним словом, я не знал покоя. Но
постепенно я убеждался, что все мои мечты ничего не стоят: ведь у меня не
было ни средств, ни протекции влиятельного пана. В конце концов, все мои
дерзания, все начинания ни к чему не привели. На что я мог надеяться? Пойти
в подмастерья к какому-нибудь кустарю-граверу, чтобы нянчить его детей? С
годами я остыл, ушел в себя и не ждал уже от жизни никаких благ, никаких
подарков. Умные, влиятельные паны объяснили мне, что мое место в Чермине, а
моих способностей достанет лишь на то, чтобы работать долотом и выбивать на
каменных памятниках львов да шестиконечные звезды (На еврейских
кладбищенских памятниках над текстом, как правило, выбивали двух львов,
опирающихся передними лапами на шестиконечную звезду). Мне ли соваться в
избранное общество мастеров и ценителей изящного искусства, где в каждом
кресле сидит зять высокородного магната или какой-нибудь ловкий краснобай с
дежурной улыбкой!
Все это я говорю вам для того, чтобы вы поняли: путешествие в
неизвестность не испугало меня. Если хотите знать, мне было совершенно
безразлично, куда и зачем меня везут; где бы я ни оказался, пусть даже в
самом аду, - все равно хуже, чем в Освенциме, не будет!
Наконец поезд остановился. На этот раз мы, видимо, приехали. Еще
задолго до остановки мой эсэсовец стал собирать вещи, разбросанные по купе,
чаще открывать дверь. Он все облазил: искал что-то на полках под самым
потолком, заглядывал в каждый угол: видно, проверял, не совершил ли я со
связанными руками и с закрытым лицом какой-нибудь пакости, не написал ли на
стенке чего-нибудь крамольного против фюрера, не бросил ли под скамейку
какое-нибудь оружие или, сохрани господи, бомбу. Убедившись, что купе чисто,
он еще раз поправил мешок на моей голове, проверил наручники и вытолкнул
меня за дверь.
Через несколько минут я сидел в закрытой машине, которая мчалась к
последней остановке - к месту назначения.
...Меня вели по длинным и пустым коридорам. Шаги отдавались в них
гулким эхом, которое разбивало каждый звук на мелкие осколки и уносило их
куда-то далеко-далеко. Потом мы спускались по каменным лестницам, холодным и
скользким, и опять шагали по коридорам. Затем шли вниз по железным лестницам
и снова по коридорам. Все ниже и ниже... Наконец я оказался в какой-то
каморке без окна, эдаком каменном мешке. Это я уже увидел своими глазами:
тут с меня сняли мешок и наручники.
Меня повели в баню. После мытья я получил комплект нового белья, обувь
и верхнее платье. Экипировка была полной, причем на каждом предмете, включая
носки и нижнюю рубаху, было отпечатано большими черными цифрами 1269. Это
был мой номер. Он заменил мне имя, фамилию, национальность и все то, что
бесплатно предоставляется человеку в цивилизованном обществе.
Об эгоизме принято говорить с негодованием. Мы ненавидим эгоистов,
презираем их, от души желаем: "Чтоб вам сломать себе шею на ровном месте
посреди бела дня!" И в самом деле, все зло на нашей земле порождено