"Письмо с которого все началось" - читать интересную книгу автора (Елена Ковалевская)

Глава 14.

Наш путь близится к завершению, больше шестисот миль за три недели непрерывной дороги осталось позади. Мы устали, лошади устали, но еще немного и я наконец-то смогу избавиться от этого проклятущего письма, передав пакет его преосвященству епископу Бернару. И ерунда что наш путь лежит обратно на север, к заливам и фьордам ничейной земли, где братья ордена Святого Кристобаля Сподвижника сдерживают постоянные набеги варваров. Самое главное, что нам не нужно будет устраивать сумасшедшую гонку со временем, когда каждый день приходится выбирать: то ли еще один час провести в седле, сократив расстояние до цели, то ли остановиться и дать роздых лошадям. Оставалось всего ничего, каких-нибудь сто пятьдесят, ну максимум двести миль, которые мы, по моим прикидкам, преодолеем дней за шесть, если Господь позволит. Но сначала Зморын.

– Вот ты мне объясни, – начала разговор Юозапа, когда мы повернули в сторону от торгового тракта. – Зачем нам туда тащится? Зачем нам останавливаться в местном госпитале, теряя половину дня, если мы можем без каких-либо дозакупок добраться до Святого города?

– Из-за наличия банка 'Союза Вольных Городов', – пояснила я неохотно. А что было делать?! Девочки ведь неспроста интересуются. Если бы мы не останавливались в Робату… Ах, если бы! Мне бы не пришлось ничего объяснять.

– И что? – не поняла сестра.

Зато Гертруда ухватила сразу.

– У тебя что: вклад или вексель?

– И то и то, – ладно, чего таиться. Не получилось долго шило в мешке возить.

– Фиря, я смотрю у тебя денег, как у куркуля, во всех концах союза распихано, – не упустила случая поддеть меня Юозапа.

– Юза, я тебя умоляю! Какой куркуль? Какие деньги? Можно подумать, мне доход с завещания отца идет?! Сколько монет удается сэкономить, столько и вношу до лучших времен. Ты думаешь, я сейчас получу мешок не меньше чем у Агнесс? Фига с два! Все что мне удастся сделать, сняв все, это вернуть ей долг, и оставить пятнадцать монет на следующий год.

– Ну, пятнадцать монет весьма приличная сумма, не каждый ремесленник такой чистый доход имеет, – заметила Юза. Вот ведь заноза! Не только у себя каждую монетку считает, но и у других тоже. Но благодаря именно этой стороне своего характера, она является нашим казначеем в путешествиях. Никто кроме нее не сведет наши расходы так, что мы ни одним грошиком не остаемся должные друг другу.

– А Пятого я, на что кормить буду? – немного рассердилась я. – Мотаюсь по союзу в последнее время: то, как заправский курьер, то, как основной представитель настоятельницы. И думаешь, мне кто-то денежку лишнюю даст? Сейчас! Держи кошелек шире! А эта коняга жрет как проглот. Не буду же я его одной соломой кормить. А знаешь, сколько отборное сено зимой стоит? И чтобы каких-нибудь лютиков или чистеца там не было?! А овес? Морковь?

– Ладно, ладно, – замахала она рукой. – А то ты мне сейчас всю его жратву перескажешь и цены на нее! Верю на слово!

Зимой Юозапа как обычная сестра, наряду с младшими сидела в ордене. Холод, морозы, народ зазря не гоняют, да и лошадей простудить можно. Хороший боевой или кавалерийский конь стоит целое состояние, и попросту гробить ценных животных было бы страшным расточительством. Выходило почти одинаково, что две боевые сестры полностью одоспешить и вооружить, что одного скакуна купить или вырастить. Отсюда кстати и получалось: только самая богатая и могучая власть могла иметь сильную и боеспособную армию, а в союзе на такие траты была способна только Матерь Церковь.

Впрочем, ко мне это не относилось, то есть я не могла всю зиму отсиживаться в монастыре, отдыхая от летних мотаний, а должна была, как старшая сестра отправляться по приказу матери с поручениями. Однако Гертруды это касалось не так часто, ведь она не дочь графа, а простая, хотя и всему обученная деревенская девушка, можно даже сказать лучший боец из нас, но происхождение… Оно все переворачивает с ног на голову. И поэтому, увы, далеко не всегда лучшие и достойные стоят у высших постов.

Уже показались предместья Зморына с его богатыми деревнями и обширными ленными владениями Сонкарской знати, как вновь зарядил дождь.

– А чтоб тебя, – чертыхнулась Гертруда, когда моросящая пелена вновь окутала нас, размывая и без того серый и безрадостный осенний пейзаж. – И когда же эта пакостная погодка закончится?

– Когда зима настанет, – угрюмо заметила Юза, натягивая поглубже капюшон.

– Ладно вам девочки, не грустите, – попыталась обнадежить я сестер. – Мы скоро окажемся у моря, там погодка будет лучше.

– Лучше? – желчно вторила мне Юозапа. – А по-моему – как бы не хуже. Я с детства помню, этот вечный промозглый ветер и воздух, такой сырой, что белье не сохло на веревках по три дня.

– Сестренка, – я чуть повернула голову к ней, стараясь чтобы капли воды, стекающие с капюшона не падали мне на нос. – Ты выросла на северо-западном побережье Бремула, а мы едем на юг Альтисии, так что не сравнивай. На побережье будет тепло и хорошо, еще пара дней пути и мы это почувствуем. Я уже была раз в предместьях Sanctus Urbs, и знаю, о чем говорю.

– Дай-то Бог, – кивнула Герта, не обращая внимания, что она перебивает сестру, готовую разразиться новой недовольной тирадой. – А то еще немного, и я квакать от сырости начну.

– Так за одно и плавники еще отращивай. Мы тебя потом в речки спускать будем, чтобы ты нам броды искала или рыбу на ужин ловила, – сказала гадость Юза в адрес старшей сестры, видимо рассердившись, что та ее прервала.

– Если я плавники отращу, то ты икру метать будешь! – резко ответила оскорбленная Герта, обидевшись на Юзин выпад.

Только новой ссоры нам не хватало! Я, конечно, понимала, что такая погода кого угодно доведет до белого каления, но между собою сцепляться не дело. Поэтому я придержав Пятого, направила его между жеребцами сестер.

– Все девочки, успокоились. Довольно цапаться. Сейчас только завернем в банк, а потом окажемся в тепле госпитальной кельи.

– На долго ли? – ядовито бросила ни к кому не обращаясь, все так же раздраженная Юозапа.

Я решила оставить вопрос сестры без ответа, и тогда та обратила внимание на девочку.

– Агнесс, ты живая еще? – нет, ну Юза сегодня точно не с той ноги встала! Осень что ли на нее так действует?

– Да сестра, – как положено, то есть коротко и по форме ответила ей девочка.

– А то едешь, молчишь. Даже слова лишнего не скажешь.

– Чтобы вы меня потом снова выпороли? – в ровном голосе Агнесс появился маленький намек на сарказм. – Нет уж спасибо. Что-то не хочется.

После того как утром третьего дня мы покинули Робату, девочка вела себя тише воды, ниже травы, и при чем настолько, что мы иногда окликали ее, дабы удостовериться в присутствии. После порки, все-таки повлиявшей на нее самым положительным образом, Агнесс стала исполнительна, предупредительна, вела себя осмотрительно и аккуратно, словно являлась настоящей сестрой ордена, и только сегодня, оказавшись втянутой в этот глупый разговор, позволила себе небольшое проявление прежнего характера.

– Да хватит уже! – тут я не удержалась, ведь Юза если задалась целью кого-нибудь достать, то она непременно это сделает. А тем, кого сегодня достали, как всегда буду я.

Мы замолчали: Юозапа надулась на нас всех, Гертруда похоже обиделась на нее, и все мы дружно были недовольны погодой.

Зморынский госпиталь был особенный: он не располагался как все остальные в стенах города, это город вырос при нем.

