"Письмо с которого все началось" - читать интересную книгу автора (Елена Ковалевская)

Глава 15.

Из Зморына убрались с самого раннего утра. Едва только колокол прозвонил к заутрени, а мы уже были в седлах, и даже миновали ворота барбакана. А теперь на рысях приближались к Святому городу.

Как я и обещала, погода на подступах к нему совершенно переменилась, видимо сказывалась близость моря. Еще счастье долгой и сухой осени практически всей Альтисии и особенно Святому городу дарили Сетийские горы, которые опоясывали ее с северо-запада, сдерживая холодные ветра. Стало тепло и с неба прекратили сыпать обложные осенние дожди, дороги перестали походить на сплошное грязевое месиво, где в особо топком месте конь мог увязнуть по брюхо. Теперь они были широкими, мощеные булыжником, без неожиданных рытвин или ухабов. И от всего этого создавалось такое ощущение, будто бы мы в другой мир попали.

После встречи в Зморыне с епископом Констансом, мы решили, что больше ногой не ступим в другие госпиталя – мало ли еще кого встретим. И все последующие ночи проводили или в дорогих гостиницах или вообще в поле, ведь по дороге шли паломники, которые заняли все места, где можно было относительно недорого переночивать. Но это были мелочи, самое главное, до окончания основной цели поездки оставались считанные дни. Да куда там дни, часы!

Где-то за сутки пути до Sanctus Urbs, едва мы проснулись и начали собираться, я стала талдычить сестрам о том, как следует вести себя в гроде, и в особенности в ауберге ордена Святого Августина.

– Девочки, держите язык за зубами, и вообще думайте: кому и что говорите…

– Фиря!!! – взревела Гертруда, когда я начала повторять все это раз на пятый. – Да знаем мы уже!!! Знаем!

– Лишним не будет, – невозмутимо ответила я, вытаскивая из мешка и раскладывая на расстеленном одеяле части своего доспеха.

Последний день мы должны будем проехать при полном параде, одоспешенные полностью, в сюркотах расшитых орденскими символами. Жаль что по-другому никак нельзя. Мы после Корча из-за плохой погоды доспех ни разу не надевали, и я успела отвыкнуть от тяжести кольчуги и бригантины на своих плечах. Ведь кто же в железе под дождем ездит? Поржавеет все на корню. Вон у Герты, там, где нахлест одной пластины на другую ржа пошла, да и у Юзы дела не лучше. Всем хороши доспехи у девочек, только вот чистить одна маята. Если у старшей сестры еще как-то можно справиться, то у Юозапы вообще нормально не почистишь без разборки. Мне с бригантиной попроще, поверху суконная основа, глянец можно не наводить, но зато и удобства меньше, несмотря на большое количество пластин, она все же не столь подвижна, как например, чешуя старшей сестры, да и прочность не та.

Так ладно: доспехами я могу любоваться долго, думать об их особенностях еще дольше, нужно за дело приниматься: общими усилиями приводить всю нашу амуницию в порядок и придавать ей парадный вид.

Мы долго провозились с этим занятием, во-первых: всего одна металлическая щетка на всех, а во-вторых: поднять каждую пластинку, осмотреть сопряжение. Бр-р… Кропотливо. А полировка для придания блеска?! Ой, а Юозапе вообще – проще повесится!

Кое-как закончили почти к полудню, и вроде бы уже оделись, но старшая сестра продолжала придирчиво разглядывать свой доспех, то и дело, принимаясь елозить куском сукна по металлу.

– Влазь быстрее! – кипятилась Юозапа, успевшая уже взобраться в седло. – Твоя боевая сбруя…

– Чешуя! – прорычала все еще злая Герта, продолжая натирать очередную пластинку.

– Мне плевать, чего ты там чешешь, но напяливай, и поехали! – бросила Юза, не глядя.

На несколько секунд воцарилось молчание, мы переваривали, что же такое сказала сестра, но потом грянул такой дружный хохот, что даже кони испуганно вскинулись и стали нервно пританцовывать на месте.

Зачинщица веселья в бессилии сползла по боку жеребца и, привалившись к седлу, утирала выступившие слезы. Даже Агнесс, как всегда тихая в последние дни, заливисто смеялась. Герта правда отстала от нас на пару мгновений, но и ее разобрало общее веселье. Н-да! Вроде чего смешного?! Ан, нет! Тут еще и нервы и напряжение последних дней примешалось. Вот теперь все и катались до изнеможения, до всхлипов и невольных слез.

Когда более или менее успокоились, поскольку на периодически раздававшееся хихиканье никто не обращал внимания, оделись, упаковались и тронулись в дорогу.

Но через четыре часа пути, сестры принялись роптать.

– Куда ты торопишься, как сумасшедшая?! Лошадей загоним! – Юозапа, подстегивая своего коня, нагнала меня. Я на Пятом вырвалась далеко вперед, пустив его чуть ли не галопом. – Осади маленько! За сегодня все едино не приедем!

Я принялась сдерживать жеребца, заставляя перейти на быструю рысь. Через четверть часа нас с сестрой настигли Гертруда и Агнесс с парой вьючных в поводу.

– Ты что творишь?! – напустилась на меня Герта, едва мы поравнялись. – Совсем сдурела или как?! Последние мозги растеряла с этим письмом!

– Чего ты орешь на всю округу?! – обрушилась я в ответ. – Еще флаг с надписью сделай, чтобы все знали: чего и куда мы везем!

– А ты не веди себя как полоумная! Если сама дура, животина-то тут причем?!

Я ничего не ответила на эти слова, да и что было говорить. Действительно, сестры правы, я начала вести себя неразумно, как малолетняя послушница, впервые получившая важное задание. Зная, что лишняя пара-тройка часов ничего не решают, тем не менее, устроила лихие скачки. Но как я могла объяснить сестрам, что во мне будто бы горит желание отдать злополучное письмо как можно скорее: просто чувство такое, ощущения… Есть такая необъяснимая вещь как предчувствие, предупреждающее нас, о чем мы сами не знаем, оно сидит в душе, свербит в районе груди, словно бы торопит куда-то. Вот и сейчас мне хотелось почти немедленно избавиться от послания, вручив его епископу Бернару.

