"Анатолий Павлович Злобин. Послесловие к портрету (очерк)" - читать интересную книгу автора

стандартный зов. Что же тут удивительного? Прибежал, записался, стал
номером в списке, уехал. А удивительным было удивление самого Затворницкого
по этому поводу, удивление, пришедшее четверть века спустя.
- И как же я тогда побежал! - рассказывал мне Владимир. - Побежал
ведь, ни секунды не задумываясь, за чем бегу, за каким ремеслом, одно знал
- в Москву поеду. И одного боялся - не успею добежать. Нынешние-то по
десять раз отмерят, прежде чем решат, а потом еще по пять раз перемеряют. А
у меня не было такой возможности - перерешать. И ведь выбрал, с первой
попытки вмастило, будто по мечте выбирал.
Вряд ли продуктивно такое занятие: что было бы, если... И все же я
думаю, что Затворницкий был бы среди первых в любом другом рабочем деле.
Моя уверенность исходит не из удачливости Затворницкого, но из его
жизненной талантливости. При условии таланта риск выбора сводится к
минимуму, хотя ответственность его возрастает стократно. Но ведь таланту
почти всегда сопутствует призвание, не так ли? Это уж потом призвание
переливается в мастерство.
Иногда Владимир замолкал и сосредоточивался. Я не сразу уяснил причины
этих непредвиденных пауз, а после понял: они случались на перепутье.
Неудачный побег из ремесленного училища, крещение в монтажники или, скажем,
принятие обязательств. Затворницкий переживал прошлое, оценивая и утверждая
его с позиций нынешнего дня. Начало смены в семь утра, до вечера гоняешь по
этажам, внезапный звонок из треста: к пяти часам велено в президиум, скорей
домой переодеться и туда, чтобы не опоздать, с хода включиться в
обсуждаемый процесс, подать реплику, а в перерыве выцыганить что-нибудь для
бригады, поздно вечером домой, а завтра опять вставать в половине пятого -
и ни одной нет минутки, чтобы задуматься о не сиюминутности. О
завтрашнем-то дне еще приходится по должности мозговать: как расставить
ребят на доме, какую новацию исполнить? Разве что в троллейбусе удается
размечтаться: хорошо бы летом на родину выбраться, сколько обещал, а чтобы
о прошедшей жизни своей подумать, об этом и не гадай. Одна отрада -
рыбалка, так на рыбалку тоже надо вырваться. Вырвался все же, только
успеешь сосредоточиться на поплавке, подумать о чем-нибудь сладостном, уже
и зорька кончилась, пора ехать с рыбой к Полине, снова переключаться на
бешеный московский ритм.
И тут открылись наши неторопливые вечера, пошли дотошные вопросы.
Затворницкий из нас троих вроде бы больше всех трудился, мы только слушаем,
уточняем, а он напрягается памятью и чувством, но после Владимир признался,
что он отдыхал за такими трудами. И не в паузах отдыха, а за разговором. А
паузы требовались ему, чтобы утвердиться.
- Постойте, Володя, как это убежал? Вы говорите: неудачный побег.
Поймали, выходит?
- Поймаешь меня (следовал красочный рассказ о побеге).
- Что же дальше было?
- Сам вернулся. Из дома уже.
- Раскаялись?
- Стану я раскаиваться? Чем мне в деревне при папке и мамке плохо?
Только обиделся я.
- На папку и мамку?
- На директора нашего. Через две недели, значит, после побега он
присылает отцу бумагу с печатью, чтобы вернули в училище бушлат казенный. А