"Эмиль Золя. Накипь" - читать интересную книгу автора

- Ну вот! - воскликнула она. - У меня отваливается каблук. Как хотите,
я не могу идти дальше!
Г-жа Жоссеран пришла в ярость:
- Говорят вам, идите!.. А я почему не жалуюсь? Мне-то разве пристало
шататься по улицам по такой погоде, да еще в такой поздний час? Еще будь у
вас порядочный отец!.. Он-то себе барином сидит дома и прохлаждается...
Будто это моя забота - вывозить вас в свет! Сам-то, поди, не согласился бы
на такую каторгу! Ну так вот, заявляю вам, что мне это осточертело! Пусть
теперь ваш отец сопровождает вас, если это ему нравится!.. Что касается
меня, то убей меня бог, если я еще буду водить вас в дома, где со мной
совершенно не считаются! Обманул меня россказнями о своих способностях, а
теперь к тому же изволь вымаливать у него малейшую услугу! О, боже
праведный! Если б можно было вернуть прошлое, я бы вышла за кого угодно,
только не за него!
Молодые девушки молча слушали эти жалобы. Им хорошо была известна
нескончаемая повесть о разбитых надеждах их матери. С прилипшими к лицу
кружевными косынками, в промокших туфельках, они почти бежали по улице
Сент-Анн. Однако на улице Шуазель, у самого дома, г-жу Жоссеран ждало еще
одно унижение - экипаж возвращавшихся домой Дюверье обдал ее грязью.
Встретив на лестнице Октава, мать и обе барышни, раздраженные и до
смерти усталые, постарались держаться как можно грациознее. Но едва только
за ними закрылась дверь, они бросились бежать по темной квартире и, задевая
за мебель, влетели в столовую, где их отец что-то писал при скудном свете
маленькой лампы.
- Опять сорвалось! - крикнула г-жа Жоссеран, в бессилии опустившись на
стул.
Резким движением сдернув с головы косынку и швырнув на спинку кресла
свою меховую шубку, она осталась в отделанном черным атласом ярко-оранжевом
платье, тучная, низко декольтированная, с открытыми, еще красивыми, но
напоминавшими лоснящийся лошадиный круп плечами. Трагическое выражение ее
квадратного лица с отвислыми щеками и крупным носом придавало ей сходство с
разгневанной королевой, которая еле сдерживается, чтобы не разразиться
площадной бранью.
- Вот как, - только и мог сказать Жоссеран, которого ошеломило бурное
вторжение его семейства.
Охваченный беспокойством, он усиленно заморгал глазами. Жена совершенно
подавляла его, когда обнажала свою исполинскую грудь, которая, казалось ему,
вот-вот всей тяжестью обрушится ему на затылок. На нем был старый,
потрепанный сюртук, который он донашивал дома. Тридцатипятилетнее прозябание
в канцелярии отражалось на его словно выцветшем и стертом лице. Он с минуту
смотрел на жену, широко раскрыв свои голубые и какие-то безжизненные глаза,
затем откинул за ухо прядь седеющих волос и в полном замешательстве, не
зная, что ответить, попытался снова взяться за прерванную работу.
- Вы что, не понимаете? - пронзительным голосом продолжала г-жа
Жоссеран. - Я, кажется, ясно сказала вам, что еще одна партия вылетела в
трубу! И это уже четвертая по счету!
- Да, да, знаю, четвертая!.. - еле слышно произнес он. - Досадно, очень
досадно...
И чтобы скрыться от устрашающей наготы своей супруги, он с ласковой
улыбкой повернулся к дочерям. Те тоже сбросили кружевные косынки и бальные