Не раз такие ощущения спасали мне жизнь, да и куда далеко ходить, последний раз меня так дергало, когда на нас было совершено нападение. Тогда я заставила сестер напялить доспехи: в итоге все живы, здоровы. А если бы не послушалась, что могло выйти? Неизвестно как бы дело повернулось. Хотя странно, насчет поездки в Зморын, где я встретилась с Бренгаром, а потом с епископом, оно молчало как зарезанное… Ладно, чего гадать! Однако кони, в самом деле, не железные, и продолжать скачку, как мне бы того хотелось, просто не смогут. Нужно просто задавить все свои дерганья, и вести себя как разумный человек, а не как истеричная девка, которая в каждом крике вороны предчувствует скорую и неминуемую беду.

Переночевали уже на подступах к Святому городу с таким расчетом, чтоб к обеду мы смогли оказаться на месте. Я почти всю ночь не спала, прокручивая в голове возможные отговорки за столь позднюю доставку письма. Знаю, что мы ни в коей мере не виноваты, что пришлось везти его практически через весь союз, тем более что быстрей его доставил бы только вестовой разъезд или специальный гонец… Но все одно спрос только с нас! Охо-хонюшки. Тяжела жизнь боевой сестры, ох тяжела… Я уже, наверное, это раз пятьсот за поездку повторила, но ничего с собой поделать не могу. Возможно оттого, что мотыляюсь по белу свету, как сорванный лист, но разве же это от меня зависит? Нет, ни капельки. А вот хотела бы я изменить свою судьбу, если б такое было возможно? Навряд ли. Я не представляю жизни вне монастыря, вне церкви. Здесь для меня все ясно, все понятно, место мое определено и будущее известно. Если проживу еще лет десять, пятнадцать и не сделаюсь калекой, лишившись зрения или половины конечностей, и при этом будет моя воля, то обязательно уйду на покой, осев в какой-нибудь дальней комендатерии. Буду новых послушниц натаскивать, передавая мастерство и опыт, накопленый многими поколениями сестер. А может, буду наблюдать за принадлежащими ордену сервами, отвечая например, за запасы еды перед настоятельницей. Но, скорее всего за оружейные мастерские; ведь мне только дай возможность с железками повозиться – ничем не оторвешь. Я в монастыре, как только выпадает хотя бы толика свободного времени, все норовлю в кузню или оружейную сбежать. Однажды Мать мне на месяц запретила там показываться, потому что я умудрилась опоздать к ней часа на полтора, завозившись со сборкой новой кольчужной бармицы для какой-то младшей сестры. А вот чего я точно не хочу, так это занять пост матери настоятельницы. Упаси меня Бог! Не хватало мне под старость лет голову набекрень сворачивать из-за того, что какой-нибудь там кардинал или епископ очередную интригу задумали или власть делят. Вот от этого увольте!

На горизонте показались крепостные стены аубергов, опоясывающие Sanctus Urbs каменным кольцом. Все, казалось можно бы вздохнуть свободно, но я продолжала волноваться. Предчувствие гнало меня вперед, требовало: 'Давай! Еще быстрее!'. Меня сдерживало лишь осознание того, что девочки устроят очередной скандал, если я вновь пущу Пятого в галоп.

Был полдень, и солнце стояло в зените, когда мы по восточной дороге подъехали к огромным воротам, ведущим внутрь города. Мы пристроились было в след паломникам, стекающимся полноводной рекой на праздник, но наперерез нам, проходя через столпотворение, как нож сквозь масло, двинулся один из стражей, охраняющих въезд. Он выставил перед собой алебарду, преграждая нам путь, и зычным голосом, перекрывая шум толпы, произнес:

– Стоять!

Мы покорно остановились. Я никогда не была в Святом городе, поэтому не знала какие здесь порядки и правила для въезда.

– Куда на лошадях?! Разворачивай! – продолжал тем временем стражник.

Я спешилась, и, расталкивая людей, которые волнами огибали нашу кавалькаду, подошла к нему. Ой-ё! Ничего себе! Какие гиганты здесь служат! Мужчина был выше меня на полторы головы, невероятно широк в плечах, что даже старшая сестра Гертруда показалась бы рядом с ним хрупкой веточкой.

– У нас спешное сообщение в орден Святого Августина, – я попыталась объяснить ему цель визита.

– Без разницы, – непреклонно ответил он. – На лошадях вовнутрь нельзя. Первый раз что ли? – я кивнула, взгляд стражника немного смягчился. – Нужно чтобы одна из вас пешая прошла в город, доложилась, а там вас по потерне поднимут.

– Я понятия не имею куда идти, – вырвалось у меня в отчаянии. В первый раз в жизни я была ошарашена и испугана таким скоплением народа и размерами города.

Стражник на мгновение закатил глаза, как бы говоря: 'Свалилась на мою голову!', – и лишь после принялся объяснять:

– Проходишь ворота, и пятая крепость по правую руку.

– А снаружи как отличить? – вновь спросила я. Крепостные стены аубергов сложенные из белого известняка были похожи одна на другую, поэтому с внешней стороны я не смогла бы определить, какая именно нам нужна.

Стражник на мгновение задумался, прикидывая что-то в уме, а затем предложил:

– Проезжайте под стенами до следующих ворот, а там вторая крепость по левую руку, – похоже, он начал терять терпение, поскольку ответ его больше походил на отрывистый рык, чем на нормальную речь.

– Спасибо, – поспешно поблагодарила я, и снова взобралась в седло.

Мы, расталкивая паломников лошадями, повернули и выбрались на дорогу, проложенную вдоль крепостных стен. Я подняла взгляд в надежде увидеть их зубцы, но мне пришлось полностью откинуть голову на плечи, прежде чем удалось разглядеть край парапета. До сего момента я не представляла, что Sanctus Urbs настолько огромен и величественен, и действует столь подавляюще, несмотря на светлый камень стен, и лазурь моря на горизонте.

Оставив сестер дожидаться меня в стороне от дороги, я пешком отправилась в город через северные ворота. Как ни странно, но подорожную бирку при входе никто проверять не стал, стражники, такие же гиганты, окинули меня быстрым взглядом, и вновь переключили внимание на толпу, бурным потоком вливающуюся в распахнутые створки.

