"Св.Иоанн Златоуст. О священстве" - читать интересную книгу автора

живет без забот о себе и в общении (с пасомыми) во всем, что не приносит
вреда, слагая все познания в сокровищнице своей души. Если же кто станет
превозносить уединение внутри самого себя и удаление от общения с народом,
то, хотя и сам я назвал бы это знаком терпения, но это не служит достаточным
доказательством полнаго душевнаго мужества. Управляющий рулем внутри
пристани еще не представляет точнаго доказательства своего искусства; но
того, кто среди моря и во время бури мог спасти корабль, никто не может не
назвать превосходным кормчим.
7. Итак, мы не должны чрезмерно удивляться тому, что монах, пребывая в
уединении с самим собою, не возмущается и не совершает многих и тяжких
грехов; он удален от всего, раздражающаго и возмущающаго душу. Но если
посвятивший себя на служение целому народу и обязанный нести грехи многих
остается непоколебимым и твердым, в бурное время управляя душею, как бы во
время тишины, то он по справедливости достоин рукоплесканий и удивления
всех; потому что Он представил ясное доказательство своего мужества. Посему
и ты не удивляйся тому, что я, избегая площади и общения с людьми, не имею
против себя многих обвинителей; и не следовало удивляться, если я во время
сна не грешил, не ратоборствуя не падал, не сражаясь не был ранен. Кто же,
скажи, кто станет обличать и открывать мою порочность? Эта кровля и эта
келья? Но оне не могут говорить. Мать, которая более всех знает мои
качества? Но с нею особенно у меня нет ничего общаго и никогда у нас не было
распри. А если бы это и случалось, то нет никакой матери столь жестокой и
нечадолюбивой, которая бы без всякой побудительной причины и без всякаго
принуждения стала хулить и позорить пред всеми того, кого носила, родила и
воспитала. Если бы кто захотел тщательно испытать мою душу, то нашел бы в
ней много слабостей, как знаешь и сам ты, привыкший больше всех превозносить
меня похвалами пред всеми. Что я говорю это не по скромности, припомни,
сколько раз я говорил тебе, - когда у нас бывала речь об этом - что, если бы
кто предложил мне на выбор: где я более желал бы заслужить доброе о себе
мнение, в предстоятельстве ли церковном, или в жизни монашеской, я
тысячекратно избрал бы первое. Я никогда не переставал ублажать пред тобою
тех, которые могли хорошо исправлять это служение; и никто не будет спорить,
что я не убежал бы от того, что сам ублажал, если бы был способен исполнять
это. Но что мне делать? Ничто так не безполезно для предстоятельства
церковнаго, как эта праздность и безпечность, которую иные называют каким-то
дивным подвижничеством; а я нахожу в ней как бы завесу собственной
негодности, прикрывая ею множество моих недостатков, и не допуская их
обнаружиться. Кто привык находиться в таком бездействии и жить в великом
спокойствии, тот хотя бы имел большия способности, от недеятельности
тревожится и смущается, и не малую часть собственной силы ослабляет,
оставляя ее без упражнения. А если он вместе с тем будет еще слаб умом и
неопытен в красноречии и состязаниях - в каком положении я и нахожусь, - то,
приняв управление, он нисколько не будет отличаться от каменных (истуканов).
Поэтому немногие из этого подвижничества переходят на подвиги священства; и
из них большая часть оказываются неспособными, падают духом и испытывают
неприятныя и тяжелыя последствия. И это нисколько неудивительно; если
подвиги и упражнения не одинаковы, то подвизающийся в одних нисколько не
отличается от неупражнявшихся в других подвигах. Выходящий на поприще
священства в особенности должен презирать славу, преодолевать гнев, быть
исполнен великаго благоразумия. Но посвятившему себя иноческой жизни не