"Аберистуит, любовь моя" - читать интересную книгу автора (Прайс Малколм Malcolm Pryce)Глава 12Бьянка осторожненько вынула осколки разбитого стекла из фотографии Ноэля Бартоломью и завернула их в газету. – Если бы я заблудилась в джунглях, ты бы поехал меня искать? – Нет, это слишком опасно. – Чтоб меня хоть сфотографировать, как твой многоюродный прапрадедушка? Я рассмеялся: – Разве мы уверены, что он ее сфотографировал? Со свертком битого стекла она прошла на кухню, крикнув по дороге через плечо: – Ну конечно. Я поглядел на портрет. Сфотографировал? Он ее и впрямь нашел? Или американскую разиню-туристку провел ушлый китайский лавочник? Портрет и сундучок с памятными вещицами и документами дал мне Иа – давно, в те времена, когда я верил в здравый смысл и думал, что экспедиция могла окончиться крахом. Но Иа с терпеливой убежденностью, которую выказывал крайне редко, спокойно не согласился со мной. Все зависит от того, сказал он, что считать крахом. И добавил, что в один прекрасный день я все пойму сам. Но я так по-настоящему и не понял, хоть вновь и вновь перечитывал дневник. Ломкие пожелтевшие страницы, которые Ноэль испещрял своими малярийными каракулями – день ото дня все более неразборчивыми, – повествуя, как Гермиона Уилберфорс приходила к его одру. Пассаж, который заканчивался словами из Блаженного Августина: «Веровать – значит верить в то, чего пока не видел». Бьянка снова вошла в кабинет: – Я думаю, он ее сфотографировал в раю. – Что-что? – В раю. Там он ее сфотографировал. Я усмехнулся, а Бьянка, увидев, какое у меня лицо, вдруг взбеленилась: – Думаешь, ты все знаешь, да? Ты небось и в привидения не веришь? – Нет. А ты? – Верю, конечно. Я сама стану привидением. Выходя из конторы, мы встретили миссис Ллантрисант. Он выглядела усталой и бледной и драила крыльцо, как робот. – – – Возраст мой такой, мистер Найт, потому и вид такой. – Так вам, быть может, стоит взять несколько выходных, полежать задрав ноги? – А кто вместо меня будет складывать салфетки для Ковчега? – Так вот чем вы занимались? Она замерла и, как пьяная, навалилась на швабру. – Я счастлива, что могу внести свой вклад. – Вы во все это верите, не так ли? Во всю эту затею с Ковчегом? – А во что же тут не верить? – Я имею в виду, вам ведь хочется на нем поплыть, не так ли? Миссис Ллантрисант ухватила выбившуюся прядь волос и заправила под косынку. Рука у нее дрожала. – Я это делаю ради детей. Нам-то уже слишком поздно, но деточки – они этого достойны. – А Лавспун будет царем? – Социальная геронтократия, мистер Найт, совсем как в Древней Греции. – А чем плох Аберистуит? Она опустила тряпку в воду. – Удивительно даже слышать, что вы про это спрашиваете, мистер Найт. С чего вдруг он вам так занравился? – У него, наверно, есть недостатки, но в данный момент он не располагается под десятью тысячами футов воды. – Не десять тысяч, а менее двадцати морских саженей. Считайте, лужица. Вдруг миссис Ллантрисант потеряла равновесие и завалилась на меня. Я ухватил ее за руку и поставил на ноги. – Со мной все в порядке, правда-правда, – простонала она. – Просто поскользнулась – ступенечка мокрая. – Вы слишком перетруждаетесь, вот что я вам скажу. Мы же не хотим, чтобы случилось то же, что на Пасху? Мы с Бьянкой шли по набережной к Соспану. – Безмозглая старая кошелка. – Не надо ругаться. – Ты видел, как она на меня зыркнула? – Ну что ж поделаешь. Она человек старой закалки. – А что случилось на Пасху? Я заказал нам мороженого. – Прихватило ее. Сказала, что из-за яблок в пироге, но ей пришлось так худо, что вызывали священника соборовать. С тех пор, правда, все было в порядке. Бьянка склонила голову мне на плечо и сказала: – Почему ты мне не позвонил? – По поводу? – По поводу! – закричала она. Нуда, конечно. В последний раз мы виделись, когда я отвез ее к себе домой. – Прости. Я… – Не извиняйся. Я провел рукой по ее лицу, взъерошил ей волосы. Сослан протянул нам мороженое с тактичностью бордельной мадам. Мы некоторое время ели молча, а затем Бьянка сказала мне в складки рубашки: – У меня для тебя кое-что есть. То есть у меня этого еще нет, но я могу достать. То есть, если ты хочешь, конечно. – О чем ты? – сказал я ей в макушку. – О чем-то очень-очень особенном. – О чем? – О том, за что ты отдал бы правую