Как ни к стати угораздило нас попасть сюда именно в предпраздничное время, да еще перед днем святого покровителя ордена! Теперь этому злосчастному письму не будет уделено должного внимания. Хотя, стоп! Чего это я печалюсь! Вовсе это и не плохо. Наоборот, очень даже здорово! В такой сутолоке и мне за промедление влетит поменьше, и на Агнесс никто лишнего внимания не обратит. Самое главное чтоб девочка на людях не мелькала, а то вдруг еще какие знакомцы объявятся. А под шумок мы и снарядимся для путешествия на север по-полной, и доспехи поправим, а то у Юзы из-за занятий не шлем, а сплошная вмятина. Жаль только коней не переподкуем на зиму, погода еще не подходящая, да и дорога на сотню миль сплошь каменная. Ну не беда.

Я, миновав во всей толпой неширокий, но очень длинный тоннель между каменными стенами, похожий на цвингер госпиталя в Зморыне, только перекрытый арочными сводами, под которыми в случае нападения наверно разместят не одну сотню стрелков; обогнула фланкирующую башню, смотрящую во внутрь города, и направилась в указанном направлении.

Первыми на моем пути оказались ворота ауберга ордена Ответственных. Перед ними мрачными фигурами стояли четыре стражника, положив руки на простые мечи, висящие на поясах. Им, облаченным в черные сюркоты поверх обычных хаубергов, не нужно было иметь какое-нибудь древковое оружие. Достаточно символа ордена вышитого на левой стороне груди, чтобы люди, спешащие по своим делам, огибали их по широкой дуге. Я тоже постаралась проскочить мимо как можно скорее: опасности они для меня не представляли, но их слава пугала меня.

Следующими были ворота ордена Святого Августина, именно те, что мне и требовались. Перед ними, застыв в неподвижности, стояла боевая пятерка в бригантинах, покрытых зеленым сукном, и в зеленых же поддоспешниках под ними. На наплечниках и наручах был выгравирован знак их ордена – крест с концами в виде ласточкиного хвоста, а на пехотных щитах, покрашенных в цвет ордена, по центру во всю его длину – белым и черным изображен меч. На головах у стражников красовались одинаковые салады, из-за чего разглядеть их лица не представлялось возможным. Оружием им, несмотря на символ ордена на щитах, служили алебарды, пятой упертые в мостовую у ноги, а навершием отклоненные в сторону. (Салад – по форме шлем приближается к шару. Боковые части довольно длинные прикрывают скулы, на затылке вытянут далеко назад, образуя развитый назатыльник. Лицо закрыто подъемным забралом со смотровой щелью, нижний край которой выступает настолько, что делает невозможным проникновение к глазам ударного оружия, или взамен всего имеет подбородник, прикрепленный к груди крючками и закрывающий до глаз нижнюю половину лица.)

Я подошла к одному из братьев и обратилась:

– Боевой Женский Орден Святой Великомученицы Софии Костелийской. Срочный пакет его преосвященству епископу Бернару, – почти теми же словами повторяла я, то, что говорила почти пять недель назад перед барбаканом монастыря возле Горличей.

Стражник повернул голову, внимательно глядя на меня сквозь смотровую щель забрала, затем из шлема глухо раздалось:

– Предъяви пластину.

Я торопливо вытащила из-под кольчуги конец подшлемника, запустила руку за ворот, вытягивая на кожаном шнурке наш проездной документ, и не снимая с шеи, протянула брату. Тот довольно долго ее рассматривал; уж не знаю, что ему из шлема было видно, однако спросил:

– А где другие три сестры?

– За воротами дожидаются.

Он еще раз внимательно глянул на меня, как бы сомневаясь в моих словах, но ничего не сказал, и, развернувшись, пошел к двери в створке ворот. Я двинулась за ним следом. Миновав ворота, и пройдя узким каменным коридором, где могла бы проехать только одна повозка, я попала во внешний двор крепости. Ко мне сразу же подошел бодрый дедок из числа братьев обслуживающих, а стражник ничего не объясняя, вернулся на свой пост.

– Ну? – поинтересовался он, одетый, как и все августинцы низших рангов в коричневую рясу и белый скалипур.

– Боевой Женский Орден Святой Великомученицы Софии Костелийской. Пакет его преосвященству епископу Бернару, – отрапортовала я.

– Да уж вижу, что не мужской, – едко прокомментировал тот. – Ты одна, или как?

– С сестрами, они под городскими стенами остались, – начала отвечать я.

– Угу, – дедок кивнул, и, повернувшись двинулся по двору, к одноэтажному каменному строению расположенному у основания стены. – А лошадок сколько, – продолжил расспрашивать у меня он.

– Шестеро.

– Ишь ты! Груженые ехали?

Я отрицательно помотала головой.

– Короткой дорогой.

– Значит две фуражные, – сделал вывод дед. Интересно, а откуда он знает, что нас четверо? – Пойду, распоряжусь, чтоб подъемный помост у потерны спустили. Жди меня здесь. (Потерна – 'дверь' в центре стены на недоступной высоте, через которую замки снабжались продовольствием, с подъемом по наклонной рампе при помощи лебедки, или при помощи опускного помоста. Потерна так же могла быть для пешеходов и даже конных во избежание случайного проникновения шпионов.)

Прислужник удалился, и только тогда я сообразила, что он просто-напросто знает, что боевые сестры в основном четверками ездят. В самый первый раз, когда я везла такое же злополучное письмо в одного – это был из ряда вон выходящий случай. Хотя, будь я тогда с кем-нибудь из сестер, шиш бы я выбралась от варфоломейцев.

Я стояла и разглядывала внешний двор ауберга. Да, крепость они себе выстроили – будь здоров! И деньжищ во все это вбухали, поди, не мало, если даже по фасаду дворовых пристроек резной узор из завитков и спиралей вьется. Но охрана у них что-то подкачала: с наружи так не подступиться, а как миновала стражей, бросили меня одну. А вдруг я бы оказалась каким-нибудь шпионом? Ой, ладно… Тоже удумала – шпионом… Куда такому шпиону дальше этого двора деться? Здесь я как в просторном, но надежном каменном мешке заперта, путь из которого один – через наружные ворота. А если к жилым флигелям, то на это еще и внутренние ворота имеются, а при них, скорее всего стража немалочисленная наставлена.