Давно, лет четыреста тому назад, когда в местечке под названием Зморын еще не было и намеков на большое поселение, братья ордена Святого Бенедикта путешествующего основали для паломников, которые шли по пути Святого Бирага к месту совершения пятого подвига апостолом Фальком, огромный госпиталь. Со временем, под его стенами стали строить свои лавки, а затем и дома купцы, ремесленники, торговцы, не входившие в число приближенных к церкви лиц. Потом за ними потянулся прочий люд, и теперь крепостные госпитальные стены занимали господствующую высоту над окружающим пейзажем, а город стоял радом, соприкасаясь с одной из его куртин. (Куртина – сплошная фортификационная стена.)

В сам Зморын мы въезжали уже под не на шутку разошедшимся дождем. Поскольку я уже не раз бывала в городе, то чтоб добраться до банка, возглавила кавалькаду по безлюдным из-за непогоды улицам. Сестры ни разу не бывавшие в этом городе, с любопытством оглядывались по сторонам, поскольку посмотреть здесь было на что. Здания в этом городе всегда старались украшать: то красили в радующие глаз цвета, причем так, чтоб каждый из них отличался от соседа, то рисовали прямо на стенах разные небольшие картинки-вывески, по которым можно было легко отыскать кого нужно, не плутая по улицам среди похожих домов. Фасады украшали завитушками скоб, выставленными причудливо выкованными концами наружу, когда они сами поддерживали балки внутри здания. В каждом доме под крышей над большим окном торчал деревянный брус с крюком для поднятия тяжестей, а сами крыши в большинстве своем были устланы ярко-красной черепицей. Все ощущение праздника портила громада госпиталя, угрюмо довлеющая над городом. Он массивной темной горой возвышался на юго-западе и практически полностью закрывал дневное солнце для живущих в Зморыне.

Я привела девочек в трактир недалеко от площади, где находился дом банкира – почтеннейшего Гюстава Трезо.

– Подождите меня здесь, – попросила я их, с завистью глядя, как сестры развешивают мокрые плащи возле камина и протягивают руки к веселому огню. Эх! А мне опять под дождь выходить…

– Ты надолго? – уточнила Герта, поворачиваясь. – А то может, мы и поесть успеем.

– Нет, так что вы рассиживаться не планируйте, – ответила я, и в основном для Юзы добавила, поскольку Гертруде такое говорить было бесполезно: – Цены здесь не маленькие, так что с едой терпите до госпиталя. Разве что горячую варенуху можете себе позволить.

Юозапа услышав мои слова, кинула на старшую сестру взгляд, обещавший в случае чего лечь костьми, но не дать раскрыть кошелек. Поняв, что теперь наша тощая казна будет в целости и ей не грозит опустошение, я, подавив всякую жалость к себе, вновь вышла на улицу. Естественно дождь не думал утихать, и даже, по-моему, припустил еще сильнее. Одно благо, что до дома банкира было рукой подать. На Пятого садиться не стала, чтоб не морочится потом, где его поставить, а пешком направилась на главную площадь. Я уже заворачивала за угол дома, как меня с неподдельной радостью в голосе окликнули:

– Сестра Есфирь, благодетельница вы наша, матушка-кормилица! А я уж прямо и не чаял вновь увидеть вас во здравии!

Обдернувшись, увидела, как за мной следом спешит мужчина в плаще с шапероном, опущенным до самого носа. Привычно напрягшись, я кинула руку на фальшион, но тут же по особо запоминающейся походке и голосу сообразила, что это Бренгар Крост – торговец, владелец доходных лавок в Триплисе, совладелец на паях со мной, которому я семь лет назад ссудила большую денег на открытие оных.

– Бренгар? А ты здесь какими судьбами?

– Да торговыми, матушка, торговыми, – наконец Крост догнал меня. – Я ить дело увеличивать надумал. А все благодаря вам. Вам и Божьей помощи.

– Это хорошо, Брен, хорошо, – покивала я, меж тем чувствуя, как дождь уже насквозь промочил стегач. – Только я очень спешу, извини. А с ежегодным отчислением можешь пока не спешить, раз расширяться намереваешься, – я собралась уже было направится к дому банкира, который виднелся на том краю площади, но торговец остановил меня, ухватив за плащ. Он приблизился ко мне вплотную и тихо произнес:

– Матушка, я деньги положенные уже отложил, все чин по чину, можете не сомневаться. Если в тепле и сухости сесть, я бы вам их векселем банка Вольных Городов передал. Вы б тут же и обналичить смогли.

– Некогда, – мотнула я головой. – Ей богу некогда! – хоть предложение и было заманчивое, однако разбираться раньше времени с долевыми тратами, прибылями и прочей доходной возней было неохота, да и некогда. Вот по весне, когда настоятельница погонит меня на ежегодный собор военных орденов в Исбаунт, я поеду через Триплис, и это будет совершенно другое дело. Там я захвачу в дорогу расходную книгу, все занесу, распишу, цыфирки подобью…

Однако Бренгар Крост совершенно неожиданно для пустой площади оглянулся по сторонам и, приблизив лицо к моему, тихо прошептал:

– Сестра Есфирь, тут дело есть очень важное и вас касательное, – и, видя, что я хочу отказаться, добавил: – Это не насчет денег и торговли, это вас лично затрагивает. И очень нехорошо затрагивает. Обговорить бы надо, причем безотлагательно.

Не понравился мне его тон, ох не понравился! Но и рассиживаться с ним у меня времени не было. По-хорошему сейчас быстро бы обернуться с банкиром, забрать девочек из трактира и в госпиталь греться, мыться, сушится… А ладно!

– Хорошо Брен, – согласилась я. – Давай, сейчас заскочим… – я покрутила головой в поисках вывески. – Да хоть в ту тратторию. (Траттория (авторская трактовка) – тип 'ресторана', с высоким сервисом и ориентированный на постоянную клиентуру, к которой относятся как к своим домочадцам – подчеркнутым с уважением. Соответственно за это брались и большие деньги.)

Я и понимала, что сейчас денег с меня сдерут немерено, но все же время было дороже. Торговец, славившийся своей прижимистостью, поперек мне ничего не сказал, и даже как-то облегченно кивнул, что явилось очень странным. А когда он первым поспешил к двери, переваливаясь с боку на бок как утка, то это и вовсе заставило меня увериться, что известия отнюдь не шуточные.

Мы нырнули в уютное тепло траттории, где в этот час сидела только пара клиентов. К нам ринулся было подавальщик, но увидев наши непритязательные плащи, убавил рвение и подошел гораздо спокойнее, нежели чем собирался. А под конец, когда совсем разглядел в полумраке залы, что с нашей одежды набегает приличная лужа воды, наглым образом выгнул бровь и, уперев руки в бока, произнес:

– Если желаете у нас отобедать, то меньше чем на серебряный заказ не принимается.

На что Бренгар вытащил из-под плаща увесистый кошель и, взвесив его на руке, сказал:

– Вот тебе, малый, задатком три серебряных. Подсуетись, чтоб сей же миг нам предоставили лучшей варинухи в отдельный кабинет и пол часа как минимум не беспокоили. Если быстро обернешься, еще столько же накину сверху.

С лица подавальщика махом слетела спесь, он переломился в поясном поклоне, и, выпрямившись, услужливо указал нам на противоположный конец зала, где виднелось несколько дверей.

– За мной извольте, – елейным голоском едва ли не пропел он, и первым двинулся между столами.

Бренгар ни слова не говоря, двинулся следом, а я за ним. Подавальщик привел нас к отдельным кабинетам, распахнул перед нами дверь, приглашая войти и бросив: 'Один миг!', – рванул на кухню. Мы даже не успели толком расстегнуть плащи и усесться на стулья, как он уже вернулся обратно, неся поднос со здоровым кувшином, двумя серебряными кубками и тарелкой, на которой горкой лежал колотый сыр и соленые сливы. Проворно расставив все на столе, он поклонился еще раз и, скороговоркой выдав: 'Ежели что, зовите', – затворил за собой дверь.

Торговец, приподнявшись со стула, щедро плеснул в кубки варенухи и подал один мне. Я глубоко вдохнула – по кабинету расползся пряный запах трав и горного меда, сделала большой глоток и почувствовала, как тепло растекается по телу. Но полно! Удивительная расточительность Бренгара и так обеспокоила меня сверх меры, заставив заволноваться от дурных предчувствий.

– Ну Брен, ты меня сюда не рассиживаться позвал, – нетерпеливо начала я, поскольку рассусоливать было некогда. – Горячее, конечно же, хорошо, однако, что у тебя за дело такое безотлагательное?

