"Морской волк. Стирка в морской воде" - читать интересную книгу автора (Лерин Григорий)

3

После завтрака капитан попросил всех задержаться в столовой на десять минут.

Действительно, поговорить было о чем. Матрос первого класса Стрельцов, над которым еще недавно все посмеивались и считали почему-то таксистом, а боцман — тот вообще… так вот, этот самый Стрельцов спас «Дядю Теймура» от иноземных захватчиков. Более того, разбитые наголову пираты разнесут по всей Африке весть о том, что, во-первых, русские по-прежнему сильны, во-вторых, у них по-прежнему нечего брать, и, в-третьих, требовать у них за одну бабу коробку рыбы — это свинство, которое чревато жестоким мордобитием и потерей флота. Ну а в целом мы, конечно, против любых проявлений апартеида и расизма.

Капитан встал, кашлянул и посмотрел на меня. Я скромно опустил голову.

Суть выступления сводилось к следующему. Мало того, что пароход оказался в критической ситуации в связи с аварией главного двигателя. Мало того, что мы уже потеряли одного человека. Так еще этот совершенно безответственный Стрельцов бездумно рисковал не только своей жизнью и жизнью товарища, но и жизнями остальных членов экипажа. О возвращённых «дипломате» и видеокамере не было сказано ни слова, как и об исчезнувшем с горизонта воровском суденышке.

Аплодировать капитану стоя здесь было не принято. Вместо этого старший моторист Сергеич молча похлопал меня по плечу, а боцман громко пообещал удержать из моей и так небольшой зарплаты стоимость канистры с растворителем и рации.

Я отправился спать.

В шестнадцать меня подняли на вахту, и я снова наматывал круги на палубе, стараясь никому не попадаться на глаза. Но на смене вахт старпом вдруг вспомнил, что меня хотел видеть капитан. Мне показалось, что он меня уже сегодня видел, но я послушно спустился палубой ниже и постучал в капитанскую каюту.

— Разрешите?

— Заходите, Стрельцов.

Капитан пошарил под столом и подал мне литровую бутылку виски. От неожиданности я чуть не рубанул: «Служу Советскому Союзу!», тем более что по морским меркам эта награда запросто тянула на медаль «За отвагу» или даже на орден Дружбы народов.

— Вы — неплохой моряк, Стрельцов. Вот только опыта маловато. А действовали вы все-таки опрометчиво.

Конечно, будь у меня побольше опыта, я бы договорился с корефаном по-хорошему и, может быть, даже принял под командование его корыто, чтобы сеять ужас среди владельцев видеокамер.

— Да, вот ещё… — вспомнил капитан, — Чиф сказал, что вы у них пистолет отобрали. Принесите, пусть у меня в сейфе лежит… Кстати, все хотел у вас спросить, я в первый раз не очень понял… Вы на каких судах раньше работали?

— На парусниках, — проскрипел я в ответ и выскочил из каюты.

Этим вечером до меня неожиданно дошло, что с момента моего появления на «Дяде Теймуре» я незаметно для себя преследовал еще одну цель. И только сейчас, сидя на диване в боцманской каюте между молчаливым Валей и не очень разговорчивым Олежкой, я понял, что все время пытался влиться равноправным членом в эту не совсем понятную, снисходительно-насмешливую, а порой довольно ехидную семью. Кажется, сегодня это мне удалось.

Хотя к боцману я влился без особого желания и только вместе с виски. Он подкараулил меня, когда я спустился на нашу палубу от капитана, и радушно распахнул дверь.

— Вот молодец, Витька! А у меня как раз колбаска с завтрака осталась.

Я заколебался, но в коридоре щёлкнула ещё одна отворившаяся дверь, высунулся из каюты Хомут.

— Заходи, старичок, — махнул я ему. — И ребят позови.

Народу собралось немного. Поначалу сидели тихо, о Кольке и об аварии старательно не вспоминали, поэтому разговор в основном вился вокруг ночных событий. Потом Хомут принес еще одну, и под нее мы обсудили проблему международного пиратства. А когда вплотную подошли к столь деликатному вопросу, как стоимость женщин в различных африканских, латиноамериканских и азиатских портах, водка закончилась.

Боцман разочаровано потряс бутылку, посмотрел сквозь нее на свет и подозрительно спросил:

— Витька, он тебе только одну дал?

Я кивнул:

— Только одну.

— Точно?

— Точно!

— Так сходи ещё попроси. Я тут как раз один случай вспомнил…

— Как это — попроси? — удивился я.