Я слонялась по двору чуть ли не полчаса. Мимо меня пробегали расторопные братья-прислужники, окидывали любопытными взглядами, но ни один из них так и не поинтересовался: что я здесь делаю и имею ли право тут находиться. Но, наконец, из двери ведущей, по-видимому, через внутреннюю оборонительную стену на хозяйственный двор ауберга, появились мои девочки, возглавляемые все тем же бодрым дедом-прислужником. Я поспешила к ним.

– Доложите, пожалуйста, его преосвященству епископу Бернару, что у меня для него срочное послание от настоятельницы монастыря ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, – тут же попросила я у прислужника.

– Вот прямо так и доложить? – ехидно переспросил он. Я глубоко вдохнула, стараясь унять гнев. У нас в монастыре подобного себе никогда не позволял. А тут, в самом центре союза, где сосредоточение всей церковной жизни какой-то старый пенек смеет надомной издеваться?

– Прямо так и доложите, – жестко сказала я. – Послание очень срочное и важное.

– У всех приезжающих сюда послания и спешные и важные, – недовольным тоном принялся выговаривать мне дедок. – Ничего, обождете. Никуда не сбежит ваше послание. Лучше сначала в порядок себя приведите, а то конями от вас разит немилосердно.

– Слыш, дед, – не выдержав, вмешалась Гертруда в ядовитый монолог прислужника. – Мы не для того сюда через четыре страны перлись, сбивая задницы об седла, чтобы потом твои паршивые замечания выслушивать! Раз тебе сказано, что срочное, значит, твое дело доложить, а не выкобениваться перед нами!

Старый прислужник окинул старшую сестру злым взглядом.

– Ишь громадина, вымахала, а ума не нажила. Будет вам первый достойный доверия каждую девку, пожелавшую ему свою писульку принести, по первому требованию выслушивать! Доложат ему, доложат, не беспокойся. И если он пожелает, то тогда может и примет, а если нет, то сдадите письмо в канцелярию, его потом в положенный срок рассмотрят.

Ума не приложу, как после этих слов я не сорвалась, и не схватилась за оружие. С трудом задавив в себе гнев и ярость, я крепко сжала кулаки, аж костяшки пальцев побелели и, стараясь членораздельно выговаривать каждое слово, произнесла:

– Его преосвященство епископ Бернар сейчас в ауберге?

– Нету его, – мстительно выдал дед, с явным злорадством сообщая мне это известие.

– Тогда сообщи ему о послании тотчас, как только он появится, без промедления с твоей стороны.

– Иначе?

– Иначе вся вина за несвоевременно полученные сведения целиком ляжет на твои плечи, – пообещала я мрачно.

– Своевременные, своевременные, – заворчал он, явно сдаваясь, но напоследок проворчал: – Захочу я, и не будет вообще ни каких сведений…

– Ах ты сморчок старый! – вскинулась Гертруда, но я, ухватив ее за плечо, заставила остановиться.

– Рекомендую поступить, так, как я сказала! – ледяным тоном выдала я. – И не шути со мной. Ясно? – произнесла я, стараясь, чтобы последнее слово выделялось особо.

Старик зыркнул на меня зло, однако смолчал, и, пожевав губу, направился к двери, из которой привел сестер. Мы остались на месте. Не доходя до внутренней оборонительной стены несколько шагов, он обернулся и бросил:

– Ну что встали как в копаные?! Пойдемте в келью.

Келья что нам выделили, была маленькой, но богато обставленной. Несмотря на двух-ярусные топчаны как в общих комнатах для послушниц, прочие атрибуты быта были добротными и даже очаровывали изящностью исполнения. Взять, к примеру, таз для умывания: довольно тонкий из белой глины, изнутри по краю он был расписан милейшими синими цветочками. А кувшин? Ведь глаз оторвать сложно. Бронзовый крест на стене и заботливо вышитый стих из псалма под ним… Ну разве не прелесть? Интересно кто его вышивал? Не братья же. Наверное, какая-нибудь мирянка из верующих со всей тщательностью и заботой не один вечер просидела над ним, а затем преподнесла в дар ордену. Красивые и уютные гостевые кельи в ауберге, ох красивые же. Даже наши монастырские со всем старанием обустраиваемые нами, теперь показались мне не столь уютными как прежде.

Едва мы остались одни, как Гертруда, разозленная прислужником, начала мне выговаривать:

– Ну, и где этот образец благочестия и добродетели, что ты нам обещала? Где тот пример кротости и исполнительности, которым ты нам все уши прожужжала? Вот этот плешивый сморчок? – я молчала. – Сестры, ведите себя смиренно, достойно… Не ты ли нам этим всю плешь проела?

Тут я не выдержала:

– Герта, ну что ты хочешь?! Чтобы я начала биться головой об стены, если вещи, сказанные мной, не соответствуют действительности? То, что я говорила вам о добродетели и всем прочем – есть истина…

– Нет, ты меня поражаешь! – перебила меня старшая сестра, вытаскивая из сумки походную рясу. – Дожить до стольких лет, выбраться живой из многих заварушек, и при этом продолжать считать, что в мире все устроено идеально! Ладно сама – правильная законченная идеалистка, так еще и нас пытаешься такими сделать!

Я бросила вынутый покров на стул и развернулась к сестре.

– Может ты хочешь сказать, что я законченная идиотка?!

– По-моему, вы обе идиотки, – ни к кому не обращаясь, бросила Юозапа. – Завелись на пустом месте: одна сперепугу, другая из-за приступа острой ответственности.

– Кто это сперепугу? – вскинулась Гертруда.

– Ты это сперепугу, – передразнила ее сестра. – Ты думаешь, я твоих глаз не видела, когда помост вверх поднимать стали? Руками в перила вцепилась, чуть щепки из-под пальцев не брызнули.

– А если бы вся эта конструкция вниз рухнула? Что тогда? – Герта повернулась к Юозапе и гневным взглядом уставилась на нее.