Крост тоже сделал пару глотков, отставил кубок в сторону и, откашлявшись, начал:

– Благодетельница, ты уж не подумай что я по наглости своей, но…

– Бренгар! – прервала я его, видя, что в обращении ко мне мужчина скатывается в купеческую велеречивость. – Я не епископ, чтоб ты мне песни, точно соловей пел! Мне время на пустые разговоры жалко! – торговец обиженно засопел, а я внезапно поняв, что он просто не знает, как ему начать, добавила: – Ты самое главное скажи, если мне что непонятно будет, я тут же уточню.

– Ох, матушка, – тяжело вздохнул Бренгар, поглаживая бритый подбородок. – Дела тут такие по лету случились, что и не вышепчешь. Ладно бы с одним мною, так и Утрехт из Альмина отписался, что его таким же образом трясли.

– Брен, да ты толком, толком говори, кто посмел вас беспокоить! Вы ведь под церковным протекторатом! – я аж подскочила от злости, когда услышала бессвязные речи торговца. – Ты мне только имя назови, а уж я эту суку достану!

Еще бы мне не подскакивать. Это же надо! Надумали соцерковных ремесленников и торговцев трясти?! Ну я им устрою!

Но мужчина как-то загадочно взглянул на меня и выдал фразу, от которой я невольно плюхнулась обратно на стул.

– Так ить матушка, нас не просто трясли, а из-за вас. Только вами те молодчики и интересовались, – и пока я в обалдении соображала, что он мне такое сказал, и каким это образом может быть, торговец продолжил: – Сначала, еще по самой макушке лета приходил какой-то хлыщеватый тип и осторожно расспрашивал, что мол, да как? Давно ли мы вас видел? Давно ли встречал? Я сначала отнекивался, все говорил, что не знаю такую, а он нагло усмехался и списки с бумаг из ратуши мне под нос пихал, где мы с вами договор составляли, а потом вновь спрашивал…

– Погоди, погоди, – остановила я его. – Ты хочешь сказать, что у него были копии бумаг на разделения по долевым паям?

– Я не просто говорю матушка, я их сам видел, – печально ответил Бренгар, вновь берясь за кубок. – Но здесь же все чин по чину: никто же не запрещает под протекторатом церкви лавки-то открывать, и бумаги такие в ратуше брать, если нужные люди там имеются. Так что отправил я его подобру-поздорову. Однако ж в оконцовке лета, где-то на последних днях, хлыщ пришел уже не один, а с молодчиками. Ну, по-первой они мне бока намяли, при этом спрашивая: давно ли я вас видел и где. А вот когда мне соседи на помощь пришли, то ужо я им взгрел. Только расспросить толком не расспросил, стража городская вмешалась. Они стражникам что-то шепнули и их отпустили, а мне же еще и внушение сделали, чтоб честных людей не метелил. На другой день они мою супружницу – Терцу – на рынке прихватили и держали, пока я им не рассказал, где и когда последний раз вас видел, да когда снова встретиться должны. Вы уж простите меня матушка, не хотел я, но Терца моя шестым брюхатая, и поэтому я все как на духу рассказал.

Торговец приник к кубку, и шумно выпив его, утер губы. Я же сидела и думала о рассказанном мне Бренгаром. Удивительные вещи получаются: кто-то интересовался мной летом, потом еще настойчивее в конце августа, и при чем не у одного торговца, а у пары самых доходных, с которыми я встречаюсь, если не четыре раза в год.

– Говоришь, тебе и Утрехт отписался? – переспросила я Кроста.

Тот кивнул, тяжело вздыхая.

– Истинно, матушка. Его летом точно так же с наскока расспросить пытались, а когда не вышло, то ближе к осени сразу явились в мастерскую и сказали: так, мол, и так, твоя жена и две дочки у нас, и если хочешь, чтоб они к тебе обратно вернулись, рассказывай как на духу где сестра Есфирь.

Я снова было задумалась, но Бренгар, вновь наполняя кубок, выдал:

– Так это еще не все, матушка…

– Не все? – удивленно переспросила я. Мне этих известий было выше крыши самого высокого кафедрального собора, а тут еще новости!

– В начале этого месяца они еще раз приходили и спрашивали, виделся ли я с вами. А поскольку вы по сентябрю не приехали, то я им честно ответил, мол, нет. Вы уж простите меня, что струхнул и все разболтал, но Терца к своей тетке в этот день ходила, а я грешным делом подумал, она снова у них. Вот и выложил не запираясь, – торговец виновато опустил голову.

– Ничего, Брен, ничего. Ты все правильно сделал, – рассеяно бросила я, крепко задумавшись.

Получается, что спрашивали меня и после… Хм! Даже ума не могу приложить, кто бы это мог быть. Неужели тот дворянчик, которому я весною за хулительные слова про церковную власть при благородном собрании бока намяла? Неужели паскуда зло затаил? Да нет не похоже… Нет у него того размаха и возможностей.

Тут мне припомнилось загадочное нападение в начале пути. Я его поначалу со злополучным письмом увязывала, а потом когда узнала, что Агнесс дочь опального герцога, стала склоняться к другому варианту. А теперь выходит, что может быть и третий – я им нужна была. Хотя интересовались мной не церковники, а вот нападавшими были боевые священнослужители… А может и вельможные солдаты! Неужели дворянчик? Нет, нет… Наблюдали за нами еще с госпиталя, значит напали все же церковники… Или наблюдали за Агнесс, а нападавшие были с ними не связаны… Ох! От всех предположений уже голова пошла кругом!

– Вот что Брен, – начала я, отпивая уже порядком остывшую варенуху. – Если к тебе еще раз сунутся – ты меня не видел, и не знаешь где я ни сном, ни духом. Понял? – торговец кивнул. – Говори сразу, не запирайся, нечего битым ходить и имущество в драках терять. Я сама с этими молодцами по зиме разберусь. Только вернусь из поездки, и буду выяснять, кто ж там такой прыткий! А по весне я к тебе не приеду от греха подальше. Мало ли, вдруг до конца разобраться не успею. Ты сейчас мне сможешь деньги за два срока разом отдать? Если нет, то сейчас давай хотя бы за летний, а осенний и зимний на мое имя в банк отдай.

– За лето и осень я расплатиться смогу хоть сейчас, но только вексельной бумагой, – сразу же ответил торговец. – А за зиму ты уж прости матушка, за зиму я пока не могу, мне ить наторговать сначала надо. Деньги они же оборот любят.

– Зиму я и не прошу, – поспешила я уверить его. Как только разговор зашел о дополнительных тратах, Брен начал походить на самого себя – то есть стал прижимист, основателен и практичен. Впрочем, другому человеку я бы никогда денег не ссудила, и в паях бы с ним не состояла.

Торговец после моих слов, поднялся со стула, расстегнул таперт, полез глубоко за пазуху, вытащил завернутый в кожу пакет, и аккуратно развязал перетягивающую его бечевку. В свертке оказалась небольшая стопочка пергаментных листов с печатями выполненными зелеными чернилами. Взяв верхний лист, отложил его в сторону, а потом так же аккуратно завернул сверток, перетянул и вновь спрятал за пазуху.

– Эй, человек! – прокричал он зычно. Через пару секунд в дверь сунулся подавальщик. – Чернила и перо для писания, – потребовал Бренгар.

Когда нам было принесено требуемое, торговец осторожно обмакнул перо в чернильницу, стряхнул с кончика лишнее, и начал писать на отложенном листке. Выводил он долго, я бы богословский трактат переписать успела, а когда закончил, то стал дуть на него, чтоб чернила быстрее высохли.

– Вот матушка, – Крост протянул мне вексель. – За лето шесть золотых и сорок два серебряника, поскольку расторговались мы знатно. А вот за осень не взыщи, тут как обычно – пять золотых и не грошиком больше. Ежели хочешь, то прямо и сейчас все расходы подобьем, чтоб все учтено было, чтоб без обману…

Но я прервала его, поскольку Брена унесло на любимую стезю:

– Все потом. Как только решу проблемы, я к тебе загляну и мы спокойно, не впопыхах, разберемся что к чему, – и специально для него добавила: – Деньги они же спешки не терпят.

