"Эмиль Золя. Наводнение" - читать интересную книгу автора

скамейки, и им было так хорошо, что они сидели не шевелясь, устремив взгляд
в темную даль.
Что за теплая, чудесная ночь! По обе стороны белой дороги безмятежно,
как ребенок, засыпала деревня. Было совсем тихо, лишь изредка раздавалось
пение петуха, который проснулся, не дождавшись утра. Легкий ветерок доносил
со стороны густых окрестных лесов сонное дыхание деревьев, касавшееся крыш,
словно ласка. Луга с их черными тенями приобрели таинственное и задумчивое
величие, а все источники, все ключи, бившие во мраке, казались свежим и
размеренным дыханьем уснувшей природы. Время от времени старое мельничное
колесо, задремав, начинало хрипеть, словно старый сторожевой пес, который
лает со сна; оно потрескивало, говорило само с собой, убаюканное водопадом
Морели, и ее водяная пелена отвечала протяжной музыкальной нотой,
напоминавшей звук органной трубы. Никогда еще столь безграничный покой не
опускался на столь счастливый уголок земли.

II

Спустя месяц, день в день, как раз накануне праздника святого Людовика,
в Рокрезе царило смятение. Пруссаки разбили императора и теперь
форсированным маршем подходили к деревне. Всю неделю люди, проходившие по
дороге, приносили вести о пруссаках: "Они в Лормьере!", "Они в Новеле!" - и,
слыша о том, с какой быстротой они приближаются, жители Рокреза каждое утро
думали, что вот-вот увидят, как пруссаки выходят из леса Ганьи. Однако же те
не появлялись, и это пугало еще больше. Должно быть, они нападут на деревню
ночью и всех перережут.
В прошлую ночь, незадолго до рассвета, в Рокрезе был страшный
переполох. Жители проснулись от громкого топота, доносившегося с дороги.
Женщины уже падали на колени и крестились, когда кто-то, осторожно приоткрыв
окошко, различил красные шаровары. То был французский отряд. Капитан сейчас
же потребовал к себе мэра и, поговорив с дядюшкой Мерлье, решил остаться на
мельнице.
Солнце весело всходило в это утро. Полдень обещал быть жарким. Над
деревьями зыбилась золотистая дымка, а в низинах поднимался от лугов белый
пар. Опрятная, красивая деревушка просыпалась в прохладе, и поля с их речкой
и родниками напоминали прелестный, обрызганный влагой букет. Но этот
прекрасный день никого не радовал. Все видели, как капитан обошел вокруг
мельницы, как смотрел на соседние дома, а затем, переправившись на тот берег
Морели, изучал оттуда местность, глядя в бинокль; Дядюшка Мерлье,
сопровождавший его, видимо, объявлял ему что-то. Потом капитан разместил
солдат за стенами, за деревьями, в ямах. Основная часть отряда расположилась
во дворе мельницы. Неужели будут драться? И когда вернулся дядюшка Мерлье,
его спросили об этом. Он молча кивнул головой. Да, будут драться.
Франсуаза и Доминик стояли тут же, во дворе, и смотрели на него.
Наконец он вынул изо рта трубку и сказал им просто:
- Бедные мои детки, не придется мне завтра обвенчать вас!
Стиснув зубы, гневно нахмурив лоб, Доминик порой вытягивался во весь
рост и впивался взглядом в лес Ганьи, словно ему не терпелось увидеть
выходящих оттуда пруссаков. Франсуаза, бледная, сосредоточенная, ходила взад
и вперед, подавая солдатам все, что им требовалось. Те варили себе похлебку
на дворе, в сторонке, и шутили в ожидании обеда.