"Анатолий Павлович Злобин. Послесловие к портрету (очерк)" - читать интересную книгу автора

замечательным рассказчиком, а в том, что он мог в достаточной степени
отстраненно дать оценку каждому своему шагу, поступку, решению. В этой
отстраненности имелись многие признаки: и юмор, и умеренное благодушие, и
бескомпромиссное осуждение, когда таковое требовалось по жизненной
ситуации. Без такой трезвой самооценки немыслимо внутреннее
совершенствование человеческой личности, это общеизвестно.
Вместе с тем в нем присутствовала и целеустремленность, не
переходящая, однако, в прямолинейность, как и щедрость сердца не переходила
в восторженность, а сомнения - в самокопания. Таким образом, сложный
внутренний мир Затворницкого не был противоречивым, то была сложность
многоплановой гармонии, и даже жизненная удачливость не покоробила ее. К
этому можно прибавить запоминающуюся внешность, быструю реакцию, в работе
ли, в разговоре, и хотя бы такое качество, как умение самоотдачи. Момент
увлечения сыграл не последнюю роль в нашей работе. И чтобы завершить
построение, придется сказать: Затворницкий - не только в работе - жизненно
талантлив. Но может, как раз с этого и следовало начать?..
Разрез характера на этом не заканчивается. От теоретических построений
я вправе перейти к конкретному анализу с тем, чтобы попутно рассказать и о
нашей работе - тогда образ героя будет раскрываться перед читателем в той
же последовательности, как раскрывался он передо мной.
Мы избрали испытанный путь: пошли по биографии, начиная с истоков.
Владимир Затворницкий без видимых усилий путешествовал по своей жизни, ибо
память его не отягощалась угрызениями совести. Впрочем, конфликтов в этой
жизни и без того хватало: несытое детство, совпавшее с военной порой,
преждевременная необходимость приобщения к физическому труду (начал
работать в колхозе с 12 лет), ранняя смерть матери. Отца поставили в войну
на ферму, он допустил падеж мелкого рогатого скота, угодил под суд. Когда
отец возвращался из лагеря, сыновья везли его от станции на санках,
настолько он был слабым. А жестокий риск выбора профессии? Выбирал-то
мальчишка в свои шестнадцать лет. Обо всем этом подробно рассказано в
книжке, биография героя, творческая и социальная, разложена там на
составные элементы, вряд ли есть смысл повторяться. Сейчас я хотел бы
остановиться не на том, что рассказывал Владимир, а на том, как он
рассказывал. Мы так работали. Трое в одной комнате за столом. На столе
карандаши, тетрадь, вопросник на сегодняшний вечер, бутылка вина и
какие-нибудь легкие гастрономические припасы. Я задаю наводящие вопросы,
Затворницкий ведет свой рассказ, товарищ стенографирует. Потом эти записи
расшифровывались, чаще всего они оказывались настолько убедительными, что
целыми страницами ложились в главы. В рассказе Затворницкого не было
надрывного или высокого сопереживания, рассказчик исходил из сторонней
точки зрения, он как бы отстраненно смотрел на себя, словно и не он сам был
это, а кто-то другой, доверившийся ему до самой затаенной глуби.
А еще была в его рассказе интонация, только ему, Затворницкому,
присущая. Если и удалась та книжка, то главным образом потому, что в ней
сохранилась интонация ее автора. Не уверен, что мне удастся передать ее от
себя, однако попробую.
Так вот, про риск выбора. Был ли он? В районный центр приехал
вербовщик из Москвы, имея при себе беспрекословный план оргнабора и надежды
на премиальные. Вербовщик повесил печатное свое объявление на заборе перед
клубом, и мальчишки окрестных сел сами собой притягивались на этот