– Никто бы никуда не рухнул, – фыркнула та. – Там брусья с мою ляжку толщиной, и лебедка груженый обоз выдержит. А ты рухнет, рухнет…

– Вот откуда ты знаешь, что выдержит? – требовательно спросила старшая сестра, в гневе раздувая ноздри. Из-за сломанного носа, когда она учащенно начинала дышать, это получалось весьма выразительно.

И тут в разговор вмешалась Агнесс, сказав тихо, практически себе под нос:

– А еще меня обвиняли, что я веду себя как ребенок.

Замечание подействовало на нас как ушат ледяной воды, спор, разгоревшийся на пустом месте, мгновенно затих. Мы были весьма смущены, получив справедливое замечание от девочки, которую на протяжении всего путешествия заставляли вести себя как взрослую, а теперь сами устроили детские споры из-за пустяка.

Спустя какое-то время, когда мы привели себя в вид положенный по уставу сестре, находящейся в пути, и сидели на топчанах, мучаясь ожиданием, Юозапа спросила:

– А что мы будем делать, когда отдадим письмо епископу Бернару?

– Для начала нам надо его отдать, – угрюмо заметила я. Письмо, наконец-то извлеченное из-за пазухи, и освобожденное от промасленной кожи, мятым четырехугольником лежало на столе. Ленты от моего пота, и дождя промочившего вещи до камизы, пошли разводами, печати немного обкрошились по краю.

– Отдадим, куда оно денется, – отмахнулась Юза. – Дальше они нас никуда уже послать не могут, потому что некуда.

– Ну почему? – я подняла на нее усталый взгляд. – Есть куда – например на…

– Не смей! – рявкнула сестра, не давая мне произнести слово до конца. – Сама заставляешь говорить нас пристойно, и тут же начинаешь материться как последний сапожник!

Я вздохнула.

– Ничего я не начинаю.

– Вот и не начинай. А лучше скажи, что собираешься делать после.

– Не знаю, – мне хотелось, чтобы сестры оставили меня в покое.

Юозапа тем временем встала, прошлась по келье от двери, до окошка, расположенного практически под потолком, а после предложила:

– Давайте сходим, город посмотрим.

– С нами Агнесс, – напомнила я.

– И что? – вскинула брови Юза. – Здесь нынче столпотворение, кто ее разглядывать будет? А тут такой шанс. Ведь подумайте, может это единственная возможность в жизни – посмотреть Sanctus Urbs. Вдруг, что потом больше не удастся.

– Нет, – предложение мне не нравилось, и я решила сопротивляться.

– Чего ты уперлась как баран? – вклинилась Гертруда. – Юозапа дело говорит: нам обязательно надо посмотреть город. Что мы потом сестрам в обители рассказывать будем? Как все время в келье просидели?

– Делайте что хотите, – неожиданно весь мой внутренний протест сошел на нет, и я решила покориться неизбежному. Я уже давно знала: если девочки что-то решили и уперлись, то все, с места их не сдвинуть. Проще уж согласиться, чем потом терпеть их нытье по дороге к сподвижникам.

Постучали, и, не дожидаясь разрешения, дверь распахнулась, на дороге появился все тот же дедок.

– Сидите? – едко осведомился он. – А вас ждут. Поторапливайтесь.

Я, не обращая внимания, на выкрутасы старого пенька, поспешно поднялась с топчана, схватила письмо со стола и поспешила на выход.

– Мне с тобой? – бросила мне вслед Герта.

– Нет, ждите здесь, – отрицательно качнув головой, я бросилась вслед за противным прислужником, который уже скрылся в коридоре.

Дедка мне удалось нагнать за поворотом, несмотря на возраст, он бегал довольно шустро. Прислужник провел меня по узкому ходу, проложенному внутри крепостной стены, затем через жилые флигеля вывел к отдельно стоящему трехэтажному строению.

Перед дверью нас ждал худой высокий мужчина, облаченный в традиционную черную сутану. Он окинул меня презрительным взглядом и холодно произнес:

– Его преосвященство очень занят. Надеюсь, ваше послание достаточно важное, чтобы расходовать на него и без того малое количество времени.

Я стиснула зубы, чтобы не сказать лишнего, и просто показала конверт брату.

– Ну что ж, следуй за мной.

Он распахнул дверь и зашел вовнутрь, я двинулась за ним. Мы поднялись на второй этаж, и остановились перед дверью украшенной искусной резьбой.

– Не занимай его преосвященство слишком долго, – наставительно повторил мужчина и постучал.

Раздалось требовательное: 'Да!', – брат повернул ручку, распахнул дверь и втолкнул меня в комнату. Я сделала невольный шаг вперед, оказавшись перед мужчиной лет пятидесяти, высоким и сухопарым. Он пронзительно смотрел меня единственным глазом, поскольку другой оказался затянут бельмом из-за вертикального шрама, что пересекал кустистую бровь и щеку.

Я проглотила сухой ком, вставший в горле, и хрипловато произнесла:

– Ваше преосвященство, спешное послание от матери настоятельницы Боевого Женского Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, – и протянула мятый конверт.

Епископ забрал у меня послание, стараясь держать его двумя пальцами, как нечто неприятное, подошел к столу и при помощи кинжала лежащего на одной из папок, вскрыл, развернул, встряхнув небрежным жестом, и принялся бегло читать.

Я же стала разглядывать его кабинет. Я никогда прежде не была в епископских покоях, вернее была, но не настолько богато обставленных. Даже не верилось, что августинцы, ныне весьма бедные, я бы даже сказала разоренные из-за потери Сгарры, одного из самых больших портовых городов, некогда вольного, потом принадлежащего церкви, а теперь отвоеванного Ражпуром, государством распроклятых троебожцев, могут позволить себе такую роскошь. Даже у его преосвященства Констанса, являющегося епископом одного из самых богатых орденов, покои в монастыре были скромнее. А здесь стены покрывали кожаные пластины, с тесненным золотым узором; камин был выложен изразцами, с инкрустированным рисунком из каких-то синих и красных камней, мебель из золотистого пахгудского дуба, шелковый баразский ковер под ногами. Признаюсь честно, я прежде такого великолепия и роскоши не видела.

