"Аберистуит, любовь моя" - читать интересную книгу автора (Прайс Малколм Malcolm Pryce)

Глава 14

Я нашел его в часовой башне, где слегка пахло джином – карлик сидел над свои котелком. Шаги на лестнице его насторожили, и он уже смотрел на дверь, когда я входил.

– Чего тебе надо? Это частная собственность.

Ни сквозняка, ни малейших ощущений – только неумолчный рокот часового механизма и легкий запах джина.

– Где она? И не спрашивай кто.

– Отвали, мать-его.

Пол представлял собой дощатый настил под самой крышей башни. Посреди зиял провал, а в нем сказочным монстром из меди и железа жили часы. Именно отсюда мистер Домби свалился – или был сброшен – в акульи челюсти шестеренок. И теперь провал отделял меня от Пикеля. Я двинулся в обход.

Пикель взял с пола медный прут.

– Стой, где стоишь.

– Уговор простой, Пикель. Скажи мне, где она, или я скину тебя в часы.

Он неуверенно помахал прутом и отступил на шаг:

– Ближе не подходи.

Я продолжал идти – поднырнул под горизонтальный вал, на котором вращались стрелки.

– Я тебя предупредил!

Я сделал еще шаг:

– Там на стене была кровь.

Он снова отступил и замотал головой:

– Это не я.

– Если ты ей что-нибудь сделал, я тебя убью.

– Ошибся адресом.

– Так почему не назвать правильный?

Я поглядел на провал. На полу в нескольких футах от края лежала старая кузнечная наковальня. Теперь она покрылась пылью и паутиной, но в прошлом, вероятно, ее использовали для ремонта механизма. Взгляд Пикеля упал на нее одновременно с моим, и одна мысль одновременно пришла нам в головы.

– Нет! – взвыл Пикель.

Я улыбнулся.

– Не смей!

Он скакнул ко мне, но остановился, как муха, влетевшая в стекло, едва я поставил ногу на верхушку наковальни.

– Чего не сметь?

Он стоял на одной ноге, балансируя, как бегун в ожидании эстафетной палочки. Карлика парализовал ужас: одно резкое движение – и я скину чугунный обрубок с кромки в зубья его любимых часов.

– Не делай этого, – закричал он уже тише. – Прошу тебя!

– Где она?

Он умоляюще простер ко мне руки.

– Я не знаю. – Он проговорил эту безыскусную фразу заискивающим тоном матери, которая заклинает вернуть ей ребенка.

Я еще ближе подпихнул наковальню – теперь она лежала на самом краю провала. Часы были построены мощно, но оставались устройством деликатным. Пролетевшая сквозь них наковальня наделала бы куда больше вреда, чем хрупкий скелет мистера Домби.

– Я тебе не верю.

Я видел страх в глазах Пикеля. Если бы я грозил выбросить в окно его мать, он, вероятно, не моргнул бы и глазом, но перспектива гибели часов была невыносима. Я подтолкнул наковальню еще – она уже нависла над пустотой, и удерживал ее только вес моей подошвы.

– Где она?

– Прошу тебя – ее забрали.

Я поторопил его взглядом.

– Лавспун и его крутые ребятки. Она, слышь, у меня сочинение украла, сучка глупая. В смысле, мне пришлось им рассказать. Они бы меня убили, если б узнали; наверно, и так убьют.

Он пожирал взглядом наковальню.

– Куда они ее увезли?

Он покачал головой:

– Не знаю. Правда не знаю.

Я дал наковальне немного покачаться, чтобы освежить его память.

Он закричал:

– Да с чего бы им, мать-его, передо мной отчитываться?!

– Слушай, дерьма куча, мне плевать, что они тебе сказали и чего не говорили. Я пытаюсь найти девушку, пока вы, обезьяны, ее не изуродовали. Короче, или я ухожу из башни и знаю, где она, или твоим, мать-его, часам пришел конец.

Он осел на пол и схватился за голову:

– Лавспун в школе.

– Что он там делает? – удивленно спросил я.

