"В СТОРОНЕ ОТ БОЛЬШОГО СВЕТА" - читать интересную книгу автора (Жадовская Юлия Валериановна)

V

По приезде домой мы нашли у себя гостя - веселого генерала. Татьяне Петровне доложили об этом, как только мы подъехали к крыльцу.

Тетка покраснела от удовольствия. Анфиса побледнела.

Гость нас не встретил, потому что спал после дороги.

Татьяна Петровна пошла тотчас же заняться своим туалетом. Мы с Анфисой отправились к себе наверх; комнаты наши были рядом. Анфиса была очень взволнованна и дрожащими руками принялась расчесывать свои жидкие волосы. Я, от нечего делать, наблюдала за ее туалетом.

Мне вдруг пришло желание подразнить и расшевелить Анфису Павловну; во мне еще не стихло негодование за ночной разговор.

- Я слышала, что вы говорили обо мне сегодня ночью с тетушкой, - сказала я.

- Вы, душенька, сердитесь на меня?

- Не за что сердиться; вы не виноваты, что у вас такие странные понятия. Только я вас предупреждаю: если вы будете вредить мне, перетолковывая по-своему мои поступки, я, в свою очередь, также буду примечать за вами при первом удобном случае.

- Нечего за мной примечать, ничего не заметите, - ответила она вспыхнув.

- А, испугались? - сказала я шутя, - Я сама знаю, что нечего за вами примечать. Какую неосторожность можете вы сделать? Вы так холодны и благоразумны, что не увле-четесь; сердце ваше высохло. Вы счастливы! Вы уже не можете любить, оттого от вас и удаляются мужчины. Это невольно чувствуется. Вы в этом сами сознались, говоря обо мне с Татьяной Петровной. Никто, поверьте, не выскажет вам ни своего горя, ни радости. Неужели вы думаете, что ко мне подходят и говорят только для того, чтоб волочиться? Нет, оттого, что чувствуют, что в молодом теплом сердце моем найдется участие и ответ на многое другое, кроме любви.

- Что же это, вы меня за деревяшку что ли считаете? - сказала она обижаясь. - Может быть, не меньше вас чувствую.

- Что вы чувствуете? Если бы вы чувствовали, вы не были бы так строги к другим. Что вы чувствуете? - вы готовы первая бросить камень не только в грешную, но даже в невинную сестру свою! разве так чувствуют?

- Да что это вы и в самом деле опрокинулись на меня? Что вы, Бог с вами! просто в прах втоптали! Господи помилуй! я этакой обиды ни от кого не видала.

- Я и не думаю обижать вас; я сужу по тому, что вижу. Неужели вы никогда не любили?

- Я об этаких глупостях и не думала.

- Вот видите, значит, и вас никто не любил. А вы еще хвастаете этим, да я бы и жить не желала, если бы меня никто не любил! Значит, я правду сказала.

- Что вы это только говорите - ужасти! До чего свет дойдет?!

- Да вот вы прожили больше половины вашей жизни, а были ли вы счастливы?

- Уж какое мое счастье! Не всякому дается счастье. Как кому судьба назначит.

- Чем вы вспомните вашу молодость?

- Полноте-ка, что вы привязались ко мне! Пойдемте лучше вниз. Как бы вы все знали, не то бы говорили!

- Тем хуже, если вы любили, чувствовали и не сделались добрее.

- А вот если вы еще будете придираться ко мне, право, скажу тетеньке.

- Я не боюсь. Я, пожалуй, при ней скажу то же самое.

- Да что это, Господи! не рехнулись ли вы?

Я засмеялась.

- Может быть, - отвечала я. - Да постойте на минутку: ведь ваш генерал тоже мужчина, так научите меня, как мне с ним говорить… да и нет? только?

- Мой! - сказала она, снова вспыхнув. - К чему вы его моим-то называете? это с чего?

- Я так сказала, без намерения; а кто знает, может,это предчувствие… Вам все и в картах жених выходит.

- Ах, душенька, погадайте-ка!

- Подите сперва пожалуйтесь на меня тетушке.

- Ну вот, мало ли что говорится в сердцах. Ведь я тоже человек, и вспылю. Вы ничего не знаете, а говорите. Вы думаете мне легко что ли бывает?

И у нее навернулись слезы.

- Ну вот то-то и есть.

- Что выходит?

- Свадьба.

- Полноте!

- Право.

- Ну, пойдемте, пора.

- Не влюбился бы в меня ваш гость, боюсь; ведь видите, какая я кокетка.

- Ну уж не беспокойтесь, видал он и красавиц на своем веку, его не удивите! Он кокетства ненавидит.

- Так я буду кокетничать, чтобы его отвратить от себя.

- Прекрасно! это сделает вам честь! Он будет над вами смеяться. Вы думаете, что это не грешно?

Генерал гостил у нас уже несколько дней. Татьяна Петровна и Анфиса были необыкновенно оживлены. Первая старалась угощать гостя, как можно лучше. После обеда, отдохнув, садились они втроем за карты.

Большую часть дня я сидела в своей комнате или гуляла. Татьяна Петровна не только не сердилась за это, но еще поощряла меня одобрительною улыбкою каждый раз, как я приходила к ним после продолжительного отсутствия. С Абрамом Иванычем мне почти не приходилось говорить.

- Что это вы, сударыня, не посидите с нами? - обратился он ко мне однажды, когда я вошла в комнату, где они играли, - или вам со стариками скучно?

- Какие же вы старики? - подхватила Анфиса Павловна.

- Да уж против нее-то старик… Где это вы изволили пропадать? - спросил он меня шутливо.

- В своей комнате.

- Чем же это вы занимались?

- Работала, потом читала.

- Романы все почитываете! молодые девушки живут романами: у них и в голове романы, и в жизни романы… Я думаю, воображение-то, воображение как работает! Ну что же, вы уж составили себе, этак, идеал какой-нибудь? Что он с усами, в мундире, с эполетами.

- Глупа будет, если станет составлять себе пустые идеалы; ей не надобно еще о них и думать в ее годы, - сказала Татьяна Петровна. - Я бы ей и книг-то не дала читать слишком серьезных для ее лет, да она еще у сестрицы начиталась.

- Пылкая головка! - сказал гость.

- Да! есть тот грешок. Мы и ветрены немножко, да и упрямства в нас немало.

- Одним словом, огонек! - сказал генерал и пристально посмотрел на меня.

- Отойди-ка, Генечка, от света, - сказала Татьяна Петеровна. - Вон сядь там на кресло. И она указала на место в простенке, за спиной у гостя.

- Как же, сударыня, я к вам этак буду спиной… Уж извините.

- Охота вам церемониться с ней, Абрам Иваныч, она еще гребенок.

Тут только заметила я, что Татьяна Петровна была одета наряднее обыкновенного; что чепчик на ней был новенький, с палевыми лентами; что хотя он был слишком легок и щеголеват для ее лет, а все-таки шел к ней; что черное шелковое платье с мантильей делало ее тоньше и стройнее обыкновенного; что со щек ее не сходил румянец и кожа на лице была белее прежнего; даже довольно заметные морщины около глаз будто исчезли.

Часто они втроем просиживали далеко за полночь, отпустив меня наверх; и в тишине в мою комнату, которая находилась над гостиной, доносились звуки разговора и громкий смех гостя. Иногда я еще не спала, когда Анфиса приходила к себе, и я слышала, что она часто вздыхала и даже плакала.

Однажды утром Степанида Ивановна разбудила меня следующими словами:

- Вставай, матушка, пора! Тетеньку проспала. Я не поняла ее.

- Как тетеньку проспала? - спросила я с изумлением.

- Да так. С новым дяденькой вас поздравляю. Тетенька сегодня изволили обвенчать-ся. Поехала к ранней обедне да и обвенчалась с Абрамом Иванычем.

Я подумала, что это мне видится во сне.

- Да извольте вставать, ведь я правду говорю. Из другой комнаты слышались рыдания.

- Вон Анфиса-то Павловна надсаждается! Она сама надеялась, да где же? куда ей генеральшей быть! уж наша-то настоящая генеральша, король-барыня! Только поздненько надумала замуж-то выйти. Ох, грехи людские! о душе бы лучше подумать…

Я была в совершенном недоумении и пошла проведать Анфису.

Она сидела, одетая в кисейное платье, и плакала.

- О чем вы плачете? - спросила я ее.

- Вот вам и гаданье! - вскричала она, - нагадали хорошо! Вот вам и свадьба! Радуйтесь!

- Да я беды еще не вижу.

- То-то, молоды вы! Теперь уж Татьяна Петровна не та будет, вспомните меня. Прежде у нее были вы да я на первом месте, а теперь уж ей не до нас, - теперь своя забота. До сих пор только ей надо было угождать, а теперь ей-то угодите да и дядюшке-то. Вот поживите, так увидите, что я правду говорю… Да что вы это не одеваетесь? Ведь сейчас приедут. Прислали человека из церкви, чтобы все приготовить. И дворня уж собралась поздравлять; вон все ждут у крыльца.

Вы оденьтесь получше, - прибавила она, махая себе в лицо платком, чтобы освежить заплаканные глаза.

Мне стало жаль ее; я видела, что у нее разбилась последняя надежда, что блестящая мечта ее рассыпалась прахом. Я подумала, что, может быть, в жизни она ни от кого не видала нежного участия, искренней ласки, что оттого она и сама такая сухая…

- Успокойтесь, все пойдет хорошо, еще, пожалуй, и лучше прежнего, - сказала я.

- Эх, полноте-ка! - отвечала она раздражительно, - что пустяки-то говорить, одевайтесь лучше, а то не поспеете поздравить.

Только что успела я надеть свое парадное белое платье, как вбежала одна из горничных и, запыхавшись, проговорила: "Уж подъехали!".

Мы с Анфисой сошли вниз и прошли в гостиную доживаться молодых, принимавших поздравления дворни.

Наконец они вошли. Для меня было что-то чрезвычайно неловкое в этом поздравлении; я пробормотала его кой-как и была радехонька, когда Татьяна Петровна прервала его поцелуем и словами:

- И тебя поздравляю с новым дядюшкой, старайся снискивать его расположение, от этого будет зависеть для тебя многое. Вот, Анфиса, - прибавила она, - теперь мы нашли с тобой хозяина и покровителя, а я друга, который, надеюсь, до конца будет любить меня. Десять лет я привыкла считать его за родного и благодарю судьбу, что она наконец соединила меня с ним.

Анфиса Павловна отвечала приличными фразами. Дядюшка, еще вчера мне посторонний, наградил меня родственным поцелуем и сказал шутя:

- А вы, сударыня, теперь… о, смотрите! ведь дяди ворчуны, строгие! Я буду за вами глядеть, чтоб какие-нибудь этакие усики не соблазнили… Ведь огонек, огонек!.. Татьяна Петровна вас побаловывает.

Шутки эти мне не совсем понравились, и я ничего не отвечала.

За обедом пили шампанское. На другой день послали в город к знакомым с извещениями о бракосочетании тетушки и с приглашениями на обед, назначенный через неделю.