– Твоя правда, матушка, – кивнул торговец. – Истину говоришь.

Я пружинисто поднялась из-за стола, свернула вексель трубочкой, спрятала его в рукав и бросив на прощанье: 'Бывай! Среди лета точно буду!', – поспешила к выходу.

У банкира обернулась быстро: обналичила вексель, а вот вклад полностью забирать не стала, сняв лишь две дюжины монет золотом. Хотя сумма выходила меньше, чем я планировала взять на расходы на следующий год, но лучше уж поприжаться, ограничивая себя в тратах, чем собранное с трудом по ветру в единый мах пускать.

Несмотря что я торопилась, как могла, девочки уже ждали меня с нетерпением.

– Фиря! Ну где тебя носит?! – подскочила ко мне Юозапа, едва я вошла в трактир. – Мы тут уже битый час тебя ждем! На нас все косятся!

– Тогда чего сидим?! – вскинулась я с порога. Тревожные вести Бренгара никак не давали покоя. – Поднимаемся, расплачиваемся и ходу!

Сестры переглянулись между собой, накинули на плечи плащи и, подхватив сумки, направились к двери. Я открыла было рот, но Герта, бросила мне: 'Да расплатились уже!', – и вышла на улицу.

Наши лошади стояли под крытой коновязью. Вновь прицепив сумки, мы взобрались в седла и выехали под дождь, который так и не думал утихать.

До госпиталя путь прошел в молчании, я не стала рассказывать сестрам о встрече с торговцем, поскольку это напрямую их не касалось. Хотя… Нет, нет! Все сплошные предположения! Пока точно известно, что трясли моих торговцев из-за меня и значит, нет смысла впутывать девочек в свои дрязги. Да и самой мозги ломать пока нечего, вот разберемся с приказаниями матери, и тогда… Проблемы с письмом решатся уже через несколько дней, нам ведь немного осталось – меньше недели в седлах. Потом дела Агнесс и уж только после мои.

Мы подъезжали к поднятой решетке барбакана уже под ливнем, даже две тройки братьев стоящих на страже предмостных укреплений попрятались под деревянные навесы. Они окинули нас внимательными взглядами, но не вышли под дождь, чтобы проверить въездную бирку, а дождались, пока мы попадем внутрь, и только после потребовали предъявить ее. Пока разглядывали бирку, с нас успела натечь приличная лужа воды. Отчего старший брат, возглавлявший охрану, недовольно поморщился, и, протянув мне металлическую пластинку, требовательно произнес:

– Давайте, проезжайте, чего застряли?! Только сырость разводите. Ее тут без вас хватает…

Я ничего не ответила на столь нарочитую грубость с его стороны, только пришпорила Пятого, и вновь выехала под ливень во внешний двор госпиталя. Девочки потянулись за мной следом. Там перед конюшней под большим навесом, плавно переходившим в крытую галерею, стояла чья-то повозка, уже запряженная четырьмя тяжеловозами цугом.

– Глянь, – обратила на нее мое внимание Гертруда, когда мы наконец-то спрятались от проливного дождя, заехав под крышу галереи.

– Поди шишка какая-нибудь из священнослужителей, – отмахнулась я, спешиваясь и пытаясь расстегнуть намокшие ремни седельных сумок.

К нам подлетел брат из обслуги.

– Ну куда вы прете?! Куда прете? – начал он еще издалека. – Сюда нельзя заезжать верхами! Слышите меня?! Нельзя! Живо разворачивайтесь и отправляйтесь расседлываться как положено!

Я с трудом справилась с застежками, сбрасывая сумки на каменный пол, сестры поступили точно так же. А брат принялся метаться между нами и требовать, чтобы мы немедленно перестали разгружаться и отправились через двор под проливным дождем в конюшню.

– Утихни, – недовольно бросила я, когда тот окончательно достал меня своими воплями. – Лучше позови обслугу, пусть лошадей уведут.

– Вы что совсем меня не понимаете?! Я же сказал, нельзя здесь! Не-ельзя-а-а! – продолжил голосить тот.

– Слышь ты, задохлик несчастный, – обратилась к нему Гертруда, взваливая на плечо сумки с вещами. – Еще одно слово, и ты сам окажешься под ливнем!

Брат замолчал, зло и недовольно окинул нас взглядом, как бы запоминая, а потом припустил по галерее периметром окружавшей двор в сторону хозяйственных построек.

– Кто лошадей поведет? – поинтересовалась подошедшая ко мне Юозапа.

– Могу и я, – решилась я на добровольную жертву. – Все поводья сюда давайте, а сами топайте в тепло, а то вон, – я обратила внимание сестер на девочку. – У Агнесс уже зуб на зуб не попадает.

Действительно, стремительно холодало, и когда мы говорили, дыхание слетало с губ паром. Если сегодня к вечеру прояснит, то ночью будет хороший морозец.

Девочки подхватили сумки и направились по галерее в сторону входа в жилые корпуса для паломников, я же вновь накинув капюшон, взяла шесть лошадей за поводья – три справа, три слева – и вышла под льющий стеной дождь. В воротах конюшни уже маячили пара конюхов, готовые принять их у меня. Вот обленившиеся мерзавцы, мокнуть, видите ли, им не охота?! А можно подумать мне хочется? Да поддоспешник уже можно просто отжимать, даже камиза мокрющая. Когда расселимся, надо будет попросить у прислужников, чтобы каким-нибудь макаром стегачи просушили, иначе как мы завтра поедем.

Спихнув наших лошадей с рук на руки, я все же тщательно проследила, куда сгрузили наши мешки с фуражом и провизией, а то потом недосчитаюсь чего-нибудь, кого винить за недогляд? Хоть в госпиталях никогда чужого не брали, но все-таки береженого Бог бережет.

Сестры дожидались меня внизу в холле жилого флигеля.

– Чего не заселяемся? – поинтересовалась я у них, подходя.

– Свободных келий нет, – пояснила мне страшно недовольная Юза. Еще бы! Я сейчас тоже буду очень недовольной!

– Для нас и нет? – вскинула я брови, разыскивая взглядом какого-нибудь брата-прислужника, чтобы устроить скандал и стрясти положенное.

– Да у них паломников полон госпиталь, – пояснила мне Гертруда, видя решимость, написанную крупными буквами на моем лице. Ну еще бы, уж она-то как никто другой знала мою хватку, ведь я с них живых не слезу, и вырву свое. – Все в Sanctus Urbs к третьему ноября на день равноапостольных братьев Августина и Иеронима спешат.

– Блин! – только и удалось произнести мне. – Они уже должны были все пройти!

– Но не успели, – фыркнула старшая сестра.

Тут я заметила спешащего куда-то прислужника и кинулась на перерез. Тот резко затормозил, сбиваясь со скорого шага, когда я остановилась перед ним. Брат попытался обогнуть меня, но я ухватила его за локоть, задерживая.

– Нам нужно одну келью на четыре кровати, – потребовала я.

– Нету, ничего нету, – заученно забубнил он, пытаясь освободиться, но я не отпускала.

– А вы уж постарайтесь найти, – жестко произнесла я, с силой сжимая пальцы.

Брат скривился от боли, ожесточенным рывком выдернул свою многострадальную руку, и принялся потирать локоть.

– Я же вам ясно сказал: у нас ничего нет, даже завалящего чулана. Все занято паломниками и вы меня хоть на части порвите, но я ничего с этим поделать не смогу.

– Тогда потесните их, – продолжала я давить на него.

– Куда уж больше то, – сморщился он. – Они и так почти на головах друг у друга сидят.

– Короче, я не знаю что, куда и как, но нам необходимо четыре кровати, нормальный ужин и горячие бочки с водой, – безапелляционно выдала я, продолжая загораживать ему дорогу. – В конце концов, мы кто: завшивевшие пилигримы или боевые церковники? – и пообещала напоследок: – Если немедленно не предоставите нам нормальные условия, я вам здесь такой шум подыму, мало не покажется!

– Я посмотрю, что можно будет сделать, – обреченно выдохнул брат и скорым шагом припустил в ближайший коридор.

Я же вернулась к сестрам.

– Ну? – вопросительно произнесла Гертруда. – Удачно?

