"Исаак Башевис-Зингер. Шоша" - читать интересную книгу автора

Чтобы пройти в ванную, надо было идти через гостиную, и теперь эту дверь
стали запирать на ночь. Недели шли, я все собирался съехать, но не мог найти
комнату за ту нищенскую плату, которая была бы мне по карману. У меня
продолжалась связь с Дорой Штольниц - я не хотел жениться на ней, но и
порвать с ней не мог.
Когда мы с Дорой встретились, она говорила, что смотрит на брак как на
проявление религиозного фанатизма. Как можно заключить контракт на всю
жизнь? Только капиталисты и клерикалы могут верить в незыблемость таких
сделок. Хотя сам я никогда не был слишком левым, тут я с ней соглашался.
Все, что я видел и о чем читал, говорило, что современный мужчина не
относится к семье достаточно серьезно. Отец Доры, вдовец, обанкротился в
Варшаве и, скрываясь от тюрьмы, уехал во Францию с замужней женщиной. Сестра
жила с журналистом, женатым человеком, я знал его по клубу. Благодаря ему я
и познакомился с Дорой. Но в первые же месяцы нашей связи Дора начала
настаивать, чтобы мы поженились. Она говорила, что хочет этого ради своей
тетки, религиозной женщины, сестры своей покойной матери.
В этот зимний день я искал себе жилье с десяти утра и до темноты. Если
комната нравилась мне, она стоила слишком дорого. Другие были слишком малы
или кишели клопами. На самом же деле по тому, как складывались мои дела, я
не мог снять никакой, даже самой дешевой комнаты. Около пяти вечера я
отправился в Писательский клуб. Там хотя бы тепло. И можно поесть в кредит.
Но мне было стыдно идти туда. Какой я писатель? Я не издал ни одной книги.
Был холодный дождливый день. К вечеру пошел снег. Я медленно брел по
Лешно, дрожа от холода и воображая, будто я написал книгу,
гл которая изумила весь мир. Но что может изумить его? Преступление,
нищета, сексуальные извращения, безумие - этим уже никого не удивишь.
Двадцать миллионов погибло на войне, и мир готовится к новой бойне. Что я
могу написать такого, что не было бы уже известно? Новый стиль? Любой
эксперимент с языком быстро превращается в манерность и фальшь.
Только я открыл дверь клуба, как сразу же увидел Файтельзона и рядом с
ним американцев. Небольшого роста мужчина, плотный, с широким румяным лицом,
густой шевелюрой, белой, как пена, и выпирающим животом был одет в светлый
плащ умопомрачительного желтого цвета, невиданного в Польше. Рядом стояла
женщина, тоже невысокая, но стройная и молодая. На ней была короткая меховая
шубка, вероятно из соболя, и черный бархатный берет на рыжих волосах. Мне не
хотелось встречаться с американцами, и я попытался проскользнуть мимо.
Однако Файтельзон уже увидал меня и крикнул: "Цуцик, куда это вы
направляетесь?"
Никогда прежде он не называл меня так. Видимо, уже успел поговорить с
Селией. Я подошел. Глаза слезились от холода, и я пытался обтереть влажные
ладони полой промокшего пальто.
- Куда это вы убегаете? - сказал он. - Я хочу познакомить вас со своими
американскими друзьями. Это мистер Сэм Дрейман и мисс Бетти Слоним, актриса.
А этот молодой человек - писатель.
Лицо Сэма Дреймана казалось вылепленным из цельного куска: широкий нос,
толстые губы, высокие скулы и маленькие глазки под густыми белыми бровями.
Желто-красно-золотистый галстук скрепляла бриллиантовая булавка. Он держал
сигару двумя пальцами и говорил громким скрипучим голосом.
- Цуцик? - проревел он. - Что это еще за имя? Прозвище, вероятно?
Из-за фигуры Бетти могла бы показаться девочкой, но лицо принадлежало