Епископ тем временем закончил читать. Он фыркнул и, бросив письмо в какую-то папку, сел в кресло, стоящее сбоку от стола.

– С одной стороны это не плохо, что оригинал теперь есть в нашем ордене. И сведения, изложенные в нем, получены из первых рук, а не пересказанные хитромордыми иеронимцами. Но с другой, – мужчина усмехнулся, отчего шрам, пересекающий щеку, смялся и сдвинулся в сторону. – Ваша настоятельница его еще бы весной послала, когда война будет уже в самом разгаре.

Я стояла, ничего не понимая из того, что говорил епископ Бернар; все перекрывало одно – я опоздала. Тем временем епископ продолжал:

– Я только одного не могу взять в толк: зачем ваша настоятельница второе письмо следом отправила? – я молчала, подавленная своими мыслями. – Может, боялась, что первое не довезут, или она что-то еще устно передала? Ну?

Я встрепенулась:

– Нет, матушка ничего не передавала, – и, вдохнув поглубже, выдала: – А это письмо предназначалось его высокопреподобию настоятелю Жофруа. Однако его высокопреподобие принять не захотел, направив к вам в ауберг.

Епископ цокнул языком.

– Не принял, значит… – протянул он задумчиво. – Вот как… Ну что ж, – Бернар похоже что-то для себя решал. – А когда вы сюда отправились?

– Пятого октября, ваше преосвященство, мы покинули монастырь близ Горличей, – ответила я, со страхом ожидая его слов.

– Оперативно, – похоже, что епископ похвалил меня. – Но все равно поздновато, – чуть приободренная душа рухнула камнем вниз. – Ваша сестра успела добраться до ордена Святого Иероима на две недели раньше.

Сумбур голове немного улегся, и до меня стало доходить, что наше письмо было не единственным, мать настоятельница отправила еще кого-то.

Епископ Бернар поднялся из кресла, взял со стола небольшой серебряный колокольчик и прозвонил. Дверь сразу же распахнулась, и на пороге замер тот самый брат в черной сутане.

– Тризус, проводи сестру, – приказал его преосвященство.

Я поклонилась, направилась было поцеловать перстень как положено, но епископ нетерпеливо дернул рукой, и брат, ухватив меня за рукав рясы, потащил из кабинета. Мне ничего не оставалось, как покинуть помещение. На улице он сдал меня с рук на руки все тому же противному деду, а сам вновь скрылся в здании.

Пока прислужник вел меня обратно, мысли в моей голове пришли в относительный порядок, отчего я смогла более или менее соображать.

Когда я вернулась в келью, на меня вопросительно уставились три пары горящих.

– Кто-то из наших уже успел доставить письмо, – первое, что сказала я, переступая через порог и закрывая дверь.

– Не поняла… – ошарашено протянула Гертруда.

– Точно такое же письмо привезли сюда на пару недель раньше, – пояснила я сестрам, потрясенным подобным известием.

– Тогда на кой еще и нас везти заставляли? – возмущенная донельзя Юозапа подскочила с топчана, принявшись ходить от двери к окошку и обратно.

– Ты меня спрашиваешь? – ответила я вопросом на вопрос. – Сама нахожусь в таком же обалдении, что и ты.

Я плюхнулась на единственный стул, стоящий у стены под окном и, уперев локти в колени, обхватила голову.

– Слушай, помнишь, епископ говорил, что мы встретимся в городе с Берной? – задумавшись на несколько мгновений, напомнила Гертруда.

– Ну, – сказала я, не поднимая головы.

– Похоже, это она и привезла.

– Блин, как мне надоели все эти дрязги и интриги верхах! – со злостью воскликнула я, порывисто поднимаясь со стула. – Неслись сюда как дуры, торопились! Я из-за волнения чуть ли не поседела, а они точно такое же сюда отправили!

Я по привычке тоже кинулась пройти по келье взад-вперед, но из-за того, что тем же самым занималась Юозапа, мы с ней столкнулись посередине, больно стукнувшись друг о друга. Лоб сестры пришелся мне как раз в кончик носа, губы и подбородок. Мы рухнули на пол. Из-за того, что я была выше ростом, а значит и тяжелее, сестра оказалась на полу, а я упала на нее сверху, придавив. На секунду мы замерли, а потом Юза разразилась руганью:

– Слезь с меня, корова тяжелая!

Я скатилась в сторону, только потом поднялась и протянула Юозапе руку в помощь. Она оттолкнула ее, встав самостоятельно. У нее по лбу потекла струйка крови, сестра провела рукой, размазывая ее по лицу.

– Зараза! – с чувством сказала она, и направилась к тазу для умывания. – Вот оглобля зубастая!

Из-за порывистости, с которой мы бросились в объятья друг друга, сила удара была такова, что я верхними зубами раскровила ей лоб. Невольно слизнув кровь с губ, я тыльной стороной ладони утерла рот, но она выступила вновь. Оказалось что это моя, поскольку при столкновении я умудрилась прокусить себе нижнюю губу. Агнесс тихо захихикала, старательно зажимая рот руками.

– Не смешно, – прокомментировала я, зализывая ранку.

Юозапа умылась, и, прижав к еще кровоточащему лбу смоченное полотенце, села на топчан.

– Ну что теперь будем делать? – спросила она, отняв ткань для проверки – бежит или нет. Бежало, поэтому она вернула полотенце на место.

– Пошли в город, – бодро предложила Гертруда, с трудом сдерживая улыбку, похоже вид меня и Юозапы барахтающихся на полу в обнимку, немало повеселил старшую сестру.

– Может не надо? – спросила я самым тоскливым и жалобным тоном, на который была способна.

– Надо, надо, – покивала Герта, и, не вставая с места, подтащила к себе сумку. Покопавшись в ней немного, она извлекла кошелек с нашими деньгами и вытряхнула монеты на постель. – Н-да, не густо, – вздохнула она, разглядывая пяток золотых кругляшей поблескивавших в небольшой горки меди и серебра. – А нам еще потом обратно ехать.

– Вот, – я попыталась уцепиться за эту возможность. – Нечего по городу болтаться, у нас для этого денег нет.

