"Рыба, кровь, кости" - читать интересную книгу автора (Форбс Лесли)

19

Остановилось, отпечаталось на сетчатке глаза: Робин с кислородной маской на лице, в которой он похож на Дарта Вейдера, с трубками в носу и синяками на руках, там, куда в него снова и снова вонзали иглу капельницы, словно какому-то наркоману. Или подопытному кролику. Робин, когда он еще мог сесть и выглянуть в окно на больничную стоянку, говоривший, что по-настоящему хотел бы прогуляться в лесу. «Немного травы и зеленых листьев. И покурить».

За неделю до смерти он дал мне стихотворение, нацарапанное с помощью одной из медсестер:

— Моя эпитафия, — ухмыльнулся он и взмахом вялой руки указал на свой больничный халат, из тех, что завязываются на спине. — Думаешь, мне идет? По-моему, ему чего-то не хватает — je ne sais quair.[32] Как тебе кажется? Зато легко и удобно.

Я перевернула листок со стихотворением и на обратной стороне увидела список имен. Только имена, и больше ничего: Кельвин, Фредди, Адам, Мэл, Карло, Маркус, Хуан, Джек, Джо-Боб, Кевин, Рэнди, Джереми, Дженджи. Такие списки делают будущие родители, когда ожидают мальчика. Срез всех американских вероисповеданий и социальных групп.

— Кто эти… — начала я.

— Что?

— Вот это. Эти имена.

— Они… — Сквозь маску его голос звучал очень странно.

— Что они, Робин?

— Они… — Он глубоко, со свистом втянул в себя воздух.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала, Робин, — позвонила им?

— Нет.

— Ты хочешь, чтобы я им позвонила, и я могу позвонить им, Робин. Я буду рада это сделать.

— Нет, ты не можешь.

— Да нет же, я правда не против! Я могу им позвонить, сказать им, что ты… что у тебя… что они должны, ну, ты понимаешь меня. Принять меры предосторожности. Я могу позвонить, Робин, но мне нужны их номера телефонов.

Он сорвал с себя маску.

— ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ПОЗВОНИТЬ ИМ!

Этот голос шел откуда-то издалека и принадлежал жизни, до которой я больше не могла дотянуться, которую я не могла разделить.

Он снова надел маску и долго сидел так, а когда снял ее, его голос звучал уже нормально, или настолько нормально, насколько это было возможно.

— Ты не можешь позвонить им, Клер, малышка, потому что все они мертвы.

Они вместе лежали в одной палате для больных СПИДом, рассказал он. Каждый из них согласился принять участие в клинических испытаниях нового средства против иммунодефицита. Половине из них дали пустышки, и они умерли. Другая половина выжила. Они жили недолго — несколько месяцев — и несчастливо, но они жили.

— Все это держалось в строжайшей секретности, моя дорогая. Мы не знали, кто из нас получил пустышку, а кто — нет.

Ученым, проводившим исследования, выдавались папки с номерами, без всяких имен. Анонимность была необходима во избежание фальсификации данных.

— У них много причин, чтобы обманывать, Клер. На нас, плохих мальчишках, делали огромные деньги.

После смерти тех, кто получил плацебо, Робин решил, что записать их имена не повредит. «Это имена парней, которые прошли пробы, но так и не дожили до премьеры», — сказал он. Мой брат, эта звезда подмостков, так и не пробившаяся дальше третьеразрядных театров, все же смог исполнить свою последнюю большую сцену с истинным блеском. Даже когда он умирал, по-настоящему угасал, он все равно изображал Травиату… Я говорила ему, Робин, ты умираешь, не нужно устраивать этот спектакль. Я так злилась на него, когда он умер, когда навсегда оставил меня. Еще минуту назад он был здесь, и вот его не стало. Он — как это называется? — отошел в мир иной. Словно проскользнул мимо, а я и не заметила. И не попрощался. Не подошел. Как платье, которое больше не налезает. Одно из его последних слов, Богом клянусь, было: «Помада!» Как же ты возьмешь эту палочку, что будешь с нею делать? Помада: интересно, что он надеялся замазать ею в эти свои последние дни?

Должно быть, я молчала очень долго, поскольку осознала, что все трое смотрят на меня.