– Шут его знает, – пожала я плечами. – Если через четверть часа ничего не будет, то придется поскандалить.

– Вот, я как задом чувствовала, что не надо сюда ехать, – едко прокомментировала Юозапа мои бесплотные старания. – Лучше б мимо через Ноциль проехали. Так нет же, понесло тебя сюда, приспичило…

– Юза-а! Ты-то хоть не зуди! – вздернулась я. – И так до бре все мокрые, настроение хуже некуда и ты туда же!

Сестра недовольно засопела, но комментировать мои последние слова не стала. И на том спасибо!

Мы простояли так минут десять, когда к нам подлетел все тот же брат-прислужник.

– В цитадели вам решили выделить небольшую комнату, – начал он, прежде чем мы успели открыть рты. – Так что пойдемте за мной. Единственная просьба: во внутренней крепости остановилась очень высокопоставленная особа весьма недовольная задержкой из-за непогоды, так что ведите себя тихо, и лучше вообще постарайтесь не попадаться ей на глаза.

Мы выразительно посмотрели на него, давая понять, что не дурнее ишака, и добровольно нарываться на обличенного властью церковника сами не хотели бы. Брат, прочитав все по нашим взглядам ни слова не говоря, развернулся и, махнув нам рукой, чтобы мы следовали за ним, направился к выходу из флигеля.

Непогода на улице и не думала утихать: с неба все так же лило, поднялся ветер, вдобавок похолодало настолько, что руки без перчаток замерзали в считанные минуты.

Пока было возможно, прислужник вел нас, под деревянными навесами и крытыми галереями внешнего двора госпиталя, но потом все же пришлось вновь вынырнуть под ливень. Тут брат припустил едва ли не бегом, стремясь как можно скорее преодолеть свободное пространство перед воротами, разделяющими внешний двор и оборонительную площадку между его стенами и стенами внутреннего замка. Стремительно шагая вслед за ним, мы пересекли ворота, потом зажатую с двух сторон двумя высоченными стенами мощеную площадь цвингера, в которой во время порывов ветра свистело как в трубе, и попали во внутренний двор цитадели. (Цвингер (Zwinger) – площадка перед воротами между оборонительной стеной и замком, дополнительно укреплённая двумя перпендикулярными стенами с бойницами или ход между (наружной и внутренней) окружными стенами средневековой крепости.) Рысцой, преодолев участок открытого неба возле здания арсенала, мы наконец-то оказались под крышей, заскочив в распахнутые двери главной башни замка. У входа нас ждал другой брат-прислужник – невысокий субтильный мужчина в темно-синей рясе и куколе того же цвета откинутом на плечи. (Куколь – монашеский головной убор в виде капюшона) Передав нас с рук на руки, прежний провожатый поспешил обратно, а новый с натугой затворил массивную створку вслед за ним. Повернувшись, брат окинул нас внимательным взглядом, слегка задержавшись на натекающей с нас луже, и приложил палец к губам.

– Говорите как можно тише, – прошептал он. И я поняла почему: каждый звук в просторном зале башни разносился гулким эхом, отчего даже такой тихий шепот было слышно как нормальную речь. – Чем меньше людей будет знать, что вы здесь находитесь, тем лучше…

– Нас предупредили, – перебила я его, стараясь, чтобы мой голос едва можно было слышать. Мне не горело стоять и выслушивать рассуждения о правилах поведения, когда хотелось как можно скорее оказаться в тепле и переодеться в сухое.

Брат поморщился, но смолчал и, развернувшись, направился к лестнице ведущей на второй этаж. Идя за ним, мы преодолели больше тридцати ступеней и оказались в длинном коридоре жилого флигеля пристроенного к главной башне. Едва миновали пару дверей выходящих в коридор, как наш провожатый обернулся и свистяще прошептал:

– Я же просил тише, а вы сапожищами как по плацу бухаете!

Действительно наши шаги отражались гулким эхом от стен. Гертруда пожала плечами, как бы говоря: 'Что мы можем поделать?'. Тогда брат выразительно махнул рукой и вновь заспешил по коридору, а мы постарались идти, ступая как можно тише.

Коридор поворачивал и мы, завернув за угол, оказались в широкой зале, из которой с противоположной стороны вели три выхода, а по правую руку начиналась большая сводчатая галерея, арочные окна в которой были разделены посередине резными столбиками. Брат проворно двинулся по направлению к ней, мы потопали следом. Вдруг шедшая рядом со мной Гертруда, пихнула меня локтем в бок, и когда я вскинула на нее свой взор, указала подбородком в сторону. Там на одной из резных лавок, стоявших впереди вдоль стен, сидел брат в одеянии священнослужителя среднего сана. Когда мы подошли чуть ближе, я рассмотрела его внимательней: мужчине было далеко за тридцать, темноволосый, но уже начавший лысеть, высокий, сухопарый, с резкими, однако незапоминающимися чертами лица. Спину он держал прямо, но подбородок был чуть опущен, из чего я сделала вывод, что он является не последним человеком в церковной лестнице, но явно и не первым, скорее всего викарий, а может быть чей-то помощник или распорядитель.

Когда мы миновали его скорым шагом, он долго смотрел нам вслед. Я это точно знала, просто лопатками чувствовала.

– Что это за хорек? – спросила меня Герта, когда мы вышли с галереи и свернули в очередной коридор.

– Понятия не имею, – ответила я, придвинувшись к ней поближе.

– А чего он тогда на нас пялился? Чуть спину не продырявил.

Тут брат-прислужник, который вел нас с самых флигелей паломников, зашипел на нас:

– Вас же просили, чтобы вы вели себя как можно тише!

– Может быть нам еще невидимыми стать? – огрызнулась я в ответ.

Однако тот не остался в долгу и бросил:

– Было бы замечательно!

Дальнейший путь прошел в молчании. Повернув еще пару раз по коридорам, мы остановились перед дверью, брат отпер ее и мы, наконец-то, попали в келью, которую выделили нам на эту ночь. Она была небольшой, с трудом вмещала в себя четыре узких топчана, и, похоже, что один из них впихнули сюда сверх меры, дабы обеспечить нас спальными местами. Едва мы протиснулись между койками, как прислужник, остававшийся у дверей, сказал:

– Через четверть часа я приду за вами и проведу в купальню, так что будьте готовы и достаньте необходимое, потом провожу в рефекториум, где вас накормят. (Рефекториум – столовая в монастыре). После этого я прошу, даже требую, чтобы вы не покидали келью до завтрашнего утра.

– А… – начала было Герта.

– Вон там, в углу, – как-то мстительно заявил тот, намекая на ночную вазу исполинских размеров. Поди, у кого-то из своей верхушки временно конфисковали и нам подсунули, только бы не высовывались.

– Нам до завтра необходимо просушить поддоспешники, – поспешила я озвучить еще одно наше требование, на что брат вздохнул и чуть подумав, ответил:

– Хорошо, возьмете с собой в столовую, я распоряжусь, чтобы их развесили возле кухонных печей.

И пока мы не потребовали что-нибудь еще, закрыл дверь.

– Вот урод, – обозвала его старшая сестра, едва прислужник вышел. – Совсем спятили со своей высокопоставленной особой. Ходи на цыпочках, говори шепотом! Можно подумать, если я пройдусь в другом крыле здания, эта самая шишка забьется в истерике.

– Нет, конечно, – ответила я, принявшись раздеваться. – Похоже, им так хвостов накрутили, что они теперь чихнуть боятся, и сейчас выслуживаются, измываясь над нами.

Мы принялись в скором темпе избавляться от промокшей насквозь одежды. Я оказалась права: сырым оказалось даже исподнее. Хорошо, что сумки у нас из вощеной кожи, сменное белье осталось сухим.

Прислужник вернулся в точности как обещал. Он деликатно постучался в дверь и дождался, пока мы открыли. В руках у него были четыре темно-синих просторных рясы и по паре простых сандалий на деревянной подошве каждой. Ну надо же, какая забота! Но с другой стороны просто здорово, что мы можем сейчас не надевать свои вещи, а то те уже с грязи лопаются. Беспрестанные дожди и три недели пути сделали свое черное дело, ведь последний раз мы стирались аж в Горличах. Ну что ж, надо бы и сейчас постирушки устроить, а то, как нам в Sanctus Urbs в грязных рясах въезжать? Неприлично. Мы ж не свиньи.

