"Эмиль Золя. Завоевание" - читать интересную книгу автора

в углу. Мне бы там было страшно; я бы на ночь оставила свет.
Муре взял в руки свечу. На минуту он остановился перед Розой, резюмируя
все впечатления от этого вечера в одном восклицании, характерном для буржуа,
вырванного из круга своих обычных понятий:
- Странно!
Потом вместе с женой поднялся по лестнице. Она уже улеглась и спала, а
он все еще прислушивался к малейшему шороху, доносившемуся из верхнего
этажа. Комната аббата приходилась как раз над его спальней. Послышалось, как
тот тихонько открыл окно, что крайне заинтриговало Муре. Он поднял голову с
подушки, отчаянно борясь со сном: ему хотелось знать, сколько времени аббат
простоит у окна. Но наконец сон одолел его, и он захрапел вовсю, так и не
дождавшись, пока во второй раз глухо проскрипит оконная задвижка.
А наверху, у окна, стоял с непокрытой головой аббат Фожа и всматривался
в ночную тьму. Долго оставался он так, счастливый, что наконец один,
погруженный в думы, придававшие столько суровости его лицу. Он чувствовал
под собой безмятежный сон этого дома, где он всего лишь несколько часов тому
назад нашел себе приют; он слышал невинное посапывание детей, чистое дыхание
Марты, густой и мерный храп Муре. И что-то вроде презрения проглядывало в
его осанке, когда он, выпрямив свою мощную шею и словно пронизывая даль,
всматривался в уснувший городок. Темной массой выделялись деревья
супрефектуры, во все стороны простирали свои тощие, искривленные ветви груши
Растуаля; а там дальше, за ними, непроницаемая мгла, бездна мрака, откуда не
доносилось ни малейшего звука. Город спал невинным сном младенца в колыбели.
Аббат Фожа с насмешливым вызовом простер вперед руки, словно желая
охватить ими весь Плассан и одним усилием задушить его на своей могучей
груди. Он прошептал:
- А эти глупцы еще посмеивались надо мной, когда я сегодня вечером
проходил по улицам их города!

III

Все следующее утро Муре провел, подсматривая за своим новым жильцом.
Это выслеживание отныне должно было заполнить праздные часы, которые он
обычно проводил дома, суя нос во всякие мелочи, прибирая валявшиеся в
беспорядке вещи и без конца придираясь к жене и детям. Теперь он нашел себе
занятие, развлечение, которое должно было изменить обычный распорядок его
жизни. По его собственным словам, он не любил попов, и потому первый
священник, с которым он соприкоснулся, разумеется, чрезвычайно его
заинтересовал. Этот священник внес в дом Муре элемент таинственности, что-то
незнакомое и волнующее. Хотя Муре был вольнодумец и объявлял себя
вольтерьянцем, присутствие аббата вызывало в нем чувство изумления и
обывательского страха, к которому примешивалось задорное любопытство.
Из третьего этажа не доносилось ни звука. Муре внимательно
прислушивался, стоя на лестнице, и даже решился подняться на чердак. Когда,
замедляя шаги, он осторожно пробирался по коридору, он услышал за дверью как
будто бы легкое шлепанье туфель, что крайне его взволновало. Не уловив
ничего более определенного, он спустился в сад и стал прохаживаться по
тенистой крайней аллее, поглядывая наверх, стараясь увидеть через окна, что
делается в комнатах Фожа. Но он не заметил и тени аббата. Старуха Фожа,
видимо за неимением занавесок, временно завесила окна простынями.