"В.Зуев "О, душа моя..." [H]" - читать интересную книгу автора

бита - "смешно сказать, из-за чего: за свои же труды", точно в зеркале,
прочитывалось на нем.
"Еще и дура ко всему!" - решил он с легким раздражением, словно не сам
выбрал ее несколькими минутами ранее. Но машина тянула уже в гору,
подставляя мягкому бризу с моря поочередно то правое, то левое крыло, и,
позабыв о мгновенном желании выставить шлюху вон, он внимателен уже был ко
встречным автомобилям, указателям поворотов, канализационным люкам,
выбоинам в асфальте. Впрочем, почти тут же пошла брусчатка; как бы
споткнувшись, медленнее покатили, уходя в сторону и назад, темные купы
зелени у дороги, изгороди из ноздреватого ракушника, грязно-желтого в
скользящем свете фар, оставленные ниже ленты серпантина крыш и, за крышами
- черная, влажная, живая полоса воды со множеством опоясывающих береговых
огней. С каждым поворотом она все отдалялась, перетекая в такое же темное
влажное небо, пока совсем не исчезла, - и тут бриза не стало, как-то сразу
он выдохся. Устоявшаяся смесь запахов перегретого за день автомобильного
нутра: бензина, отработанных масел, пыльной ткани чехлов - тотчас хлынула
к Соловьеву, впридачу кисло пахнуло припотевшими подмышками и дешевым
дезодорантом. "Что ж это? Зачем?.." - вдруг ужаснулся он - себе,
уезжающему от моря, внезапной затхлости вокруг, дезодоранту и этой
закатывающейся за полосу света, мощеной серым булыжником дороге, которая,
как теперь оказалось, была ему незнакома и потому вела как бы в никуда, -
и, ужаснувшись, нашелся тем только, что нажал на тормозную педаль. Машину
мягко отбросило, она словно увязла в загустевшем воздухе. Не ослабляя
ногу, он вслушался и услышал мерный ход часов на мерцающей зеленым панели,
увидел, что они отстают, но при этом не различил стрелок на циферблате.
Ему очень хотелось оглянуться, но что-то - наитие, или как там? -
удерживало от этого, как если бы, оглянувшись, он все еще мог увидеть
людную набережную, причал, какой-нибудь швартующийся корабль, весь в
огнях, с барами, музыкой, сигаретным дымом, с бабами, улыбающимися так
белозубо и маняще... В несколько щелчков выбив сигарету из початой пачки,
Соловьев неуверенными губами поискал фильтр, затем щелкнул ногтем еще раз.
Наманикюренная лапка потянула сигарету ко рту, рот оживился, втягивая и
выдыхая тонкого аромата дым.
- Ого, Винстон"! - сказала шлюшка, притомясь молчанием, льстиво
хихикнула. - Крутой парень!
Она потянулась к зеркалу у лобового стекла, оглаживая складку у рта,
мимолетно глянула ему в глаза, что-то просчитывая в уме и от усердия
напрягая неглубокой морщиной лоб.
- Дай повести ,- попросила уже иначе, тоном капризным и нахальным, и
неторопливо провела лапкой по его бедру.
- Будем возвращаться... - неопределенно улыбнулся ей Соловьев, но
улыбка, он чувствовал это, вышла перекошенной и злобной: уже несколько
минут его слегка подташнивало, и вот пошло по нарастающей, как случалось
перед очередным приступом настигшей его болезни, - прошибла испарина, и
тут же тело его огрузнело, обмякло, педали ушли из-под ног, и дорога
впереди утратила свои очертания.
"Господи, грешен! Прости, Господи! - подумал он скороговоркой,
беззвучно шевеля губами и сопротивляясь слабости. -Ведь отступило... ведь
не было ничего, Господи!.."
Он поискал тормозную педаль, но машина внезапно рванулась и заскакала