"Шайка светских дам" - читать интересную книгу автора (Варенова Людмила Ивановна)

24. Лягушки в пруду

Сергей никогда не мог взять в толк, что женщина может не любить тряпки. Ещё тогда, до рождения Толика, таскал ей разный тряпичный дефицит. Джинсы, кофты. А она, дурочка-комсомолка, нос воротила. Дескать, главное не тряпки, главное — душа человека. И верила, что именно ее прекрасную душу он и любит. Наверное, и сама была тогда во многом виновата, воспитанная в духе немыслимых фанаберии эпохи развитого социализма. Уже тогда большинство сверстниц трезво смотрели на жизнь, и только немногие семьи, вроде ее родителей и ее самой, хранили верность красивым, но несуществующим идеалам. Все обломы в жизни, все обиды — от той воинствующей наивности. Зачем кого-то винить, если сама не смогла понять, где правда, а где ложь?

— Пожалуйста, ваш костюм. Спасибо, что посетили наш магазин. Ждём вас ещё! — продавщица лет двадцати пяти улыбалась, как самой дорогой подруге. Да, нынешние двадцатипятилетние знают о жизни гораздо больше. И зубки у них наготове, все равно, для укуса или для улыбки.

— Спасибо, — Тома забрала пакеты с покупками и вышла на улицу.

Какое сегодня особенное солнце — горячее и нежное. Хотя солнце всегда такое в марте. Это она его не видела все эти годы. Она посмотрела на часики. Красивые. Дорогущие. На их покупке настояла Симка, экипировавшая подругу на первое свидание к генералу Камарину. А Тома вопила и сопротивлялась. Но тут Симка сумела ее уговорить. «Ничего! Пусть этот твой гад полюбуется, с каким толком ты потратила его денежки!» Тома тогда представила себе физиономию генерала, если б он узнал, откуда у нее деньги. Расхохоталась и согласилась на всё. На дорогущее платье. Хотя платье, правда, очень красивое. И удобное. На новые сапоги, часики, подвеску и шубу.

Время у неё сейчас ещё есть. Сергей обещал заехать за ней в её салон. Потом они возьмут Толика и куда-нибудь поедут. В компьютерном салоне посетителей не было — закрыто по случаю выходного дня. Ах да, вот и ее мобильник. Забыла вчера. Рассеянная стала. Весна, нехватка витаминов. Хотя ладно скромничать! «Ну, влюбилась, ну и что! Имею право!» — мысленно воскликнула она на подначки подруг.

Судя по звукам, в соседней комнатушке бухгалтерша Лена смотрела телевизор. Тамара открыла дверь, чтобы поздороваться.

— Привет! — пропела она, но та даже не обернулась от экрана, на котором зубастая молодая дикторша со смаком вещала:

— Итак, нашему корреспонденту только что стали известны новые подробности сегодняшнего чрезвычайного происшествия в столице. Напоминаем, что сегодня, в девять тридцать утра, в подъезде собственного дома был убит легендарный генерал МЧС Сергей Камарин! И вот, как нам только что сообщили, по обвинению в убийстве задержана супруга генерала Марина Камарина! Генерал был убит одним выстрелом в голову на площадке между этажами, когда поднимался по лестнице, так как лифт в элитном доме, где проживал генерал, в это утро был отключён. Охрана дома выстрела не слышала. Но никто посторонний в дом не входил. Следственные органы уже располагают оружием, из которого был произведен выстрел. Это собственный пистолет генерала. Оружие было сброшено в шахту испорченного лифта, однако убийца не слишком тщательно стерла с него свои отпечатки пальцев, и именно это обстоятельство позволило правоохранительным органам в считаные часы раскрыть это вопиющее преступление. Генерал Сергей Камарин…

Далее ведущая с пафосом начала излагать героическую биографию генерала Камарина и менее героическую — его жены.

Тамара её не слушала.

— Я не должна, не должна ничего чувствовать, — твердила она себе. — Я знала, что ничего хорошего не будет. Я была готова. Я всё сделала правильно, и мне незачем принимать всё случившееся близко к сердцу.

Так она пыталась удержать сознание на краю чёрной бездны. Но какая-то страшная мысль не давала ей взять себя в руки. Мысль боролась с ней, как одушевленное существо. И наконец Тамара поняла, что это за мысль: перед её глазами встали тощие плечики и вытянутая шея сынишки на фоне телевизора. Несмотря на все ее запреты, Толика по выходным невозможно было отодрать от экрана. Глазел все подряд. Только приход отца мог положить конец этому безобразию. Приход отца! Который сегодня не придет!