руку. – Я ни за что не отдал бы правую руку. – Спорим, ты бы отдал ее, чтоб жениться на Мивануи. – Нет, не отдал бы. – Это сочинение. Я резко вдохнул, и Бьянка захихикала. – Неужели? – спросил я осторожно. – И что за сочинение? – У-уу, всего-навсего Дая Мозгли последнее сочинение. – Она опять хихикнула. Я отстранил ее от себя и посмотрел ей в лицо: – О чем ты говоришь? – Последнее сочинение Дая Мозгли. Ты ведь его ищешь, правда? – С чего ты взяла? – Мне Мивануи рассказала. Я страдальчески закрыл глаза. – Все в порядке, я никому не скажу. – Она не должна была тебе говорить. – Ну что ты хотел – она же трепло. – Не стоит ругаться. – Я знаю, ты считаешь, у нее из попки солнце восходит, только она, знаешь, не всегда мед да сахар. – Я не сомневаюсь. Все мы таковы. – Так оно тебе нужно? Некоторое время я, не отвечая, смотрел на нее. – Ты что – серьезно? Ты знаешь, где последнее сочинение Мозгли? Она кивнула: – Я знаю, где копия. – Где? – У Пикеля. – У Пикеля? Она вновь кивнула: – Как раз после смерти Мозгли Лавспун попросил Пикеля придумать такой хороший сейф, чтобы его никто не мог открыть – даже тот, кто сделал. Пикель согласился, хоть и сказал, что нет в мире замка, что ему бы не поддался. И еще сказал, что Лавспун – мудак. Лавспун раньше держал в сейфе оригинал сочинения Мозгли – тот, про который газеты писали, что он потерялся. Пикель выждал, пока Лавспун отвернется, стянул его и снял копию. Мол, на всякий пожарный случай. – Тебе это рассказал Пикель? – Да. – А откуда ты знаешь, что он не соврал? – С чего бы ему? И потом, я знаю, где он его держит – в колокольне. Я могу его достать, если хочешь. Я обхватил руками ее голову и заглянул ей в глаза: – Не делай ничего, пока я все не обдумаю. На западе уже вовсю полыхали зарницы, когда я тот вечер выходил из «Мулена». Я опоздал, и хорошего столика мне не досталось – пришлось сидеть в самом конце, откуда очень плохо было видно сцену. Девочки из шоу обычно так далеко не забирались, и меня обслуживала простушка-официантка в черной юбке и белой блузке. Столик пришлось разделить с группой мужчин – судя по виду, только что вывезенных спасательным вертолетом с необитаемого острова. Отросшие и нечесаные волосы, оборванная и заношенная одежда. Один протянул мне руку, и, чтобы его не обидеть, я нерешительно пожал ее. – Добро пожаловать, брат, – проскрипел он голосом морехода, который лет десять не перебросился словом ни с одной живой душой. Остальные посмотрели на меня пристально – их взгляды метались по моему лицу, как прожекторы. – Я вам не брат. Мужчина хихикнул так, что у меня стянуло кожу, и обернулся к своим компаньонам: – Говорит, он нам не брат! Остальные разразились грубым сиплым хохотом. Первый поглядел на меня и продолжил: – Я брат Гилберт. Это – брат Фрэнк, а это – брат Билл. Прочих представлю позже. – Не утруждайтесь. – Ну какое ж утружденье. Мы очень рады, что ты к нам присоединился. Нам есть о чем поговорить. Мне принесли выпивку, я осушил рюмку залпом и заказал еще. – Я был банковским менеджером, – сказал брат Гилберт. Он ухватил меня за плечо и добавил со странной настойчивостью: – А брат Билл – мировым судьей. А ты думал? – Я думал, вы все рыбаки. Они переглянулись и опять засмеялись. – Лихо! – сказал брат Гилберт. – Рыбаки. Очень смешно! Когда смех угас, брат Гилберт повернулся к своим братьям и произнес: – Я полагаю, в каком-то смысле мы все на крючке. – Опять брызнул смех. Я переждал и сказал: – Так вы сюда ходите частенько? – О да, каждый день. Ты нас не видел? – Нет. – Это многое объясняет. – Объясняет что? – Почему ты ничего не понимаешь. Они все уставились на меня с диким блеском безумия в глазах, измеряя эффект, произведенный словами брата Гилберта. Девушка из шоу прошла где-то между нами и авансценой, и на миг мне показалось, что это Мивануи. Я вытянул шею, чтобы разглядеть получше. – Ее пока нет, – со знанием дела сказал брат Гилберт. – Кого нет? На долю секунды повисла пауза, и братство снова расхохоталось. На этот раз они смеялись, себя не помня. По щекам их струились слезы, они хлопали себя по ляжкам. Чуть только смех притухал, как кто-нибудь из братьев повторял одно слово – «кого?» – и все начиналось заново. – У вас, кажется, очень сходное чувство юмора. – Это потому, что мы члены одного