– Он туда каждую ночь ходит… к себе в кабинет… пишет… и…

Он умолк.

– И?…

– И любуется на свой Ковчег. – Он пожал плечами. – Туда он и ходит.

– Даже в четыре часа утра?

– Он будет там. Он совсем перестал спать.

Я оттащил наковальню и пошел к двери.

– Если ты солгал, я вернусь со своей наковальней.

Ничего не изменилось: скрипучие полы, застоявшийся запах носков и дезинфекции, скелеты вешалок – голые, разве что кто-нибудь изредка забудет свою куртку с капюшоном. Однако ночь сообщала всему внеземной призрачный облик. Вскрыть замок было так же просто, как и двадцать лет назад, когда мы приходили помочиться в спортивные кубки в актовом зале. Я крался по коридору, кафель верещал под ногами, как птицы в дождевом лесу. Трудно поверить, что Лавспун будет тут в четыре часа утра, но Пикель оказался прав. В конце коридора, за фойе я увидал, что из-за двери пробивается полоска света. Кабинет старших преподавателей находился сбоку от главного фойе, и его прозвали «Аламо».[30] Мощный павловский рефлекс, проспавший два десятилетия, пробуждался во мне по мере приближения к цели. Во рту пересохло, уши запульсировали в ожидании, что их неминуемо надерут. Некая сила пыталась вновь обратить меня в униженного, беззащитного школьника. В которого можно метнуть стерку для доски, которого можно за ухо поднять в воздух или оттаскать за волосы. Выбранить с дешевым сарказмом и запугать так, что он уже не сможет ответить. Где мне взять мужество, чтобы противостоять Лавспуну? Обвинить его в убийстве пятерых учеников? Да какое вообще твое дело, мальчик? А вдруг у него при себе трость? Я помедлил перед дверью, и тут изнутри донесся голос:

– Заходи, дружок, что ты там мнешься!

Он сидел у себя за столом, боком ко мне, сгорбившись, и проверял сочинения. Не поднимая глаз, поднял руку – мол, подожди. Я встал прямо, вынул руки из карманов и тут же выругал себя за то, что пресмыкаюсь. Горела только настольная лампа, и за окном виднелся огромный деревянный Ковчег, который уже занял почти весь пустырь у стадиона. Он сиял в ярком белом свете фонарей, а вдоль него прохаживались патрули охраны. Лавспун закончил проверять работы, театральным жестом захлопнул последнюю тетрадь и посмотрел на меня.

– По поводу той девушки, не так ли? – И добавил, переключив наконец все внимание на новый предмет: – Глупая девушка.

Я молчал, не сводя с него глаз.

Он внимательно всмотрелся в мое лицо, пытаясь припомнить, где именно я нахожусь в бесконечном ряду прыщавеющих писклявых отроков, которые заполнили его жизнь, этих мальчишек, вероятно, уже неразличимых, как листья, что замусоривают двор каждую осень.

– Консультант по профориентации мистер Баллан-тайн говорит, ты – частный сыщик?

Я не ответил, и старый учитель валлийского поцокал языком, размышляя над достоинствами выбранной мною карьеры.

– Я всегда прочил вам что-нибудь более клерикальное. Выпьете?

Он вытащил бутылку вина из-за лампы на гибкой ноге.

– Мне пить не хочется.

– «Шардонне-Фестиниог» 1973 года. Весьма, поверьте, недурное. – Он налил себе стакан и добавил: – У меня сложилось впечатление, что стереотип обязывает крутых частных сыщиков выпивать при всякой возможности.

– Да пошли вы!

Учитель слегка поморщился, затем сказал:

– А! – и принялся мягко постукивать пальцами по столу.

– Где она?

Он слабо улыбнулся и едва заметно пожал плечами:

– Я не знаю.

– Еще одна попытка.

– Нет, я и в самом деле не знаю. – Он чуть наклонился вперед и уставился на меня. – Кстати, я не помню, чтобы вас учил.

– Вы раскололи мне зуб, когда швырнули в меня стерку для доски.

Он протянул руку, взялся за перо, но тут же положил его на место.

