"Василий Звягинцев. Бульдоги под ковром. Одиссей покидает Итаку, Книга 3" - читать интересную книгу автора

До сих пор эмоционально не могу свыкнуться с превратностями временных
переходов. Курил здесь Алексей четверть века назад, несколько дней тому
или все же только что, за миг до нашего появления? Вполне возможно, что и
здесь, в квартире, время течет, лишь когда срабатывает включаемая
портсигаром автоматика. И все мы - постоянные жильцы квартиры и ее
посетители - толпимся друг за другом, как в очереди на эскалаторе,
разделенные почти неуловимо короткими, в квант времени толщиной,
промежутками. Короткими, но непроницаемыми, как бетонная стена...
Ирина вошла в комнату, и я в очередной раз - так и не привык за годы
наших странных отношений - ощутил мгновенный сердечный спазм. Где-то там,
в дальних комнатах, у нее имелась своя гардеробная, необходимая
принадлежность агентурной работы. Вот она ею и воспользовалась, вполне
мотивированно - до утра далеко, в квартире жарко и зимний костюм явно
стесняет. Но надела-то она не абы что, а зеленовато-золотистое
платье-сафари, очень похожее, а может, и то самое, в котором принимала
меня на даче у лесного озера... В незабвенное лето моего возвращения с
перешейка.
Не думаю, что специально - но совпадение получилось
многозначительное. Последний, будем считать, намек судьбы.
Мы о чем-то вполне нейтральном заговорили (нейтральном по отношению к
одолевавшим меня мыслям), но по ее тону я чувствовал, что все происшедшее,
особенно инцидент в переулке, выбило ее из колеи. Не то чтобы она
напугалась, как раз держалась Ирина вполне здорово, а скорее расстроилась.
Вот если бы мы попали в свое время... Теперь же, после так тщательно
подготовленной и все же неудачной попытки вернуться, перспективы грядущего
представляются ей... Ну, для простоты скажем - невеселыми. А с другой
стороны, чего ей-то, наименее связанной с нашей реальностью, так уж
горевать? Я вот почувствовал скорее облегчение. Возвращения я, признаться,
давно опасался, плохо представляя себя в забытой уже роли "маленького
человека". А уж теперь и вообще. Если то, что там, на улицах города - наше
близкое будущее, так увольте! Пустые магазины, очереди за водкой,
постоянная готовность стрелять быстрее, чем думать, и вообще разлитое в
воздухе предчувствие гражданской войны...
Разговаривать-то мы с ней разговаривали, я что-то объяснял,
успокаивал, вселял надежды, но параллельно размышлял о своем, а вдобавок
смотрел на поблескивающие тонким нейлоном колени Ирины и чувствовал, как
нарастает во мне непреодолимое к ней влечение.
Слишком все сошлось одно к одному. То, что мы с ней впервые за год
остались по-настоящему одни, одни на всем здешнем белом свете, избавленные
от постоянно ощутимого присутствия друзей, а особенно Алексея; что
квартира так похожа на ту, где она впервые открыла мне свою тайну;
пережитая только что совместно смертельная опасность и этот последний
штрих - уже не модного фасона платье и остроносые туфли на тонком
каблучке... Не мешает, в таком случае, и еще заострить ситуацию, вернее -
сдублировать ее, сделать так, чтобы подсознание Ирины вспомнило то же, что
вспомнил сейчас я...
Не знаю, кем был последний хозяин квартиры, но пластинки он покупал в
одно со мной время. Я быстро пролистал толстую пачку конвертов, то
глянцевых и ярких - импортных, то склеенных из оберточной бумаги наших,
Апрелевского завода, и хоть не нашел именно того, что хотел, "Сент-Луис