— Как-как… Придумай что-нибудь… Скажи, что разбил, пока нес.

— Нет, я не пойду. Неудобно как-то. Да и ночь уже…

— А-а, — с досадой отмахнулся боцман, — наберут на флот… Хомут, у тебя ничего не осталось?

— У меня не осталось, — задумчиво протянул Хомут и сделал достаточно многозначительную паузу, чтобы все поняли: безвыходных положений не бывает.

— Ну не томи!

— У Кольки должно остаться, — сказал Хомут, не глядя ни на кого из нас. — Только его каюту дед еще вчера запер, а ключ старпому отдал.

Боцман выдвинул ящик стола, порылся в груде всяких полезных и бесполезных железок и достал ключ.

— На, вездеходом попробуй. Чего ж ей теперь пропадать, что ли? И Кольку помянем. Правильно, мужики?

Мы вроде как нехотя согласились.

Хомут отсутствовал недолго. Он вернулся без водки и поэтому выглядел очень подавленным.

— Ты что, открыть не смог? — возмутился боцман. — Ну, наберут на флот!

— Я-то смог, — тихо ответил Хомут. — И не только я. Там у него в каюте все перерыто.

Мы повскакивали со стульев и почти бегом направились к трапу.

Дверь оставалась открытой, и заходить внутрь не было никакой надобности. И так ясно, что каюта подверглась торопливому обыску. Вывернутые ящики, разбросанная одежда и взгорбившийся матрац.

— А водка на месте? — спросил боцман.

— Я не смотрел, — ответил Хомут.

— Так посмотри!

Хомут вошел в каюту, перешагнул через открытый чемодан и потянул дверцу рундука.

— Да вон в коробке три бутылки стоят.

— Деньги искали, — уверенно заявил Олежка и задумчиво добавил: — У нас в этом контракте такого еще не было.

— Нет, не деньги, — сказал я. — Искали что-то крупное. Если бы искали деньги, то все вещи в чемодане просмотрели бы. А так — только разворошили.

Я повернулся к Хомуту и наткнулся на его подозрительный взгляд.

— Да, воровства у нас еще не было, — произнес он значительно.

— Ладно, закрываем, — хмуро пробормотал боцман. — Завтра доложу капитану — пусть разбирается, чего как.

Он запер дверь.

— Все, мужики, банкет закончен.

Повар Андрей, которого все почему-то уважительно называли шефом, разочарованно вздохнул:

— А я отварного мяса нарезал… Ладно, пойду убирать.

Он посмотрел на нас с надеждой, ожидая возражений, но не дождался и пошел по коридору в сторону камбуза.

Я остановился у трапа, пропуская вниз боцмана, Олежку и Валентина, придержал Хомута за руку и тихо сказал:

— Хомут, будь осторожен.

— Ты сам будь осторожен! — зло крикнул он. — Мне-то чего?

Внизу стояли боцман с Олежкой и глядели на нас.

— Ничего. Просто будь, и все.

Он вырвал руку и ушел.

Я спустился по трапу вниз.

— Ты чего? — спросил боцман.

Я пожал плечами, и боцман рассказал поучительную историю, как у него в каком-то полузабытом году подрались два матроса и обоих списали на берег. Один сидел на биче, пока совсем не спился, а другому повезло ещё меньше. Он устроился на завод и работает там до сих пор.

Я сделал вид, что осознал. Они двинулись по каютам, а я свернул в свой коридор на правом борту, где жили только мы с Сергеичем.

Я подошел к двери, взялся за ручку и задумался.

Хомут воспринял мое предостережение как-то неправильно. Как будто я его оскорбил или заподозрил в чем-то. Или он меня заподозрил?

Ах ты щенок! Да он же явно намекал, что кроме меня больше некому залезать в Колькину каюту. У них, видите ли, раньше такого не было! Можно подумать, что вахтенные мотористы раньше здесь вываливались за борт строго по графику. Да в порядочных домах за такие намеки просто морду бьют!

Я с трудом подавил возмущение. Нет, шумную разборку устраивать ни к чему, а вот прояснить вопрос, наверное, надо.

Я отпустил ручку и пошел назад к трапу. Поднявшись, я сразу увидел Андрея. Он, покачиваясь и сжимая голову руками, мелкими шагами передвигался в мою сторону. Я удивился, что его так развезло. Видимо, на камбузе работала плита, и в духоте он быстро созрел.

— Давай помогу, старик, — крикнул я.

Он непонимающе поглядел на меня, оторвал одну руку от головы и протянул в мою сторону запачканную кровью ладонь. Я кинулся к нему.