— Простите, что вы сказали, доктор, то есть профессор Гершель?

Который из них?

— Пожалуйста, называйте меня Кристиан или Крис. Я говорил, что вам, возможно, было бы небезынтересно взглянуть на кое-какие данные, собранные Джеком об этом маке.

— О да, конечно.

За исключением блокнота с рисунками, исписанного на языке, который даже Бен не смог определить (он считал, что больше всего это похоже на восточно-тибетский), материалы Джека в основном состояли из технических рисунков, сделанных в девятнадцатом веке; они относились в опытам, проводившимся с маком сперва на фабрике Флитвуда, а позже в Калькуттском ботаническом саду. Рисунки выполнили несколько туземных художников и ботаников, и все они не оставили своих имен, заявил Джек. Это мне показалось странным, потому что я заметила крошечные инициалы «АР», вплетенные в рисунок шести акварелей, которые мне понравились больше всех.

— Кто такой «АР»? — спросила я Джека, зная, впрочем, что даже и без этой почти невидимой подписи я смогу узнать смелую руку и уверенные мазки этого художника, если увижу их снова.

— «АР»? — переспросил Кристиан. — Где? Покажите.

— Понятия не имею, — отрывисто бросил Джек, словно я в чем-то несправедливо его обвинила. — Это часть серии научных рисунков, которые я отыскал, пока исследовал опиумные алкалоиды в Калькутте.

— Но они не совсем научные. Вот здесь на этом рисунке смешаны два разных цветка с разными периодами цветения, но общей корневой системой.

В ответ Джек смерил меня таким надменным взглядом, какого мое замечание явно не заслуживало.

— Художники, следовавшие индусской и могольской традициям Индии, как эти, редко делали различия между прошлым и настоящим, — сказал он. — Во всяком случае, до тех пор, пока их не переучили новые британские хозяева.

Я пригляделась к другой картине АР, еще менее научной. Сад на бумаге, такой же великолепный, как те, что мы с Салли видели в Кью, изображал фрагмент могилы, почти скрытой под зелеными маками.

— В этом месте погребена любовь великого могола Джахангира, Hyp Джахан, — мягко сказал Бен, сбрасывая вдруг шутовскую маску, с которой не расставался весь день. — Женщина, пришедшая к власти благодаря пристрастию своего мужа к опиуму и которая прославилась не только как политик, но и как поэт.

— И это говорит тератолог, — заметил Джек.

Бен улыбнулся.

— Ну да, это дивная сказка. Вы знаете, что Hyp Джахан сама придумала надгробия себе и Джахангиру? И на своей могиле — той, что нарисовал этот художник, — она велела высечь эпитафию, которую написала себе сама. Мольба о безвестности. — И он медленно прочел стихи, будто сам сочинял их на ходу:

— Всегда имеет смысл написать свою собственную эпитафию, — сказал Джек.

Следуя за моим высоким родственником на обратном пути в офис Гершеля, я надеялась завязать что-то вроде личного разговора, но застать его наедине мне удалось, лишь когда он вышел на улицу покурить, а я присоединилась к нему. Моя хитрость, кажется, пришлась ему не по нраву. Еще меньше удовольствия он выразил, когда я принялась расспрашивать его о том, как он впервые заинтересовался опиумным маком. Прежде чем ответить, он потушил сигарету и взял следующую.

— Опиум имеет долгую историю в нашей семье, разве вы не знали? — Его напряженное лицо слегка расслабилось. — Особенно со стороны Флитвудов.

— Я смогу больше выяснить о Флитвудах в Индии? — быстро спросила я, чувствуя себя назойливым терьером, хватающим за пятки. — Я думала поехать сначала туда — в Калькутту то есть — и покопаться там в архивах, а потом подъехать к вам в Калимпонг. То есть если я решу присоединиться к экспедиции.

— Вам могут не понравиться те Флитвуды, которых вы откопаете.

— Что вы хотите сказать? — Меня-то как раз беспокоили Айронстоуны, семья Джозефа. Но я не могла сказать этого Джеку. — Многие люди интересуются своей семейной историей, какой бы она ни оказалась.