– А мы ничего не будем покупать, – старшая сестра принялась ссыпать монеты обратно. – Чего нам надо? Ничего. Если постараться, то августинцев можно даже на подковы с шипами растрясти.

– Нафига?! – я покрутила пальцем у виска. – Как мы потом поедем?

– А мы у них подковы возьмем, а коней перековывать пока не будем, – пояснила ход своих мыслей Гертруда. – И вообще, возьмем и в дороге подзаработаем.

– Вроде я с Фирей лбами стукалась, а не ты, – заметила Юза, продолжая держать полотенце прижатым ко лбу. – Как мы подзаработаем? Кто нам позволит? Нам же этого по уставу не положено.

– Ой, девки, трудно с вами, – выдохнула Герта. – Пристроимся к каравану торговцев двигающихся в нужном нам направлении, скажем: что мы вас дополнительно охраняем, а с вас стол для нас, и фураж для коней.

– Давайте, подумаем об этом потом, – отмахнулась я от планов старшей сестры. – Я вам еще самого главного не сказала.

– Чего? – поинтересовалась Юозапа, убирая мокрую ткань от лица. Ранка больше не кровоточила, осталась лишь маленькая полосочка от двух зубов пробивших кожу.

– Того, что в письме написано, – пояснила я. – Весной будет война.

– С кем? – сестры аж привстали со своих мест.

– Вот чего не знаю, того не знаю.

– А чего тогда говоришь, – упрекнула меня Гертруда, усаживаясь обратно. – Да и нам собственно с того, какое дело. Нас что ли на эту войну попрут? Нет. Вот и незачем дергаться лишний раз.

– Герта, но так же нельзя, – до сих пор Агнесс сидевшая спокойно, широко распахнула и без того большие глаза и уставилась на старшую сестру. – Это же война в нашей стране.

– И что? – не поняла та. – Ты хоть знаешь, сколько таких маленьких войн по всем границам ведется? И ничего.

– А вдруг это не такая маленькая война, о которой не стоит упоминать, – усомнилась я в словах сестры.

– Господи! Есфирь! Ладно Агнесс ничего не знает, но ты то?! – Герта посмотрела на меня в упор. – Маленькая, большая – какая разница?! Сестры никогда в сражениях не участвовали. Да и что вы вообще заладили: война, война! Ее может еще сто раз не будет. До весны ой как далеко! Лучше бы подумали, куда в городе сходим, на что посмотрим.

– Предлагаю в самый центр, а потом определимся, – предложила Юозапа вставая, и вешая мокрое полотенце на край таза. – Денег не берем. Незачем. А то вдруг решим чего купить, так хоть соблазна не будет.

– Девочки, но… – начала я с надеждой образумить сестер, поскольку идти мне совершенно не хотелось.

Гертруда встала, ухватила меня за руки и потянула, заставив подняться с топчана, на который я успела плюхнуться.

– Пошли, пошли. Тоже мне удумала, попасть в самый красивый город в союзе и не посмотреть.

Мы гуляли по Sanctus Urbs уже больше четырех часов и все никак не могли насмотреться на его красоты. Едва вышли за ворота ауберга ордена Святого Августина, так сразу же окунулись в предпраздничную сутолоку улиц. Толпа закружила нас, завертела, увлекая к центру города. Мы крутили головами по сторонам: разглядывали причудливо постриженные деревья перед домами, сами дома, с резными каменными наличниками. Любовались на часовни, храмы, рассматривали скульптурные портики соборов, задирали головы, пытаясь разглядеть их шпили. Все казалось таким невероятным, таким удивительным. Мы купались в перезвоне колоколов, созывающих людей на дневную молитву, тонули в почти что забытой из-за долгой непогоды синеве неба, а потом каким-то непостижимым чудом все же оказались на площади Всех Соборов. Там прошли по всем храмам боевых и духовных орденов, а потом отстояли предпраздничную службу в часовне Великомученицы Софии, даже побеседовали с сестрами, служащими в ней.

– Все, девочки, я больше не могу, – взмолилась я, устало приваливаясь спиной к подножию какой-то стелы. Мы давно ушли с площади и продолжили бродить по городу, любуясь его улицами. Дни пути, проведенные в седле, последняя бессонная ночь и сегодняшняя нервотрепка сказались на мне неожиданно. Еще вроде бы четверть часа назад я была полна сил, а теперь у меня осталось только одно желание: где-нибудь упасть и уснуть.

– Фирь, ты чего? – Гертруда оглянулась и увидела меня опирающуюся на постамент. – С тобой раньше ничего подобного не приключалось.

– Честно? Устала и перепсиховала немного.

– Ой, с тобой каши не сваришь, – выдохнула сестра, подходя ко мне. – И что делать будем?

– Пошли обратно в ауберг, – попросила я, вновь становясь на ноги. – Завтра все еще успеем посмотреть.

– А мы что еще и на завтра здесь остаемся? – спросила у меня Агнесс. Глаза у девочки горели от восторга.

– Придется, – созналась я. – Если б мы сегодня никуда не пошли, я бы успела вытрясти из кастеляна все необходимое для путешествия. А так придется в лучшем случае до утра четвертого ноября ждать. Завтра же праздник покровителя ордена, ему не до наших просьб будет.

– Здорово! – девочка принялась подпрыгивать на одной ноге, радостно хлопая в ладоши.

– Агнесс! – одернула ее Юза, девочка перестала и виновато потупилась. – Ты как себя ведешь?!

– Простите, – протянула она, не поднимая глаз. – Но просто я так рада, что и завтра мы здесь будем. Город такой красивый, я столько всего хочу еще посмотреть.

Юозапа фыркнула, но промолчала, из чего я поняла, что она согласна с девочкой и тоже не прочь провести здесь еще один день.

