"Анатолий Знаменский. Хлебный год " - читать интересную книгу автора

перекидывать подрезанные пласты. Затрещали ковыльные корни, словно суровые
нитки, и открылась в бороздах нутряная земля, притертая лемехами и
блестящая, как шлифованная смола... Земля была по-весеннему влажной и не
крошилась, отворачиваясь толстым, зеленовато-черным войлоком. И шел от нее
сенной, покосный дух, как от всякой новины.
Мимо крайнего надела ехали другие хуторяне, тоже сбившиеся в артели.
Здоровались, снимая шапки, поздравляли с первой бороздой. Дунька Кулакова
вела в поводу общественного быка с кольцом в носу, смеялась и орала на весь
отвод:
- Запрягу бугая, куда люди - туда я!..
Ей улюлюкали вслед, кричали кто во что горазд:
- Ну, этот подымет целину! Токо держись!
- Гляди, чтобы борозду не заломал!
- С Паранькиным балкуном их спаровать, до самой Москвы не остановишь!
- Он у ей ученый! На нем в голодный год дрова возили!
И отец снова удивлялся. Никогда такого не было на весенней пахоте.
Ехали люди в степь дружно и весело, словно на июньский луговой покос...
Урожай же с того первого артельного сева удался невиданный. Еще с весны
поперло просо, как на горячей опаре, в рост и толщину, жесткими пучками. И
уже в начале мая, когда в пшенице на старопахотной земле только еще
перепелка пряталась, наше раннее просо уже сплелось вершками, застелило и
забило сорняки, распускало метелки. Дикая, тысячелетняя сила не паханной до
сей поры целины вдруг пробудилась, взрастила под вольным солнцем невиданный,
красный злак.
В конце июня хорошо подсушило поля. Просяные стебли начали желтеть, а
тяжелые метелки сплелись в такую гущу, что ни зайцу, ни степной птице не
продраться. Хлеборобы выходили к целинной грани, радовались и, между прочим,
озабоченно скребли в затылках:
- Камыш, истый камыш! Как же ее теперича убирать? Пара быков вряд ли
лобогрейку потянут.
- Опять, видно, складываться придется?
- Лобогрейкой один шут не возьмешь, косогон оборвать в два счета
можно...
- Послухаем, чего Финоген придумает, он газету читает.
Финоген и сам чесал в затылке.
Косили опять сообща, потому что в одиночку никто бы управиться не смог.
Быков запрягали в лобогрейки, безлошадные казаки брали косы, а женщинам
впервые пришлось гнуться с серпами. Наличных лошадей запрягали в повозки и
арбы, развозили скошенное просо по гумнам. И снова дивились люди: пара
лошадей не брала с мягкого поля груженной тем просом арбы. Колеса проседали
и врезались в землю, грузить приходилось впол-наклески и того меньше. Просо
осыпалось, дорога и поле были припорошены красным, и никто не сокрушался -
так всех поразило это невиданное обилие зерна.
На гумнах же началась новая страда: загудели каменные катки, замелькали
цепы...
Параньке Бухвостовой навозили большой прикладок необмолоченного проса
прямо на подворье, она суматошно бегала вокруг, вздымала руки к небу и
кричала диким голосом, как при большой беде:
- Ой, милушки, да что же я с ним, окаянным, теперь делать-то буду-у?!
Куда же девать, беда-то какая присти-гла-а!!