Он уронил сигарету на землю и аккуратно растер окурок ногой.

— Ваш отец ведь не испытывал такого интереса, не так ли? И сказать по правде, история всю жизнь угнетала меня, как других угнетает погода. — Он, казалось, издевался над моим восторгом. — Давайте, раскапывайте семейное древо Флитвудов, Клер, и вы найдете там опиум, опиум и еще раз опиум.

— Но разве это по-своему не увлекательно — торговля опиумом?

— Вы смотрите на это романтически. Возможно, спустя сотню лет люди будут думать то же самое о торговле героином.

— Нет, ну, героин и опиум — это не одно и то же.

— Да ну?

Джек сказан, что может сообщить мне все, что нужно знать об опиумных корнях, «корнях семьи Флитвудов. Сэкономлю ваше время». Он заявил, что знает эти факты как свои пять пальцев.

Факты: большинство тех художников, писателей и поэтов (не говоря уже о сельских жителях и проститутках), что сформировали наше романтическое представление о восемнадцатом и девятнадцатом веках, время от времени до одури накачивались наркотиками. В школьную программу включили их книги, но не их источник вдохновения.

Факты: по субботам среди болот Норфолка опийную настойку расхватывали на ура. В девятнадцатом веке все знали, что в субботу начнется веселье.

Факты: с Гражданской войны в Америке солдаты вернулась наркоманами, употреблявшими морфий, опийную настойку и опиум. Наркотики избавляли от поноса и не давали крови приливать к голове. В книгах по истории этого никогда не писали. Не писали и о лете 1971-го, когда военные медики подсчитали, что почти тридцать семь тысяч военнослужащих во Вьетнаме принимали героин. Настоящие лихие вояки. У тех, кто вернулся домой, в воспоминаниях о войне зияли черные дыры.

Помести дым опиума под микроскоп, сказал мне Джек. Это возможно. И ты найдешь Ксанаду.

— О чем вы? — спросила я. — Хотите сказать, ваш рассказ как-то связан с экспедицией?

— Я хочу сказать, мы все еще не уверены в том, что именно вызывало измеримое наслаждение у испытуемых Флитвуда — хлорофилл или опиаты. Мы не знаем, отчего прекратились исследования мака — из-за смерти Флитвуда в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году или по другой, более зловещей причине.

Сначала мне надо понять, что такое опиум, объяснил Джек.

— Забудьте обо всех этих мекониевых, серных и молочных кислотах, смеси Сахаров и белков. Настоящее значение имеют алкалоиды, вещества настолько сложные, что никто не может объяснить, почему их производят такие незамысловатые растения, как мак. Странные соединения, часто галлюциногенные, нередко токсичные. Присутствие в растениях алкалоидов остается загадкой. Кто-то считает, что они таким образом отпугивают животных и насекомых.

— Но некоторые насекомые способны усваивать высокотоксичные алкалоиды, — продолжал Джек, почти улыбаясь. — Возможно, насекомым даже нужны токсины, чтобы выжить. Такие вот сложные симбиотические отношения.

Отношения людей с алкалоидами определяются таким же симбиозом. Кофеин, никотин, хинин, стрихнин, мескалин, кодеин — этот список можно продолжать до бесконечности; с одной стороны польза, с другой — вред.

— И потом, этот любимец семьи Айронстоунов — морфин, из которого мы получаем героин. — Джек не дал мне возможности спросить, что он имел в виду. — Какие свойства морфин разделяет со всеми алкалоидами? Он содержит азот — и у него горький вкус. Изучите историю опиума, если желаете узнать побольше о нашей семейной истории, горькой истории. Вы увидите, что я не первый в роду, кто занимается маскировкой дурных запахов. Когда Ост-Индская компания нуждалась в посредниках для незаконной перевозки опиума в Китай — чтобы, как говорили владельцы, не «навлечь позор» на нее «участием в недозволенной торговле», — Флитвуды вызвались одними из первых. Ранняя форма отмывания денег. Настоящие работники прачечных, вот кто они были, эти предшественники торговцев оружием и фармацевтических компаний, позволяющих нашему правительству не пачкать руки.

С одной стороны кости, а с другой — наркотики. Таково было наше наследие, если верить Джеку.