– Как все ужасно запуталось. Явно девица пошла на это ради вас.

Даже в темноте я не смог скрыть свою реакцию. Лавспун рассмеялся:

– Как романтично. Во всяком случае, вы более подходящая партия, чем Пикель. Так что осуждать ее не приходится.

– Просто скажите мне, где она, и вам ничего не будет.

– Будет? Мне? – переспросил он с наигранным удивлением.

– При том, что напендюлять вам надо бы – отплатить за все хорошее.

Учитель валлийского только языком прищелкнул от таких выражений, затем любовно погладил изящную резную ручку своего кресла. Напоминало оно трон.

– Вы знаете, что собой представляет это кресло?

Я знал другое: он пытается выиграть время, обдумывает выход или надеется, что кто-нибудь войдет, – но течению его беседы было трудно сопротивляться.

– Это кресло барда с Айстедвода. Вы его выиграли за стихи.

– Трижды. Потому-то мне и позволили оставить его у себя.

– Как кубок мира бразильской команде.

Он моргнул. Потом устало поднялся и через темный кабинет перешел к окну.

– В том-то и беда с такими, как вы, Найт, – вы только, и знаете, что высмеивать. Ломать. Вы не умеете созидать. И никогда не умели.

– И каким боком сюда вписывается убийство учеников?

– Мозгли не повезло.

– Вы еще расскажите, что, не разбив яиц, не сделаешь омлет.

Он пожал плечами и повернулся ко мне:

– А что – неплохая философия.

– Значит, Бьянка для вас – яйцо?

– Вы же не станете впадать в сантименты из-за проститутки?

Я подскочил как ужаленный и бросился на него; Лавспун вовремя отступил в сторону, и в результате я лишь ухватил его за руку. Он попытался высвободиться, и мы оба упали на стол, разметав фотографии, непроверенные сочинения, ножницы.

– Она в десять раз лучше тебя.

Он бешено расхохотался:

– Она не стоит моего пука.

– Говори, где она! – заорал я. Мы покатились по столу и упали на пол. Лавспун силился оттолкнуть меня, а я старался прижать его, подмять под себя. Он был силен, но у меня имелось преимущество в двадцать лет. Вскоре я уже поставил колени ему на грудь. Борясь, мы опрокинули лампу, и тонкий желтый луч падал теперь на его лицо.

– Где она?

Задыхаясь, Лавспун проговорил:

– Я говорил… вам… Я… не знаю.

Я сжал и занес кулак. Он спокойно посмотрел на меня ясными серыми глазами. В них не было страха. И тут я заметил на полу ножницы. Тяжелые портновские ножницы с кольцами, выкрашенными черным. Я схватил их и поднес к его лицу:

– Не вынуждай меня.

Он прыснул:

– Да у тебя для этого яйца не отросли! Никогда у тебя яиц не было, так ведь? Даже в регби играть не мог – цаца, да, я тебя помню; и вот ты пришел и думаешь меня напугать?

Я подвел ножницы вплотную и почти коснулся его глаза. Его ресницы задевали сталь. Я видел, каких явных усилий ему стоит сохранять самообладание.

– Ты меня не запугаешь. Я воевал в Патагонии.

– С Гуэнно Геварой.

Он фыркнул:

– Тебе ее никогда не найти. Мозгли сумел, но он умер, а у тебя не хватит мозгов.

– Что ты сделал с Бьянкой?

– С каких пор тебе есть дело до Пикелевой подстилки? Я покрепче сжал ножницы.

– Если не скажешь, где она, выколю зенки, и не видать тебе Кантрев-и-Гуаэлода.

Некоторое время слышалось только наше дыхание. Лавспун смотрел на меня, я смотрел на него, а между нами были ножницы. Наконец он сказал:

– Заключим сделку.

– Ты не в том положении.

– Девушка у Ирода; где – не знаю. Мы отдадим ее тебе завтра.

– С чего я должен вам доверять?

– С того, что напендюлять мне этими ножницами у тебя яйца не выросли, правда?