"Кэти Малхолланд том 2" - читать интересную книгу автора (Куксон Кэтрин)

Глава 2

— Не волнуйся, тетя Кэти, ты вовсе не обязана с ним видеться, если ты этого не хочешь.

— Я этого не хочу, Кэтрин.

— Вот и успокойся, никто не собирается тебя принуждать.

— А ему не покажется странным, что я не хочу его видеть?

— Нет, конечно же, нет. Он знает, что ты себя неважно чувствуешь в последнее время и у тебя нет сил, чтобы принимать посетителей.

— Ты уверена, что он не знает, Кэтрин?

Кэтрин повернулась к тумбочке и, взяв бутыль с лекарством, отмерила необходимую дозу и влила в стакан Кэти.

— Он ничего об этом не знает, тетя Кэти, — уверила она старуху, поднося стакан к ее губам и стараясь не смотреть ей в глаза. — Я уже сто раз тебе говорила, что он ничего не знает, поэтому перестань волноваться.

— А что, если Бриджит узнает об этом?

— Она об этом не узнает.

— Вчера вечером она не зашла ко мне и не поцеловала меня на ночь.

— Она вчера очень устала, тетя Кэти. И ведь она зашла к тебе сегодня утром, не так ли?

— Да, да, она заходила сегодня утром… Кэтрин?

— Да, моя дорогая?

— Если… если я увижу его, я должна буду обо всем ему сказать. Это давно меня мучает.

— Забудь об этом, тетя Кэти, и успокойся.

— Но я не могу забыть, Кэтрин. Не могу. — Голос Кэти зазвучал неожиданно твердо. Она оттолкнула руку Кэтрин, когда та хотела погладить ее по щеке. — Не обращайся со мной так, словно я окончательно выжила из ума. Да, я знаю, что я очень стара и иногда мое сознание затуманивается. Но в другие минуты я способна мыслить так же ясно, как и прежде.

— Я знаю, что ты умеешь мыслить ясно, тетя Кэти.

— Кэтрин!

— Да, тетя Кэти?

— Посмотри на меня, Кэтрин.

Кэтрин обернулась от тумбочки и взяла в ладони большую костлявую руку старухи.

— Что такое, тетя Кэти?

— Я только хотела тебя спросить… Ты ведь знаешь, что Бриджит никогда не была счастлива?

— О, тетя Кэти! Ради Бога перестань. — В глазах Кэтрин стояли слезы, и она уперлась подбородком в грудь. — Пожалуйста, не говори больше об этом. Теперь уже все равно слишком поздно, ничего нельзя изменить.

— Я знаю, что теперь уже поздно раскаиваться. Но я не могу молчать. Быть может, мне уже совсем мало осталось жить, а на моей душе лежит тяжкий грех. Я причинила большое зло Бриджит. А теперь… теперь он вернулся, и я опять боюсь за нее, потому что не знаю, чем это может закончиться… Но все в руках Господа, Кэтрин, — что бы ни случилось, на то будет Божья воля. А Бриджит стала несчастной по моей вине. Я причинила ей большое зло, Кэтрин.

— Это не твоя вина, тетя Кэти, а моя. Во всем виновата только я.

— О, Кэтрин, не успокаивай меня. Ты ведь знаешь, что это не так. — Кэти похлопала Кэтрин по руке. — Тебе бы никогда не пришло в голову чинить препятствия Дэниелу, если бы не я и не мои страхи… Знаешь, Кэтрин, это очень странно, но я больше не боюсь его — я имею в виду Бернарда. Он снился мне прошлой ночью. Я видела его так ясно, словно это происходило не во сне, а наяву. Он шел через двор к конюшням, отряхивая брюки, потому что я упала с ведрами и забрызгала его помоями. Но мне совсем не было страшно. Он вовсе не был зол на меня, а даже помог мне встать и сказал, чтобы я не волновалась. А потом он пошел к конюшням, а я смотрела ему вслед. Это в самом деле случилось, Кэтрин, когда я служила у них. Я в самом деле упала с помойными ведрами и забрызгала его брюки, только тогда он ругался, а встать мне помог не он, а его брат. Но в том сне Бернард поднял меня с земли и был очень любезен со мной. Он совсем не был страшным, Кэтрин. Я поняла, что больше не боюсь его.

— Ну вот и хорошо, тетя Кэти. А теперь помолчи и отдохни. Ты слишком много сегодня разговариваешь.