В обратную сторону направились неспешным шагом, больше разглядывая город, чем возвращаясь в ауберг. Сутолока в городе была невероятная, и, несмотря на близость вечера, нисколько не утихала. Однако особых беспорядков не было. Боевые ордена, поделив город на сектора, следили за спокойствием на вверенной им территории. То тут, то там на улицах можно было встретить тройки, пятерки и даже десятки боевых братьев, которые внимательно наблюдали за бурлящей толпой, пресекая беспорядки при первых же признаках. Мы шли, сталкиваясь с людьми, продираясь сквозь поток пешеходов спешащих во все стороны. Никогда в жизни я еще не оказывалась в столь большом столпотворении в мирное время. Мне приходилось оказываться в осажденной крепости, причем даже дважды, где защитники иногда сидели, чуть ли не на головах друг у друга. Но так, чтоб гигантская масса людей собралась в одном месте только для того чтобы поучаствовать в празднествах?! Такого еще не было.

Оказавшись на очередной площади, когда мы стали огибать группу пилигримов, расположившихся на отдых прямо на каменной мостовой, в меня кто-то врезался. Я рефлекторно перехватила ударившегося об меня, не позволяя упасть и, одновременно удерживая на месте, чтобы не успел сбежать; а то знаю я такие случаи – вечно чего-нибудь не досчитаешься. Оказывается, со мной столкнулся мальчишка – послушник – достававший мне едва до плеча. Он, не глядя, принялся извиняться, но что-то в нем показалось знакомым, и я, ухватив его за подбородок, заставила поднять голову.

– Привет, старый друг, – я узнала в нем того самого послушника из монастыря Святого Варфоломея Карающего.

Парнишка вздрогнул, разглядев, кто же держит его за плечи, и попытался вырваться, дернувшись назад, но я не позволила.

– Ну, ну, – попыталась успокоить я его, не ослабляя хватки. – Ты чего?

– Отпусти, – попросил он жестко, глядя на мне в глаза.

– Ладно, ладно. Будет, – и чуть разжала пальцы. – Ты уж извини, что я тогда тебя так, – попросила я его, а то действительно нехорошо получилось. Можно сказать: оставила ребенка беспомощным. – Надеюсь, тебе ничего за это не было?

Мальчишка шмыгнул носом, немного расслабился, видимо, раздумав убегать, после чего я его отпустила.

– Да нет, – мотнут он головой. – Чего б мне было? Я сам выпутался. Стал бы я дожидаться, пока меня найдут и взгреют из-за вас.

– Ну хорошо, – я мягко улыбнулась, а потом спросила: – Слушай. А ты то сам как здесь оказался?

Паренек, как-то сразу погрустнел, ссутулился.

– Привезли, – коротко пояснил он.

– У-у, – протянула я сочувственно, и выдала свое предположение: – Епископ?

Мальчишка согласно кивнул головой.

– Ясно, – н-да, бедный пацан. Притащили его сюда и бросили. – И что ты тут делаешь? – продолжила интересоваться я. Девочки разбрелись по площади, разглядывая все вокруг.

– Вроде учусь, – совсем уж грустно вздохнул тот.

– А на самом деле?

Парень пожал плечами, а потом в свою очередь спросил:

– А вы что тут делаете?

– Да, по поручению одному приехали, – пространно пояснила я.

– А-а-а, – протянул он, словно я все ему объяснила. – Понятно. А вы завтра на празднике будете?

– Да, – подтвердила я, кивнув.

– Здорово, – почему-то обрадовался паренек. – А хотите, я вам город покажу?

Поначалу я немного растерялась: с чего вдруг мальчишке предлагать четырем совершено незнакомым теткам, причем одна из которых, когда-то огрела его по голове и бросила связанного в кустах, свою помощь. А потом поняла – этот несчастный ребенок здесь никому не нужен. Епископ, видимо преследуя какие-то свои цели, привез сюда, а затем бросил за ненадобностью, и теперь мальчик предоставлен сам себе в полное распоряжение. И теперь он тянется к едва знакомым людям, кто проявил хотя бы малейшее участие.

– С удовольствием! – согласилась я. Парень просиял. – А то мы с сестрами ничего здесь не знаем и ходим кругами.

– Ладно, я вам такое завтра покажу, – сразу начал тараторить он. – И праздничную процессию, которая к Главному собору поедет, и шествие после службы, и…

– Хорошо, хорошо, – поспешила я прервать паренька, пока тот не принялся перечислять все этапы празднеств. – Только ты для начала скажи мне: как тебя зовут? А то получается: мы с тобой давние знакомые, а я до сих пор не знаю твоего имени.

– Марк, – представился он.

– А я…

– Я знаю, вы старшая сестра Есфирь. Еще с монастыря запомнил, – и ухмыльнулся, почесав макушку. Я улыбнулась в ответ.

Ко мне подошла Гертруда, глядя вопросительно.

– Ну что пойдем? – спросила она у меня.

Я кинула, и обратилась к Марку:

– Как мы завтра с тобой встретимся?

Паренек ненадолго задумался, прикидывая что-то в уме, а потом поинтересовался:

– А вы где остановились?

– У августинцев.

– У-у-у! – протянул он, и пояснил, – У нас в ауберге их не любят, – все прекрасно знали, что между орденами Святых Варфоломея и Августина давно идет негласная война. Маршалы и епископы соперничающих орденов постоянно перетягивали одеяло на себя, стараясь по-тихому через третьи руки очернить противника, поскольку Папа этого противоборства не одобрял. Эту же подковерную возню были вынуждены поддерживать и священнослужители низшего сана. – Тогда приходите к триумфальной арке на улице благочестивых Патрика и Сисилии, я вас там буду ждать.

– Где это? – не поняла я, на что мальчишка сморщился и стал пространно объяснять. Однако я снова ничего не поняла, и Марк, махнув рукой, сказал:

– Выходите в десять утра за ворота, лучше уж я вас там встречу.

– Хорошо, – согласилась я. – А сейчас нам пора. До свидания Марк.

– И вам всего доброго, – парнишка махнул рукой и растворился в толпе.

Девочки подошли ко мне.

– Ну что, в ауберг? – спросила я их.

– Да, – кивнула Юозапа, а потом поинтересовалась: – Что за мальчишка?

– Так, один давний знакомый, – улыбнулась я.

– У тебя знакомых по свету, как блох на дворовой собаке, – фыркнула в ответ сестра, ввинчиваясь в толпу, а потом, обернувшись, сказала: – Ну что встали?! Пошли! А то мне уже есть хочется.