— Что? Что случилось, Андрюха?

— Убили, суки, — обречённо прошептал он и сполз по переборке на палубу.

Воскресил я его не очень быстро — удар был довольно сильным. На затылке вспухла огромная шишка, и под разорванной кожей бушевал какой-то капилляр, заливая волосы кровью.

На камбузе была аптечка, и я заглянул туда. Кроме аптечки, я обнаружил валявшуюся на полу деревянную скалку и распахнутые дверцы шкафов по всему периметру помещения. Опять обыск.

Я вылил на Андрея по полбутылки перекиси и йода. Когда кровь остановилась, помазал сверху мазью от ожогов и за неимением нашатыря сунул ему под нос бутылочку с остатками йода. Он долго нюхал, потом открыл глаза и потрогал голову.

— Это не ты пошутил? — спросил он вполне серьёзно.

— Сейчас схожу за скалкой и так пошучу! — ответил я вполне серьезно.

Андрей постепенно отошел от шока, но ничего интересного не вспомнил. Он открыл холодильник, наклонился и получил по голове. Когда очнулся, обнаружил кровь и решил, что это — конец. Когда очнулся во второй раз, увидел меня и решил, что это я пошутил.

К Хомуту идти расхотелось. Он, конечно, уже спит богатырским сном, тем более что скоро ему заступать на вахту. Я проводил Андрея, который продолжал недоверчиво коситься в мою сторону, видимо, ожидая признания, и отправился спать.

Этот шотландский «Баллантайн», обклеенный медалями не хуже портрета Брежнева, оказался той еще гадостью. Неудивительно, что капиталисты так мало пьют и так много разбавляют. А потом начинают плести интриги, пытаясь добраться до богатейших в мире запасов водки, и при этом делают невинный вид, будто их интересуют всего лишь нефть, газ и редкоземельные металлы.

Мой организм вяло боролся с иноземной интервенцией, поэтому сразу уснуть не удалось, и я переключился с ликёро-водочных проблем на насущные.

Судя по всему, старпом всерьез ударился в поиски. Колькину каюту он обшарил, скорее всего, ночью, пока мы с Валентином бродили по палубе. А может, еще раньше, И на камбуз он забрался не зря. Андрей, Колька и Хомут частенько собирались по вечерам за картами, дулись в «кинга» и в «тысячу», и боцман периодически упрекал Андрея за то, что он носит на посиделки общественный сыр и ветчину.

Наверное, когда Андрей зашел на камбуз, старпом был уже там. Время он выбрал удачное, тихое, но внеплановое появление шефа его напугало, и он, не задумываясь, применил скалку, чтобы не отвечать на вопросы по поводу распахнутых шкафчиков. Похоже, он не очень любит своих коллег. А это значит, что в ближайшее время, если не сегодня ночью, он навестит каюту Хомута. Хомута передвинули на утреннюю вахту, которую раньше стоял Колька. Возможно, сам старпом и подал дедушке эту идею. Как это ни печально, но сегодня эту же вахту придётся отстоять и мне, спрятавшись где-нибудь поблизости от хомутовской каюты.

Я зажёг лампочку над головой и, взяв часы, выставил будильник на четыре утра и тяжко вздохнул. Завтра мне опять попадет от проживающего за переборкой Сергеича. Сергеич спал очень чутко, и, бывало, по ночам спускался в машину и находил там какие-нибудь незакрепленные железяки, хотя, казалось бы, все звуки мощно перекрывал шум работающего двигателя. Мне уже не раз приходилось выслушивать его укоризненные наезды за незапертую дверцу рундука или за звенящую чайную ложку в стакане.

Мучимый глубоким раскаянием, я зарылся в подушку…

Я проснулся не от будильника. Это был какой-то другой, непонятный звук. Я сел на койку, свесив ноги, и потянулся за часами. Без десяти четыре.

Пароход слегка покачивало, и я на всякий случай проверил дверцу рундука, потом взял сигареты со стола, сел на диван и закурил.

За переборкой заворочался, заскрипел койкой Сергеич. Я замер, хотя был уверен, что двигался бесшумно и совсем негромко курил. Сергеич вышел в коридор и, укоризненно шаркая, направился к туалету.

Теперь можно спокойно умыться. Я подошёл к раковине и нажал на кнопку выключателя.

Вспыхнула лампа, осветив в зеркале заспанное лицо, и одновременно грянули выстрелы. Они донеслись откуда-то извне и сверху, приглушенные переборками и шорохом прохладного воздуха, струившегося из кондиционера. Но в том, что это именно выстрелы, не было никакого сомнения.