— Не обращайся со мной, как с ребенком, Кэтрин.

Кэтрин глубоко вздохнула и, взяв с тумбочки использованные стакан и ложку, направилась к двери.

— Закрой за собой дверь, ладно, Кэтрин? — донеслось ей вслед, когда она уже была на пороге.

Эта просьба несколько удивила Кэтрин. Тетя Кэти не любила, когда дверь в ее комнату закрывали и она не могла видеть того, что происходит в зале, поэтому ее дверь всегда оставляли открытой. Сейчас Кэтрин плотно закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, борясь со слезами и покусывая губы, потом, взяв себя в руки, твердым шагом прошла на кухню.

Дэниел явился в половине пятого. Дверь ему открыла Кэтрин.

— Добрый вечер, Кэтрин, — спокойно сказал он, глядя прямо ей в глаза.

— Добрый вечер, Дэниел, — ответила она таким же спокойным тоном, стараясь выдержать его взгляд.

Она наблюдала, как он медленно перешагивает через порог, осторожно ступая на свою негнущуюся ногу. Бриджит не сказала, что его ранили в ногу. Впрочем, после вчерашнего вечера Бриджит почти не разговаривала с ней. Может, дочь и простила ее, но Кэтрин знала, что этот обман всегда будет стоять между ними и их прежние отношения уже не вернутся. А теперь она должна заставить себя смотреть в глаза этому мужчине — именно мужчине, а не мальчишке, каким она видела его восемь лет назад. Потому что тогда, хоть Дэниелу и было уже двадцать пять лет, внешне он походил на юношу. Но сейчас в нем появилось что-то очень мужественное, и весь его вид говорил о решимости и о силе. Кэтрин заметила, что робеет перед этим новым Дэниелом. Взяв у него фуражку и положив ее на столик возле двери, она направилась в столовую, жестом пригласив следовать за ней.

В столовой они сели и долго молчали. Наконец он заговорил. То, что он сказал, было обычной вежливой формальностью.

— Как вы поживаете, Кэтрин? — спокойно осведомился он.

Она бы тоже могла ответить ему формальной фразой, уверив его, что у нее все в порядке, однако предпочла сказать правду:

— Я чувствую себя ужасно, Дэниел. Мне так стыдно, что мне бы хотелось спрятаться в какую-нибудь нору и никогда не выходить на Божий свет.

Она ожидала, что он начнет ее утешать, скажет, к примеру: «О, не принимайте это так близко к сердцу. Все это уже давно в прошлом, так что перестаньте волноваться. Сейчас и так слишком много причин для волнений, более серьезных причин, чем эта. Вы сами понимаете — идет война…»

Но он не сказал ничего подобного. Вместо этого он внимательно посмотрел ей в глаза и заметил:

— А знаете, Кэтрин, мне очень трудно поверить, что вы это сделали. Я представлял вас совсем другой. — Немного помолчав, он добавил: — Я думаю, вас подтолкнула на это тетя Кэти.

— О нет! Нет, Дэниел, нет.

— Да, Кэтрин, да. Я все прекрасно понимаю, поэтому даже не пытайтесь ее выгораживать. Лично вы не могли иметь ничего против меня. У вас не было никаких причин, чтобы ненавидеть семью Розье, зато у моей прабабушки они были. Да, вы знали по ее рассказам, каким человеком был мой прадед, и вы могли опасаться, что мне тоже передалась часть его дурных черт, — но если б не она, я думаю, вы бы все-таки позволили мне показать вам, какой я на самом деле, и тогда уже сами бы решали, злодей я или нет. Но у моей прабабушки не было сомнений на этот счет — она столько всего натерпелась от моего прадеда, что для нее человек, носящий фамилию Розье, мог быть только негодяем. — Дэниел вздохнул. — Я очень любил вашу дочь, Кэтрин, — продолжал он, и теперь его голос звучал мягче. — Бриджит была моей первой любовью — первой и единственной, потому что ни до нее, ни после я никогда не был по-настоящему влюблен. С тех пор я успел жениться и развестись, я много увлекался, но я никогда никого не любил, кроме Бриджит. И я сомневаюсь, что когда-нибудь смогу испытать к другой женщине такое же сильное чувство, какое испытывал к ней. Когда она вышла замуж, даже не удостоив ответа мои письма, — я думал, что она получила их и не пожелала ответить, — на какое-то время я возненавидел ее всей душой. Но вы, наверное, поймете, что такая ненависть лишь обратная сторона любви. И все это время я продолжал любить Бриджит. Все эти годы каждую женщину, которая попадалась на моем пути, я невольно сравнивал с ней. Если мне нравилась та или иная женщина, так это лишь потому, что она напоминала мне Бриджит. Вам это может показаться странным, потому что у нас с Бриджит даже не было времени как следует узнать друг друга. Но как бы то ни было, меня никогда не оставляла уверенность, что Бриджит — единственная женщина, которая мне нужна.

