"Арно Зурмински. Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию" - читать интересную книгу автора

колониальных товаров Шварца с пристроенной к нему пивной, что почти напротив
гостиницы "Кронпринц". Здесь его встретила прохлада и пенящееся пиво,
поставленное хозяином, когда тот узнал о причине поездки Штепутата в город.
Пока продавец укладывал сахар, соль, коробки с кофе, сыр и спички (было
принято закупать и на соседей, потому что в город редко кто ездил, а уж в
страдное время не ездили вообще), Штепутат сидел в пивной в кабинете хозяина
за стопкой водки. Хозяин рассказывал, как год назад на этом самом месте
положили на стол инспектора поместья Блонского, напившегося до потери
сознания. По углам стола зажгли четыре свечи и спели "Иисус, ты наш оплот".
В сопровождении торжественной процессии донесли маленького Блонского до
ожидавшего на рынке кучера. Кучер на самом деле подумал, что к нему несут
покойника, и почтительно снял шляпу. Блонски потом раздавал по десять марок
всем участникам "похорон", чтобы замять эту историю.
Но Штепутат не собирался напиваться до такой степени. После трех стопок
водки и пары кружек пива он сказал, чтобы ему привязали пакет с покупками к
багажнику, и отправился в обратный путь. Возбужденного выпивкой Штепутата
обуревали возвышенные мысли. Легко себе представить, что вращались они
вокруг его сына - пожилые отцы особенно к этому склонны. Все свои надежды
они возлагают на кричащий сверток весом в семь с половиной фунтов. У молодых
отцов еще имеется и собственное честолюбие. Однако мечты Штепутата были не
совсем обычного склада. Офицерская карьера для сына, мечта всех господ в
Восточной Пруссии, если только их дети не являлись на свет косолапыми, не
привлекала его совершенно. И не из-за стрельбы и убийств, а просто потому,
что он слишком часто встречал в своей жизни офицеров безмозглых. Крестьянин,
ремесленник? Такие желания маленьких людей казались ему слишком скромными.
Штепутату представлялся поэт или музыкант. Не художник, нет - марание ни в
чем не повинного холста не внушало ему доверия. Но во всяком случае, что-то
духовное. Если не получится поэт, то пусть будет врачом или адвокатом, на
худой конец школьным учителем. В Йокенен такие чудовищные мысли нельзя было
даже произнести вслух, он их скрывал даже от Марты, хотя и подозревал, что
она тоже предается подобным мечтаниям. Что привело Штепутата в такое
настроение, когда в мыслях рождаются герои - выпитая водка или попутный
ветер, который дул ему в спину и резво гнал вниз по склону Мариентальской
горы? Наверное, все родители думают так о своих детях, если только работа
оставляет им время на размышления. Но нет, Штепутат не верил, что
какой-нибудь работник поместья с его полудюжиной детей способен на такие
мысли. Такому человеку, как Карл Штепутат, было не так-то просто жить среди
двух сотен ограниченных йокенцев. Ему приходилось притворяться, скрывать
возвышенные порывы, чтобы не стать чужаком в собственной деревне.
Вернувшись из Кенигсберга с дипломом мастера и открыв свою портновскую
мастерскую, он в 1924 году стал бургомистром Йокенен. Йокенцы вспомнили, что
еще в школе он был лучшим учеником, особенно по пению и письму. Ему это было
нелегко - возвращаться в Йокенен, когда позади оставался Кенигсберг, большой
мир, всего одна ступенька до Берлина. Да, Кенигсберг. Вечерние прогулки
вдоль плотины или по Ланггассе, поездки по воскресеньям на острова реки
Прегель, к собору на острове Кнайпхоф. Или на поезде в Пальмникен, на
Замландское побережье. Посещение социалистического кружка, иногда театр. До
Кенигсберга была война, которую Штепутат познал не с самой худшей стороны.
Сначала был денщиком военного священника, потом санитаром на западе. С войны
начался его прострел и периодические расстройства желудка.