братства. – Мы, пятеро, едины в своих мыслях, – добавил брат Билл. – До некоторой степени как муравьиная колония, – объяснил брат Гилберт. – Нас объединяет страдание. – Мне жаль это слышать. – О нет, – воскликнул Гилберт, – мы не нуждаемся в твоем сочувствии. Теперь ты – один из нас! Я на миг растерялся. И снова они уставились на меня, как собаки на витрину мясной лавки. – Я? Почему? Гилберт наклонился поближе, и его примеру последовали остальные. В голосе у него зазвучали приторные конспиративные нотки: – То есть ты не знаешь? Я понизил голос: – Нет, а что? – Мы – Анонимные Мивануиманы! Братья глядели на меня круглыми глазами, как детишки на лагерный костер. – Мы тоже сидели на передних местах, как ты, – сказал брат Гилберт. – Но прошли те времена, – с тоской добавил брат Фрэнк. – Прошли давным-давно. Настала очередь других фаворитов. – Теперь мы сидим здесь и ждем, когда снова подойдет наш черед выбраться на солнышко, – сказал брат Билл. – Я никогда не слыхал о вашей организации. – Мало кто слышал, – возбужденно прошелестел брат Гилберт. – Можешь вступить, если хочешь! – С чего бы я вступал в вашу банду неудачников? Братья печально посмотрели на меня. Не с возмущением, а с каким-то раздражающим пониманием – так святые взирают на слабости человеческие. – Ах, братец Луи, ты все еще на стадии отрицания. – Только не надо, пожалуйста, дешевого трактирного психоанализа, – заорал я. – Пожалуйста, не волнуйся, – сказал Билл. – Долгое время я был таким же, как ты. – Слушай, я не такой, как ты, о'кей? Я – хороший друг Мивануи. – Прозвучало убого. Они молча понимающе переглянулись, но ничего не сказали. – И не смотрите на меня так! – Я снова орал – причем все быстрее, словно скоростью речи мог пополнить неумолимо тающие запасы уверенности в себе. – Я не такой, как вы. Это ошибка. Я опоздал, поэтому впереди не было места. Вот почему я сижу здесь; вот увидите, когда она появится, то подойдет и поговорит со мной! Я бешено озирался по сторонам, едва ли не провоцируя братьев сказать мне хоть слово поперек. Но встречал лишь бездонный кладезь сострадания и понимания. – Все в порядке, Луи, мы понимаем. – Нет, не понимаете. – Понимаем. Это все ошибка. Не беспокойся, нет нужды расстраиваться. – Я не расстраиваюсь! – А потом, ощутив надрыв в своем голосе, я повторил еще раз, уже сдержаннее: – Я не расстраиваюсь. – Само собой. Но одно ты должен знать. Мивануи не подойдет к тебе поговорить – девочки сюда не заходят. На этот раз брат Билл схватил меня за плечо с неожиданной горячностью". – Но это не означает, что у тебя нет никаких шансов. Шанс есть у всех. – Да неужели? – фыркнул я. – Ты так думаешь? У всех есть шанс – так-таки у всех? Даже у старого брата Как-его-там, который сейчас сидит и пускает слюни в кружку? Они оглянулись и грустно поглядели на старика в конце стола. Он отчаянно пытался уследить за беседой, но было очевидно, что слух его подводит: он сидел, трясясь всем телом, и вымучивал из себя смех, когда смеялись остальные. – Это брат Тобиас, и у него шансы не хуже, чем у прочих. – Теплота исчезла из голоса брата Гилберта. Брат Билл наклонился ко мне: – Не стоит так говорить о братьях. Не стоит проявлять неуважение. – Так наберитесь мудрости и узрите истину. Брату Тобиасу не светит ни единого шанса с Мивануи, как и вам всем. Брат Фрэнк грохнул по столу кулаком и аж возопил от моей ереси: – Нет! Нет! Нет! Это неправда! Шанс есть у всех! – Ибо Мивануи так добра и чиста. – Ты так думаешь? – фыркнул я. – Я могу доказать! – Да ты что! И как же? – Ах, зачем я только спросил… Брат Фрэнк вплотную придвинулся ко мне, и глаза его увлажнились от гнева. – Потому что… потому что она пошла даже с этим школьником-калекой! – При том, что у нее мог быть любой мужчина Уэльса, – добавил Гилберт. Я сидел там и понимал, что мой желудок только что упал в ботинки. Несколько секунд я не мог говорить, пока наконец не выдавил из себя: – Чт… что вы сказали? – Мальчишка-калека. Сухоногий. Тот, что погиб. Они были любовники. – Ты имеешь в виду Дая Мозгли? – Да! – не унимался брат Гилберт. – Его! – Боже правый… – наконец произнес я. Я сидел, не в силах ни пошевелиться, ни заговорить. Двадцать минут спустя пришла Бьянка и сказала мне, что Мивануи поехала в больницу. Эванс-Башмак был мертв. |
||
|