Я метнулся к столу, громыхнув стулом, мимолетно подумал о своевременно отсутствующем Сергеиче и выдвинул ящик.

Пистолета на месте не было.

Снова раздались выстрелы. Я выбежал из каюты и кинулся наверх.

Выскочив из надстройки на тёмный ботдек, я сразу наткнулся на Хомута. Сноп света, прорвавшись наружу сквозь распахнутую дверь, на мгновение осветил его и матово блеснул в тёмной лужице, растекающейся по деревянной палубе.

Дверь захлопнулась, и света не стало.

Хомут, скорчившись, лежал у трапа, упираясь головой в нижнюю ступеньку. Я подхватил его под локоть, и его рука безвольно откинулась вдоль тела. Я провёл ладонью по животу и груди и приложил руку к шее, нащупывая сонную артерию.

Та-а-ак… Вот, значит, как всё сдвинулось. Напрасно я понадеялся, что все рассосется само собой, и бросил дело на полпути. Не рассосалось. Два человека погибли, даже не поняв за что. И неизвестно, остановится ли на этом старпом. Нет, он у меня точно остановится, хочет он того или нет.

Я снял с пожарного щита короткий, но увесистый пожарный топорик и осторожно двинулся вверх по трапу.

Старпом на достигнутом не остановился. На крыле, навалившись спиной на пеленгатор, сидел Кит Китыч. Он запрокинул голову и широко раскрытыми удивленными глазами смотрел на мерцающие звёзды, то появляющиеся, то исчезающие в разрывах облаков.

Та-а-ак… Сколько там оставалось патронов? Шесть? Восемь? Не знаю, не считал. Но теперь осталось немного. На пятнадцать человек не хватит.

Дверь в рубку была открыта настежь. Из неё напористо шел воздух — значит, противоположная дверь тоже открыта. Возможно, старпом выбежал через неё и минут через десять появится на мостике, придумав какие-нибудь оправдания своего отсутствия.

Я прижался спиной к переборке, шагнул к зияющему темнотой проему и заглянул внутрь.

Ветер ударил в уши свистом и шелестом бумага. Больше никаких звуков внутри я не разобрал. Зато внизу, на ботдеке, хлопнула дверь, потом раздались голоса, отчетливый испуганный крик: «Сюда!» — и неуверенные шаги по трапу.

Я обернулся и закричал:

— Это старпом! Будьте осторожны! Он вооружён!

На трапе замерли. Рубка тоже не ответила на разоблачение канонадой, и я решился; Раскачавшись, я оттолкнулся рукой от косяка, прыгнул внутрь и сразу отскочил от проема в темный угол, до которого не долетали зеленые всполохи экрана радара. По мне никто не стрелял, и я рванулся к противоположной двери.

Я споткнулся где-то на середине и, падая, понял, что споткнулся об ещё одно лежащее тело.

Я выронил топор и успел подставить руки под лицо. Растянувшись на палубе во весь рост, я услышал, как отворилась дверь в штурманскую, и через пару секунд по глазам полоснул заливший рубку свет. Я зажмурился, сел, потирая ушибленную грудь, и открыл глаза.

Меня о чём-то спросили, но я не ответил. Я ошарашенно смотрел на вытянувшегося у моих ног человека. Я видел кровь на полу, видел небольшое, аккуратное входное отверстие чуть пониже основания черепа и еще одно на рубашке между лопатками и не верил, что это действительно он.

Кто-то потряс меня за плечо.

— Вставай!

Я начал, подниматься и, выпрямившись, обнаружил перед собой очень пожилого, бледного как мел мужчину с трясущимися губами.

— Что… Что происходит… Что это такое, Стрельцов? — спросил он совсем не капитанским голосом.

— Это с-старпом… — сказал я и только сейчас понял, что глупо не верить своим глазам, и на полу в рубке лежит мёртвый старпом, застреленный из того же пистолета, из которого застрелили Хомута и Кит Китыча.

Я обвёл глазами ребят, толпившихся в рубке, виновато пожал плечами и повторил:

— Это старпом.

Окружающее пространство неожиданно сжалось. С десяток разгорячённых тел навалились со всех сторон, заламывая руки, выкручивая голову и чувствительно саданув пару раз по и так уже ушибленным ребрам. Я не сопротивлялся, терпеливо ожидая, когда они закончат. После той шутки, которую отмочил со мной старпом, меня трудно, было чем-либо удивить.

Кто-то схватил меня за волосы и оттянул голову назад, кто-то завел под подбородок рукоятку топорика.