Она долго металась по стоянке, не понимая, почему никак не может найти свою машину. И лишь сидя в такси, вспомнила — аквамариновую «десяру» дала утром Сергею, чтобы он мог заехать «туда» за вещами. Она гуляла по магазинам, примеряла обновы и думала об их жизни, прошлой и будущей, а он лежал на лестничной клетке с простреленной головой!

— Неважно! Неважно! — стонала она сквозь зубы, отгоняя свалившийся на нее ужас. Главное — сын. Добраться до него и прижать, защитить.

Пока она сидела в больничном коридоре, мобильник отвечал ей бесконечным «абонент недоступен». Не было никого во всем мире. Ни Симы, ни Аллы, ни Ирины. Врачи и медсестры пробегали мимо, не глядя на нее. Слава богу, здесь не было телевизора. Она ждала час, другой, третий. Оцепенела в ожидании. Наконец он вышел. Почему-то сразу поняла, что этот — к ней.

— Вы мать упавшего мальчика?

Какой же он молоденький, этот доктор. Нет, Толику нужен другой врач, пронеслось у нее в голове. Надо позвонить Сергею, у него масса знакомых повсюду. Он яайдет лучших врачей. Ах да. Сергея нет. Никого нет.

…Она очнулась и увидела только белый туман. Я умерла, подумалось ей. Вот и хорошо.

— Еще два кубика камфары! — услышала где-то далеко властный мужской голос.

Нет, она не умерла. Как жаль.

— Бедняжка, — откликнулся женский голос. — Она ведь мать.

— Женщина, вы меня слышите? Как её зовут? Тамара, вы слышите меня?

«Перестаньте меня трясти и бить по лицу», — хотелось ей сказать, но ничего не получилось.

— Тамара, очнитесь!

Кажется, ей опять что-то кололи. Чернота. Свет. Чернота. Свет. Что это за знакомые звуки. Ах да. Лягушки в пруду. Значит, сейчас ночь. Ночь — это хорошо. Это темно и тихо. Можно лежать и ничего не чувствовать. Чернота. Свет. Как раздражает этот несносный свет. Как она от него устала! Как хорошо было бы, чтобы он больше никогда не приходил. Больше ничего не чувствовать. Кто? Кто это плачет так жалобно? Толик! Сыночек!

Она рванулась из небытия и тут же упала обратно на подушки — оказалось, что над ней плакала Сима.

— Томка, Толик живой. Живой! — твердила та, всхлипывая.

Тамара не ответила. Ее сил хватило только на то, чтобы сделать вдох и уснуть. От прежней Тамары не осталось ничего. После двух недель беспамятства на постели лежал скелет, обмотанный слишком широкой кожей.

Никогда она, Сима, не была так чудовищно одинока. Все исчезли. Алла, Ирина. Просто пропали, будто их не было. А сильная Тамара теперь вряд ли могла быть кому-то опорой. Толик остался жив только благодаря какой-то самоотверженной тетке. Но каково будет его состояние завтра, врачи сказать не могли. А ее собственная дочь предала ее так, как не мог бы предать ни один враг. Почему она, Серафима, все еще не пустила в ход заветную пилюльку, которая имелась у каждой из них? Из-за бедного Толика. Если Томка не сможет о нем заботиться, у мальчика останется только она — тетя Сима. Если, конечно, он выживет… А нет, вот тогда и пригодится пилюлька. А Ирка с Аллой — хороши, нечего сказать. Друзья познаются в беде. Вот и познались.

От приставаний следователей спас Померанский. Его супруга была им не по зубам. Зато она попала из огня да в полымя. История таинственного Химика весьма заинтересовала ее предприимчивого супруга. Самое странное, что они, похоже, так и не догадались, кто был Химиком. Вероятно, были уверены, что Химик — мужчина. Они выследили Ируську, вышли на Тому, потом на Симу. Симу сперва сочли слишком глупой для участия в таком деле, а потом вмешался Померанский, и ее тревожить перестали. А вот Алла как будто превратилась в человека-невидимку. Ей повезло — исчезла до провала.

Каждый день с утра она отправлялась в больницу ухаживать за Томой и Толиком. Домой, хотя какой это был дом, возвращалась к ночи. Супруг и дочь веселились где-то. Сима без сил падала в кровать. И думала, думала. Потому что сон пропадал в ту минуту, когда голова касалась подушки. А утром снова садилась в машину, и шофёр отвозил её в клинику. Впервые она была благодарна Померанскому — за то, что была машина и водитель. Тащиться на трамвае и метро у нее бы уже недостало сил. Но только теперь, беспомощная и умирающая, Томка была ей дорога по-настоящему.

Да пошли вы все к черту! Решила она и плюнула на советы врачей и на все запреты. Сама варила крепчайший бульон со свежей молодой крапивой и силой вливала в перекошенный и безвольный Томкин рот. И наконец Тамара встала.

Теперь они подолгу сидели голова к голове на скамейке в больничном парке, следя за тем, как Толик самостоятельно управляется с коляской. Молчали. О чем было говорить? О том, что обе давно раскаивались? Не имело никакого смысла. Теперь, когда Тома могла связно отвечать на вопросы, к ней попеременно ломились то следователи, то журналисты. Историю ее взаимоотношений с Сергеем давно изучили и растиражировали, но все хотелось новых подробностей.

Померанский неожиданно легко согласился помочь. Правда, сделал это по-своему. Вместо того чтобы, как просила Сима, дать Тамаре пару дюжих охранников, взял и устроил на своей монументальной даче филиал клиники — перевез туда Тамару, Толика, приставил к ним целый штат медиков под командованием некой колоритной особы. Это была не то врач, не то опытная медсестра. Длинноногая стерва неопределенного возраста. Округлое лицо Моны Лизы обрамляли шелковистые прямые волосы приятного тёмно-русого цвета. На смугловатом или просто хорошо загорелом лице выделялись большие голубые глаза. Впрочем, мадам чаще всего носила на прямом безупречном носу изящные дымчатые очки. В целом дама была бы даже приятная, если б не жестокая, холодная улыбка, иногда возникавшая на этом гладком лице. На Симу и Тамару дамочка наводила дрожь. В ней угадывалась скрытая сила и жестокость. К тому же она была давней подружкой самого главного померанцевского волка — Герыча. Не только медики, но и охрана слушались эту мегеру беспрекословно. Обмирая от ужаса, Сима всякий раз сжималась, как тигрица перед прыжком, когда эта особа оказывалась слишком близко к беспечной Алёнке — такая не простит малейшей обиды никому. Тем более избалованной девчушке. Несмотря на поведение дочери, Сима всё равно готова была на всё ради своего непутевого детеныша. Только что она могла теперь? Если Анатолия — так экзотично звали неприятную особу — из надзирательницы случайно превратится во врага — Аленке несдобровать, да и их с Тамарой песенка спета. Правда, пока что эта стерва вела себя вполне дружелюбно и даже несколько подхалимски, отчего отвращение в душе Симы только росло. К счастью, она не все время торчала поблизости. Если б не эта постоянная угроза, так было даже лучше. Изоляция от мира — вот чего им требовалось сейчас.

А гибель генерала все-таки обрушила ту самую злополучную лавину, которую передумала когда-то запускать Тома. В убийстве по-прежнему обвиняли вдову, а Тамару — в том, что довела до этого поступка несчастную женщину. Только вот сам погибший оказался не ангелом.

— Представляешь, Тигренок, бравый вояка оказался по уши в нехорошей жиже, — Померанский в последние месяцы, после убийства Камарина, к Симе как-то потеплел и стал хоть и не образцовым мужем, но, во всяком случае, просто хорошим другом. Много времени проводил на даче, гуляя с ней и Томой. Тому это настораживало, но сил как-то бороться у неёе не было. В конце концов Померанский имел право оставаться не совсем равнодушным. Его с генералом связывали кое-какие Давние, но не совсем законные дела. Так что трон и под этим респектабельным господином хоть слегка, но покачнулся. Все они повязаны, так почему нельзя рассказать все, что они знают? Что они теряют? Что им вообще ещё осталось терять?

— Обалдела, что ли? — возмутилась ещё не совсем павшая духом Сима.

И Тамара кивнула, соглашаясь то ли с тем, что с ней действительно произошла эта безрадостная метаморфоза, то ли с тем, что действительно, пожалуй, не стоит посвящать Померанского в их тайны. Когда её сын немного окреп, ей захотелось уехать из страны. Все равно куда. Оказалось, что жить здесь ей невыносимо. Всё разрывало сердце — и шум города, и кваканье деревенских лягушек.

— Дались тебе эти лягушки! — не понимала Сима.

У Тамары только катились молчаливые слезы. Уехать она не могла. Следствие по делам Камарина обернулось для неё подпиской о невыезде. Могло быть и хуже, если б не заступничество Померанского. Нет, всё-таки Алла и Ирина скрылись хоть и обидно, но вовремя. Так прошли весна и лето. Толик заметно окреп. Тамара почти набрала прежний вес.