— О, Дэниел, Дэниел. Мне очень жаль.

— Я верю, Кэтрин, что вам очень жаль. А теперь забудьте об этом. К счастью, еще не поздно начать все заново.

— Начать заново, Дэниел? Но вы забываете, что у Бриджит есть муж. Если вы думаете, что она может развестись, то ошибаетесь. В данной ситуации о разводе не может быть и речи.

Его глаза внезапно потемнели, а брови нахмурились. Но голос его был очень спокоен, когда он сказал:

— Это мы еще посмотрим, Кэтрин.

— О, Дэниел! — Она поднесла обе руки к горлу и собиралась было ему возразить, когда в комнату вошел Том.

Он шел быстрым шагом, но, едва переступив через порог, остановился. Осторожно притворив за собой дверь, он уже медленнее направился туда, где сидел Дэниел.

— О, добрый вечер, Дэниел, — поприветствовал он Дэниела, вставшего ему навстречу. Заметив, что тому трудно ступать на левую ногу, добавил: — Садитесь, садитесь. Зачем же вы встаете.

Но Дэниел не стал садиться, а, опершись левой рукой о спинку стула, протянул Тому правую. Лица обоих были очень серьезны, пока они пожимали друг другу руки.

— Как у вас дела, Дэниел? — вежливо осведомился Том.

— О, у меня все прекрасно.

Том пододвинул себе стул и сел напротив Дэниела, а Кэтрин тем временем встала и, не сказав ни слова, вышла из комнаты. Том посмотрел на дверь, закрывшуюся за женой, потом перевел взгляд на ногу Дэниела.

— Как это с вами случилось, Дэниел? — спросил он.

— Мой самолет упал в море, и я упал туда же вместе с самолетом.

— Вам повезло, что вы остались в живых.

— Да, мне действительно повезло, Том. Очень повезло.

— Вас нашли сразу же?

— Нет, только через пять дней.

— О Боже! И вы пробыли пять дней в море с раненой ногой?

— Я не знал, что у меня ранена нога, Том. Я, к счастью, вообще ничего не знал, пока болтался в море. В этом мне тоже повезло.

— Надеюсь, вы не потеряли ногу?

— Нет, нет, нога все еще моя, — Дэниел с улыбкой похлопал себя по колену. — Но они вставили в нее железные шурупы — два посередине и два наверху. Они сказали, что, когда шурупы вынут, нога снова будет сгибаться.

— Еще раз хочу сказать, что вам очень повезло.

— Да, Том, мне в самом деле очень повезло. Вы даже представить себе не можете, как мне повезло.

— Вы еще долго пробудете в госпитале?

— Думаю, еще две-три недели. А потом меня пошлют тренировать пилотов. Когда я поступил в армию, никак не могли решить, послать ли меня самого летать или отправить обучать других. Что ж, получается, что мне удастся поработать в обеих областях.

На этом формальный разговор был окончен, и Том понял, что пришло время перейти к теме, которая волновала обоих. Встав, он нервно прошелся по комнате и остановился у камина.

— Я лучше сразу вам во всем признаюсь, Дэниел, потому что это лежит на мне тяжким грузом. Мы все поступили с вами подло и горько раскаялись в этом впоследствии. Что касается меня, могу вам сказать, что мне с самого начала не нравилась вся эта история: мне не хотелось скрывать от Бриджит, что вы были у нас, торопить со свадьбой и так далее. Но обстоятельства были таковы, что мы не могли поступить иначе, — так нам, по крайней мере, казалось. Вы должны это понять, Дэниел: то, что мы сделали, низко, но нас вынудили на это обстоятельства. — Он отвел взгляд от камина и посмотрел на Дэниела. — Питер очень хороший парень, честный и порядочный. На такого человека можно положиться, — продолжал он. — И Питер буквально обожал Бриджит — и до сих пор обожает. Кроме того, они принадлежат к одной церкви — оба католики. Не подумайте, что для меня это имеет какое-то значение, — я вовсе не считаю, что муж и жена должны обязательно исповедовать одну религию; меня бы мало заботило, будь ее муж хоть мусульманином. Но мы должны принимать во внимание и мнение окружающих, а в наших краях до сих пор считают нерушимыми каноны, установленные церковью. Словом, тогда нам всем казалось, что мы действуем во имя всеобщего блага, помогая Питеру жениться на Бриджит. Конечно, как я вам уже говорил, лично у меня были сомнения на этот счет — мне вообще не нравилось, что брак заключается в такой спешке. Но имейте в виду, — он поднял руку и погрозил в воздухе пальцем, — имейте в виду, Дэниел, то, что я сказал о Питере, остается в силе. Он замечательный человек и ради Бриджит готов на все. Может, мы были не совсем правы восемь лет назад, но это не меняет сути дела. Надеюсь, вы меня поняли.

— Я вас прекрасно понял, Том, не волнуйтесь. То, что было, — прошло. Поэтому давайте оставим эту тему и забудем о неприятностях.

— О, все это не так просто, как вы говорите, Дэниел. По-моему, эту тему еще рано оставлять, потому что неприятности только начинаются.

— Это всего лишь ваша точка зрения, Том.

— Да, это моя точка зрения, и я знаю, что она правильна. Послушайте меня, Дэниел: я не собираюсь позволять ни вам, ни кому бы то ни было вмешиваться в жизнь Бриджит. В ее жизнь уже и так слишком много вмешивались, девочка заслужила немного покоя. Тем более что сейчас вообще не время для перемен. Знаете поговорку: «Жизнь коротка». По-моему, она как нельзя кстати в военное время. Помню, моя мать всегда говорила: «Сегодня ты здесь, завтра тебя нет». Во время войны мы можем сказать: «В эту секунду ты здесь, а в следующую тебя уже нет». Мы не можем быть уверены, что доживем хотя бы до завтрашнего дня.

— В этом вы абсолютно правы, Том, — согласился Дэниел.

Том склонил голову набок и прислушался.

— Кажется, она пришла. Ладно, я вас пока оставлю, — сказал он, направляясь к двери. — Вы не откажетесь от чая, Дэниел?

— Не откажусь, если не затрудню вас.

— О, конечно, не затрудните, Дэниел. Мы всегда вам рады.

Том вышел из комнаты, и Дэниел услышал, как он тихо переговаривается с кем-то в зале. Через минуту вошла Бриджит. На ней было легкое светло-салатное платье в мелкий цветочек. Синева ее глаз казалась очень густой, на губах играла едва заметная улыбка, а короткие волосы слегка вздрагивали при каждом ее шаге — они были пушистыми и мягкими на вид, как волосы ребенка, только что вымывшего голову. Когда она была рядом, он встал ей навстречу и взял ее руки в свои.

— У тебя все в порядке? — спросил он почти шепотом.

— Да, да, все в порядке. — Ее голос тоже был очень тих.

Они посмотрели друг на друга, потом он спросил:

— Вчера вечером… была очень неприятная сцена?

— Да. Да, это было очень неприятно.

— У меня тоже был сегодня с ними не слишком приятный разговор. Сначала с Кэтрин, потом с Томом. Я хотел сразу же сказать твоей матери: «Давайте не будем говорить об этом, ведь все в прошлом». Но, я думаю, мы оба испытали облегчение, обо всем поговорив.

— Мой отец ничего не знал о письмах, Дэниел. Я все утро думала, что непременно должна тебе это сказать.

— Он правда ничего не знал о них?

— Он не знал, Дэниел. Если бы он узнал, он бы ни за что не позволил им этого сделать. Это все проделали моя мать и тетя Кэти, и мне кажется, что инициатива исходила от тети Кэти.

— Я в этом не сомневаюсь, Бриджит.

— Но я все равно люблю ее, я ничего не могу с собой поделать.

— Ты и не должна переставать ее любить. К чему таить зло?

Она слегка наклонила голову.

— Дэниел, — проговорила она срывающимся голосом. — Какой же ты добрый, Дэниел!

— Ты плохо меня знаешь, Бриджит, — усмехнулся он, но его голос тоже звучал нетвердо. — Я какой угодно, только не добрый. