"В.Зуев "О, душа моя..." [H]" - читать интересную книгу автора

по булыжнику, дребезжа крыльями и напрыгивая протекторами на бордюр.
- Ты что, пьян? - взвизгнула девица, мелькая зеленоватым русалочьим
лицом и трусливо скалясь. - А-а-й!..
Но они заворачивали уже к дому, скрипнули раз-другой тормоза - и
непроглядная ночь обступила их со всех сторон, ослепила и оглушила с такой
внезапностью, что даже собственное дыхание они услышали минуту спустя.
Затем над смутной теменью сада проступили очертания покатой крыши, близкой
горы в редких смоляных кудрях низкорослого кустарника - и надо всем этим
высветлилась вдруг первая звездочка, хрупкая, как прозрачный хрустальный
осколок. Посверкав, она как бы запотела и раздвоилась, подернулась
туманной празеленью, словно мерцала от самого дна вековечного стоячего
омута.
- Чего пялишься! - злобно сказал Соловьев, старательно разлепляя губы,
и не услышал собственного голоса. - Лахудра чертова!
Шлюха икнула и на четвереньках полезла из машины, но, зацепившись
каблуком за ручник и дергая ногой, принуждена была оглянуться, глупая
звезда мимолетно блеснула в ее настороженном белесом зрачке, бледным лучом
очертила изгиб ее носа, часть скулы и вздрагивающий, как если бы жевала
или смеялась, подбородок.
Пошли в дом, и, прокладывая дорогу в полумраке, он брел как слепой -
наощупь, стараясь опереться руками обо что-нибудь прочное: о перила
крыльца, косяк двери, плохо выбеленную мелом стенку. Зажигал свет, уловил
за спиной легкий вздох разочарования, впрочем, не тронувший его вовсе.
Что-то случилось с его зрением, и, словно на плохо промытой фотографии, он
с трудом различал, как сбрасывает она туфли и забирается на диван, как
растирает украдкой ступню и с наслаждением шевелит онемелыми пальцами.
Потянувшись к полке с лекарствами, неверным движением выдавил капсулу из
обволакивающей фольги и, несколько раз судорожно сглотнув, проглотил.
Озноб сотрясал его породистое крупное тело, подточенное изнутри недугом и
теперь как бы чужое. Комната, засиженная мухами люстра на три лампы с
одной горящей, в какие-нибудь 60 ватт, загодя накрытый на двоих стол - все
сместилось в искаженном пространстве, приобрело черты ирреальные и
уродливые.
- Что ж это? Напьюсь!.. - пробормотал Соловьев, зная, что не напьется,
потому что через какое-то время после мнимого облегчения станет еще хуже и
невыносимей.
От дивана вопросительно пискнуло, но, не расслышав, он отмахнулся, как
в бреду отмахиваются от волосатой козлиной морды, и, с преувеличенной
твердостью ступая, проковылял в душевую. Хотелось пить: стянуло сухостью
губы, металлом отдавала слюна. Отвернув кран, он услышал, как вялая
струйка воды ударила в раковину и зажурчала где-то в трубе. Страшась
наклониться к крану и выжидая, вслушиваясь в себя, внезапно увидел в
осколке зеркала чье-то землистое изможденное лицо массивной
аристократической лепки, коротко стриженую, с ранней проседью прядь,
залысины по краям выпуклого, как бы состарившегося теперь пергаментного
лба, непроспавшийся взгляд, в котором за страданием, угадывалось нечто,
бывшее сутью, - нечто разбойничье, от большой дороги и кабака...
Несколько недель назад, когда недомогания участились настолько, что
стали нормой, он переборол свой инстинктивный страх перед белым халатом и
невразумительностью лечебных процедур и обратился к эскулапу. Анализы,