— Пусть только дернётся!

Гулявший по рубке ветер подхватил и унёс запахи крови, пота и адреналина. Дыхание выравнивалось, глаза приобретали осмысленное выражение, и деревянная рукоятка уже не так сильно давила на кадык.

Я скосил глаза на капитана.

— Борис Иванович, это не я. Я только прибежал первым, вот и все.

Но он не смотрел на меня, он по-прежнему не отрывал налитых ужасом глаз от распростертого на полу тела.

За капитана зло ответил Олежка:

— А Хомуту вчера вечером не ты угрожал? Мы с боцманом всё слышали!

— Я не угрожал. Я предупредил его, чтобы был осторожен…

— А меня он даже не предупредил. Просто по башке дал, и всё. И в ящиках рылся, — возмущённо выкрикнул Андрей.

— Я не… — Тут я понял, что отвечать всем сразу — дело бесполезное, и, задумавшись на секунду, снова обратился к капитану: — Мне пришло в голову, что при похожих обстоятельствах в прошлый раз пропал Николай. А Хомуту… ну то есть Славику, как раз на ночную вахту заступать… Вот я и сказал ему: «Будь осторожен».

Мои слова прозвучали как-то очень уж неубедительно, я сам это почувствовал и окинул взглядом толпившихся на мостике ребят. Мне не верили, тяжело дышали и смотрели на руки, густо заляпанные засохшей кровью. Капитан наконец повернулся ко мне.

— Пистолет был у вас, Стрельцов, хотя я сказал, чтобы вы принесли его мне. Где он, Стрельцов?

— Его у меня украли.

— Украли… А почему вы оказались здесь первым? Вы что, не спали?

— Ну я проснулся, закурил и услышал выстрелы. После этого побежал наверх и наткнулся на Хомута.

— А вот Иван Сергеич говорит, что вы ушли из каюты еще до того, как прозвучали выстрелы. Он слышал, как вы закрывали дверь.

Сергеич, не глядя на меня, хмуро кивнул.

Я отвесил челюсть, но закрыл рот, когда рукоятка впилась мне в горло.

В рубку вошёл боцман и обменялся многозначительным взглядом с капитаном.

— Всё готово.

Капитан уже окончательно пришёл в себя, одёрнул майку на животе, распрямил плечи и сразу стал выше ростом.

— Данной мне властью я вас арестовываю, Стрельцов. И не советую сопротивляться. Не надо дразнить людей — вам же хуже будет.

— Подождите…

Я оглядел своих ещё совсем недавних товарищей, готовых решительно подтвердить, что мне будет хуже. В рубке собрался весь экипаж. Их было много, но они были совершенно беззащитны против одного, который находился здесь же. Стоял у всех на виду и вместе с тем оставался невидимкой.

— Подождите! Борис Иванович, я должен признаться, я действительно не моряк. Я выполняю поручение вашего судовладельца. Он… Он заподозрил хищение груза и считает, что этим занимается… занимался ваш старший помощник. Теперь он убит, значит, эти подозрения обоснованны, и, значит, он занимался этим не один. Второй остался среди нас. Он вооружен и опасен для всех. Вы можете позвонить прямо сейчас хоть дяде Теймуру, хоть вашему менеджеру, или кто он там, Петровичу. Они подтвердят мои слова. У меня есть их домашние телефоны, если хотите…

Эффекта разорвавшейся бомбы не получилось. Капитан хотел презрительно усмехнуться, но не стал и, кривясь, процедил сквозь зубы:

— Они подтвердят, как же! Ведь вам абсолютно неизвестно, что мы ни с кем больше не можем связаться.

Я попытался повернуть голову, и мне предоставили такую возможность. Спутниковый телефон-телефакс, гордость обоих дядей Теймуров и примазавшегося к ним Петровича, зиял дырой в разбитом корпусе, из которой вываливалась электронная каша.

Я опять опоздал.

— Да врёт он, сволочь! — убеждённо гаркнул боцман. — Ишь, чего выдумал: поручение судовладельца. Врёт, как Троцкий мерин!

Конечно, я врал, хотя и не до такой степени. Но если я скажу правду, мне все равно не поверят во всяком случае сейчас и следующая пуля будет точно моей, без всякого шанса защититься и, скорее всего, этой же ночью. А я хотел бы дожить до утра и что-нибудь придумать. Поэтому я продолжал врать:

— Я говорю правду…

— Там разберёмся, — хмуро подвел итог капитан и указал подбородком на выход. — Уведите.

Никто не зарыдал мне вслед.