Я поблагодарила брата за одежду, попросила пару минут обождать снаружи, а после всех переодеваний мы с приличными узлами белья предназначенного на стирку, вышли из кельи. Прислужник повел нас дальними коридорами, и узкими проходами, которые использовались обслугой. Н-да! Интересно кто ж их так припугнул? Неужели какой-нибудь кардинал или командор пожаловал?

Немного проплутав, нас привели в дальний корпус, предназначенный под купальни и постирочные. Помещение, похоже, было большим, возможно даже огромным, но его истинные размеры оказалось невозможно определить в густом пару, идущем от чанов с кипятком, возле которых трудились по пояс обнаженные братья. Тут было очень жарко, из-за чего мужчины стояли босиком в бре, подхваченными у коленей. Они склонялись над водой, терли в щелоке, полоскали в чистой воде бесчисленные груды всевозможных вещей и постельного белья. (Щелок – водная вытяжка древесной золы, вследствие содержания поташа действует при мытье и стирке белья, как и сода. Слабой концентрацией мылись, более сильной стирали одежду.)

Когда мы почти пересекли постирочные из конца в конец, кстати, на нас никто не обращал внимания, будто бы сестры тут каждый день табунами ходят, прислужник указал нам на небольшой закуток, отгороженный от остального помещения толстой дощатой стенкой высотой в полтора роста. Внутри стояли две огромные бочки до краев налитые горячей водой, от которой, несмотря на жар, царивший здесь, поднимался пар. Третья круглая и широкая была пустой. Прислужник прошел до стены, из которой выступал желоб и, указав нам на него рукой, пояснил:

– Если поднять заслонку, оттуда пойдет холодная вода.

– Я знаю, – ответила я, прерывая его дальнейшие пояснения.

Можно подумать мы из леса сбежали и никогда не видели communis aqua или, иначе говоря, общую воду, которую подавали на весь госпиталь из реки или нескольких колодцев с впряженными в колесные вороты волами, как в самых богатых городах, в королевских дворцах и, разумеется, в Святом городе.

– Ну что ж, хорошо, – кивнул брат, видимо довольный, что ему не надо объяснять, что и как. – Я вернусь за вами через полтора часа, как раз перед вечерней трапезой, надеюсь, времени хватит.

С этими словами он вышел, а сестры стали оглядываться по сторонам. Я закрыла за братом дверь, заложив в скобах торчащих из стены мощный брус, и повернулась к девочкам.

Гертруда уже успела скинуть с себя рясу и, оставшись в одних бре и камизе, наливала в пустую бочку парящую воду, Агнесс в точно таком же виде стояла возле желоба и, держа заслонку поднятой, наполняла ведро стоящее на полу холодной водой. Юозапа же стояла посредине помещения, все еще одетая.

– Ну что, как водичка? – поинтересовалась я у них.

– Прелесть, – ответила мне старшая сестра, зачерпывая очередное ведро и выплескивая в бочку. – Крутой кипяток, так что хватит не только помыться, но и перестирать всю нашу одежду на пять рядов.

– Юза, а ты чего? – вскинула я брови, видя, что та по-прежнему стоит на месте.

– Я среди толпы полуголых мужиков мыться не намерена! – нервно и категорично выдала мне она.

– Юз, они же там за стенкой, – я откинула куколь, развязала тесемки кале, сняла через голову выданную рясу, следом за ней камизу, оставшись по пояс голой. – Засов мощный, стены прочные, они сюда не сунутся.

– А там? – сестра указала рукой на щель между потолком и стеной.

– Да там же меньше фута, – удивилась я. – Там только кошка пролезет. Не майся дурью, сдались мы кому-то.

– А если подсматривать начнут?

– Юза-а, – протянула я, и чтобы спрятать невольную улыбку повернулась к ней спиной. – Сейчас как напарим, нишиша не видно будет. Да и было б на что смотреть – три жилистых тетки и одна худосочная девчонка. Еще раз повторяю: не майся дурью, а то мыться в бочке последняя будешь.

Мое обещание подействовало на сестру самым положительным образом, она спешно принялась стаскивать с себя вещи, ворча при этом:

– Последняя, как же! Да после вас мыться, только сильнее запачкаться. Вон какие здоровые вымахали, грязь на себя цепляете в два раза больше чем я.

Гертруда уже сидела в бочке, погрузившись в воду по самую шею, и блаженно жмурилась. Приоткрыв один глаз, она окинула купальню взором.

– Агнесс, где ты там? – бросила она. – Давай сюда, пока Есфирь тебя не обогнала.

Девочка подошла к сестре.

– Вместе? – с каким-то внутренним ужасом спросила она у Герты.

– А что? – не поняла та. – Чем тебя не устраивает? Не хочешь со мной, можешь вон хоть с Юзой, хоть с Есфирь. Какая разница?

– Я привыкла одна, – пролепетала та, глаза у нее становились все шире.

– Теперь отвыкай, – я подошла к ней ссади и, подхватив за талию, подняла и запихнула, в чем она была: в бре и камизе, к старшей сестре.

Агнесс от неожиданности завизжала, замолотила по воде. Я не думала, что она так отреагирует. А Гертруда схватив ее за руки встряхнула и рявкнула:

– А ну спокойно! Сейчас сюда народ сбежится, – девочка замолчала. – Фиря права. Отвыкай от своих богатых замашек. Никто на тебя лишнюю воду переводить не будет. Нам еще стираться нужно.

Пока Гертруда с Агнесс отмокали в своей большой бочке, я взяла пустое ведро, до половины наполнила его кипятком, успевшим остыть так, что уже могли терпеть руки, плеснула туда щедро щелоку и запихала сброшенные на лавке исподнее сестер, пусть пока полежит. Юозапа раздевшись, уселась на лавку и недовольная до жути нетерпеливо поглядывала на девочек, ожидая, когда же они освободят место. Порыскав по закуткам, я нашла большую лохань и занялась постирушками. От непрестанного ношения все мои вещи залоснились, а местами и поистерлись, похоже, в скором времени придется позаботиться о новых. Тяжела доля боевой сестры: никаких тебе удобств, все в седле, да в седле. Задница уже настолько твердая: садясь, орехи колоть можно.

Когда Гертруда и Агнесс вылезли, мы слили грязную воду и по-новому наполнили бочку. Теперь была наша очередь с Юзой. Ох, и намылись же мы! До того чистыми стали, аж кожу стягивать начало. Перестирали все свои вещи, и через полтора часа, как и просил брат-прислужник, были уже готовы. Агнесс на протяжении всего купания удивлялась: до чего ж просто мыть короткие волосы, и полоскать их потом недолго, и расчесываются они легко.

Брат вернулся за нами в положенное время, как и обещал. Мы уже одетые сидели на скамье и дожидались его, а все постиранные вещи лежали в большой плетеной корзине. Сначала он отвел нас к кухням, где мы отдали свои поддоспешники и белье какому-то прислужнику, чтобы он развесил все для просушки, и завтра мы могли бы забрать их. Думаю, что от жара печей даже стеганые куртки успеют просохнуть.

После брат привел нас в столовую, где стоял, чуть ли не над душой и все торопил, пока мы ужинали, а после чуть ли не рысцой потащил обратно в келью.

Наш путь вновь лежал через кухни, однако потом мы все же вывернули в общие коридоры, и, наконец-то почти преодолев галерею, уже должны были оказаться у себя. Юозапа с Агнесс шли впереди, мы с Гертрудой были замыкающими, как вдруг меня приморозил к месту раздавшийся из-за спины знакомый голос.

– Старшая сестра Есфирь? Что же вы так быстро уехали от нас в прошлый раз?

'Мать твою так!!! Еще и это!!!' – захотелось заорать мне, но я развернулась и ровным голосом произнесла:

– Ваше преосвященство, слава Господу нашему, – передо мной стоял никто иной, как епископ Констанс.

– Во веки веков дочь моя, – он протянул для поцелуя руку. Я склонилась и коснулась губами епископского перстня. – Что же вы так быстро от нас уехали? Даже не попрощались.

Все! Вцепился как клещ, не оторвешь. Не ожидала я его встретить, никак не ожидала! Я растерялась, и не знала, что же сейчас будет, о чем он спросит, что собирается делать? А вдруг он разозлился и сейчас примет меры, из-за того, что я, обманув его, сбежала из монастыря. Это ему по силам. Скорее всего, из-за его присутствия, все в госпитале по струночке ходят и боятся лишний раз чихнуть. В таком случае меня могут упечь меня в карцер. Нет, бред… Кто я такая?! Никто, мелкота. Не будет он из-за меня напрягаться. Или будет? А если я оскорбила его своим побегом?

Мысли проносились у меня в голове, я напряженно искала выход из сложившейся ситуации, невольно затягивая паузу. А епископ, похоже, обо всем догадывался и стоял, наблюдая за мной, как кошка за мышкой.

– Дела ордена, ваше преосвященство, требовали немедленного решения, – с трудом выдавила я из себя.

Епископ чуть обозначил улыбку, явно намекая, что видит мою ложь насквозь, и перевел взгляд мне за спину.

– И старшая сестра Гертруда здесь?

– Ваше преосвященство, – склонила голову Герта, чуть слышно скрипнув зубами, а потом из-за сильной разницы в росте сложилась вдвое и тоже поцеловала протянутую руку с кольцом.

Я же заведя руки за спину, отчаянно сигналила Юозапе, чтобы заслонила Агнесс. Мы же с беглой! Если сейчас ее опознают? Я об этом думать даже не хочу!

Однако тут вперед вылетел наш провожатый, склонился низко-низко и затараторил:

– Ваше преосвященство, извините, что ваш покой осмелились нарушить присутствием посторонних, но сложилась просто безвыходная ситуация, сестер некуда было поселить…

Епископ холодно посмотрел на прислужника. Уж не знаю, как тот уловил недовольство высокого гостя, но махом заткнулся, сделал пару шагов назад, только после этого выпрямился.

'Ничего себе! Как он их выпестовал!'.

Тут мне сделалось по-настоящему дурно. Если с того времени, когда я в последний раз видела епископа, он приобрел такую власть, то значит, мне точно не повезет, и я останусь в местных казематах. О Боже! Кругом проблемы! Хоть бы сестер отпустил!… Решено, буду брать удар на себя, а то Агнесс…

– Ваше преосвященство, извините меня за столь спешный отъезд, – начала я, но епископ чуть изогнул бровь, и слова застряли у меня в горле.

– Дочь моя, я понимаю, что дела ордена и епархии прежде всего, – он значительно посмотрел на меня. – Однако вы могли бы предупредить, я должен был отправить благодарность вашей матери настоятельнице за столь важное известие.

Я была готова провалиться куда-нибудь от беспомощности и безысходности, мне с ним не тягаться, не тот уровень. Это мне не баронета из глухой провинции запугивать. Епископ давно наторел в словесных баталиях, а я привыкла больше мечом махать. Я стояла и лихорадочно соображала, что такого сделать, чтоб и отбрехаться от него, и перевести все внимание на себя, ведь с нами девочка.

– Смиренно молю о прощении, из-за моей оплошности, ваше преосвященство, – я бухнулась на колени, а Гертруда сделав вроде бы невольный шаг, встала за моей спиной и закрыла, замерших Юзу и Агнесс от взора епископа.

– Полно дочь моя, – махнул рукой епископ, кажется, мне удалось удивить его своим показным смирением. – Встань и мы с тобой немного пройдемся, побеседуем, – я поднялась с колен, готовая сею же секунду двинуться, куда он прикажет, а епископ продолжал: – Пусть и сестра Гертруда к нам присоединится.

О-о-о! Похоже, его преосвященство решил сыграть по двум фронтам! Знает, что Герта менее опытна в разговорных сражениях, вот и тянет. Господи что ему от нас надо? Все в один день свалилось… У меня и так мозги на раскорячку!

Епископ Констанс неспешным шагом двинулся по галерее, я с сестрой направилась следом, но напоследок оглянулась: Юозапа понявшая все правильно, уже уволакивала Агнесс в коридор подальше от посторонних глаз. Однако в стороне стоял темноволосый брат виденный нами ранее, и смотрел девочкам в след. Мне это не понравилось, но что я могла поделать, нужно было идти за его преосвященством.

– Я весьма удивлен нашей встречей, – начал он после недолгого молчания. – Вы здесь, так далеко от ордена, – и выжидательно замолчал, вынуждая отвечать ему.

– Дела, ваше преосвященство, – я постаралась, чтобы мой ответ звучал как можно более неопределенно.

Епископ, повернул голову и бросил на меня взгляд, который ничего не выражал, но я поняла, что мой ответ ему не понравился. Ну что ж, а теперь можно немного поупрямиться, Агнесс то уже здесь нет.

– А не те ли это дела, которые привели ко мне в монастырь в прошлый раз?

– Я не знаю, у меня приказ Матери. Как вам известно, привезенное мною письмо было закрытым, и я не знаю, что оно содержало.

– То есть сейчас вы с сестрами тоже везете подобное письмо?

С-с-с! Я готова была себе язык откусить.

– Нет, ваше преосвященство, просто я хотела сказать, что дело, порученное нам сейчас, возможно, и перекликается с содержанием письма, но я не знаю этого, – ох! Я все больше и больше запутывалась в словесных кружевах.

Епископ ничего не ответил на мои разглагольствования, и переключился на Герту.

– А ты дочь моя, все так же крепка и упряма в своих убеждениях, как и сестра Бернадетта?

– Да, ваше преосвященство, – кивнула Гертруда, бросая на меня искоса ошарашенный взгляд. Она явно не понимала, куда клонит Епископ.

– Ну что ж это похвально. Думаю, что вы в ближайшем времени вновь встретитесь с вашей четвертой сестрой.

– Возможно, ваше преосвященство, – вновь кивнула Герта. Так, теперь уже и я запуталась и не понимала, чего же хочет Констанс, но он видимо преследовал лишь ему ведомую цель.

– Вот видите, как замечательно.

Почему епископ осведомлен все о нашей четверке? Мне было не понятно, даже странно: кто мы, а кто он. Я предполагала, что нашу Берну знали очень многие в Церковном Союзе: еще бы такой скандал, такая несгибаемая воля и вера в Бога, что она смогла избежать костра. Но мы?! Это странно. Мы пешки, мелочь. Ох уж этот епископ! Вечно интересуется такими вот мелочами, наверно поэтому и приобретает все больше власти.

– Кстати, сестра Бернадетта как раз в Sanctus Urbs, так что вы встретитесь, не так ли старшая сестра Гертруда?! – епископ сделал ударение на последней фразе, как гвоздь в доску забил.

Он прекрасно владел голосом, отчего Герта собралась уже было открыть рот, но я, воспользовавшись, что епископ разговаривал, продолжая идти по галерее, то есть видел нас искоса, ущипнула ее за руку. Сестра, сделав едва заметную паузу, выдала:

– Ваше преосвященство, возможно дела приведут нас в Sanctus Urbs, х-гм… – Герта откашлялась, стараясь выстроить окончание фразы в голове. – Но позже.

– Вот как?

– Это мои предположения, ваше преосвященство, – Герта смиренно склонила голову.

Епископ обернулся и недовольно посмотрел на нас обеих. Что не удается в ловушку загнать?

– Я думал, что дела вашего ордена приведут в Святой город, но видно вам не судьба увидеть празднования равноапостольных братьев. Ну что ж, жаль, очень жаль. Мне тоже не удастся побывать в этом году на столь чудном празднике. Может в таком случае, вы с сестрами сопроводите меня в поездке, на дорогах в эту пору неспокойно. Возможно нам по пути?

Н-да! Хитер! Не мытьем, так катаньем!

– Не думаю, ваше преосвященство, – осторожно начала я, но епископ меня перебил.

– Почему? Вы ведь еще не сказали куда едите, так что вполне вероятно.

Я замолчала, придумывая, какое бы место назвать, чтоб поглуше было. Хегайзег – наемничий гадюшник в горах на севере? Нет. Слишком близко от конечной цели нашего реального маршрута, да и не подходит. Не можем мы здесь болтаться, когда нам надо на север. Побережная провинция Кийу в Похгуде? Реальней конечно, но весьма оживленная дорога. А может быть маленькая и всеми забытая Лориль – весьма глухая провинция Лукерма, зажатая с двух сторон Бремулом и свободным княжеством Приолонь? Точно. Подойдет. И глухо и вроде как по пути.

– В Лориль, ваше преосвященство, – озвучила я свои судорожные размышления.

Епископ как-то странно посмотрел на меня, однако ни как не прокомментировал услышанное. Он опустился на скамейку стоящую у выхода из галереи, а мы с сестрой встали рядом и замолчали, выжидательно глядя на него.

– В Лориль значит, – то ли переспросил, то ли подтвердил Констанс несколько минут спустя. – Ну что ж! Бог в помощь поездке сестры. Легкого пути.

Я и Гертруда поклонились, понимая, что можем быть свободны, епископ, махнул рукой, подтверждая это. Мы тут же развернулись и поспешили уйти, пока от нас чего-нибудь не понадобилось.

– Фух! Я уж думала, не вырвемся! – первое, что выдала Герта, едва мы свернули за угол в коридор, скрывшись от взора епископа. – Никогда не думала, что общаться с ним так тяжело. Верткий, что твоя лисица в курятнике.

– А его, между прочим, так за глаза и зовут, – фыркнула я.

– Как? Лисицей?

– Почти. Старым Лисом или варфоломейским Лисом.

Мы вернулись к себе в келью, Юза и Агнесс дожидались нас в нетерпении.

– Ну? – Юозапа подскочила с кровати. – Что ему нужно было? И вообще кто это?

– Это, дорогая моя сестренка, был епископ Констанс, – начала пояснять я, раздеваясь. Все удовольствие от мытья прошло, как ветром сдуло. Даже помыться снова захотелось; пока разговаривала, умудрилась вспотеть от волнения и нервного напряжения. – А что ему нужно… Ты б что полегче спросила. Сие ведомо только самому епископу, ну и может Господу Богу.

– Вот хитрый сморчок! – бросила Гертруда в сердцах. – Я только одного понять не могу: как такой доходяга в боевом ордене оказался?!

Сестра аккуратно прошла вдоль стены до своего топчана.

– А ты что не видишь, как при нем госпитальные братья себя ведут? – задала я риторический вопрос старшей сестре.

– Ну так теперь это понятно. Он же кто?! Ого-го какая шишка. А вот раньше как?

– Слушай, да какая разница, – я чувствовала себя как высушенная слива из Похгуда. Две неожиданных и весьма дурных встречи подряд сыграли со мной злую шутку: первая выбила меня из колеи, а ко второй я была неподготовлена и сильно переволновалась. В последнее время не жизнь, а сплошные нервотрепки. – Главное, кем он стал. Еще бы хотелось понять чего он ко мне – простой боевой сестре цепляется. Я ж никто и звать меня никак.

– Слушай Фиря, по-моему, ты недооцениваешь всей своей значимости в нашем ордене, – в задумчивости сказала Гертруда, снимая рясу, чтобы лечь в постель. – Епископ тебя знает, и выделяет по-особому.

– Да он и тебя знает, – отмахнулась я от заявления сестры, укладываясь и натягивая одеяло до плеч.

– Ну, меня-то он знает после той истории с Бернадеттой. А вот тебя? Ты ж тогда была ранена после боя, и отлеживалась в ордене.

Герта тоже вытянулась на своем топчане, а Юозапа с Агнесс так и сидели, переводя взгляды с одной на другую, и слушали разговор.

– Я понятия не имею. Настоятельница пихает меня, где только можно и нельзя. Везде свечусь в последнее время, – я повернулась на бок и, подперев голову рукой, продолжила: – Откуда я знаю? По уши увязла в половине ее дел, вляпалась в разнообразные дрязги, о большинстве которых, кстати, даже не подозреваю. А она меня не спешит в них посвящать.

– Матушка у нас тоже хитрая – дальше некуда, – согласно протянула Гертруда, лежа на спине и смотря в потолок, и, чуть поразмыслив, выдала: – Но даже если принять в расчет, что Серафима прочит тебя в свои преемницы, то все равно уж слишком мудрено выходит. Епископу до этого дел быть не должно.

– А почем я знаю, чего нужно епископу? Может, он просто из-за этого письма ко мне прицепился? Я же не знаю что в нем. А может и из-за дел матери…

– Скорее совместно, – вмешалась в наш спор Юза. Она, поняв, что непосредственно сейчас ничего происходить не будет, то есть бежать никуда не надо, тоже начала готовится ко сну. – Ты и мелькаешь везде, и письмо самолично возила.

– Один хрен, но это все наши предположения, – усомнилась старшая сестра.

– Другого ничего нет, – развела руками Юозапа. – Чем богаты…

– А может это из-за Агнесс? – я начала крутить всевозможные варианты.

– Вот это вряд ли, он на нее даже не глянул, я за ним наблюдала, пока ты на коленях каялась, – пояснила Герта. – Кстати чего это ты сразу на колени? Я раньше за тобой подобного не замечала.

– Помогает потому что, – пояснила я. – Но речь сейчас не об этом. За девочкой наблюдал тот хорек в сутане.

– Какой хорек? – не поняла та.

– Ну помнишь мы мужика в галерее видели, когда первый раз в келью шли?

– Ну?

– Так вот он и смотрел вслед девочкам.

– Блин! – Герта звучно ударила кулаком в раскрытую ладонь. – А ты знаешь кто он?

– Скорее догадываюсь, – призналась я сестрам. – Похоже, это личный помощник или секретарь Констанса. Во всяком случае, когда мы уже заворачивали, епископ пошел из галереи, так тот двинулся следом за ним, и довольно близко.

– Хреново! – старшая сестра пружинисто села. – И что делать будем?

– Что именно и с кем? С Агнесс? – уточнила я, поскольку в голове перемешались сегодняшние события: встречи с торговцем и епископом.

– Да, – кивнула Герта, а девочка вопросительно посмотрела на нас, теперь ее лицо выражало полнейшую сосредоточенность. Что ж не прошло для нее похищение бесследно, не прошло.

– Смысл что-то с ней делать?! – удивилась я.

– Ну ей же секретарь епископа заинтересовался.

– И что? У девочки на лбу написано, что она племянница настоятельницы и беглая? – вскинула я брови. – Нет. Так вот и чего паниковать?! У нас намечен план и нет смысла от него отступать. Сначала отвозим письма, затем Агнесс. Вон, ты глянь, ее теперь от обычной сестры не отличишь. Никакого глупого поведения.

– А может, все-таки не потащим ее в Sanctus Urbs? – неожиданно внесла предложение Юозапа. – Опасно с ней туда соваться. Отправим к сподвижникам с какими-нибудь паломниками, а сами в город.

– Юза, ты ли это? – удивилась я. – С чего вдруг? Во-первых: ты мне найди паломника, чтобы в такую глушь поперся. Во-вторых: если что с ней случится, нас же потом на фарш пустят. В-третьих: девочка теперь не вызывает к себе подозрения, да и надеюсь в сутолоке праздника к ней особо приглядываться не будут, так что…

– Ну я так просто предложила, – сразу же вздернулась сестра. – Необходимо же рассмотреть все варианты.

– Короче, так, – я приподнялась на топчане. – Приказ по келье: раз у нас начались пустопорожние разговоры, раздеться, Агнесс в данном случае это только тебя касается, и спать – а это уже всем. Завтра встаем рано, позавтракаем, и в седла. Нам надо прибыть в Святой город самое позднее второго ноября.

– Почему второго? – не поняла Агнесс.

– Потому что третьего будет не протолкнуться из-за праздничных шествий, – пояснила я ей.

– Если бы мы сюда не заворачивали, то с этим твоим разлюбезным епископом не встретились бы, – язвительно заметила Юозапа, натягивая одеяло до ушей и поворачиваясь к нам спиной.

– Если бы мы, по чьей-то прихоти не заезжали в Робату, то и с епископом не встретились бы, а разминулись, – столь же едко заметила я, а про себя подумала: 'Неизвестно что лучше – заехали б мы сюда или нет'. – Все! Всем спать! Агнесс тебе ближе всех, так что задуй свечу.

Келья погрузилась во тьму. Я повернулась на правый бок, устроилась поудобнее и провалилась в сон.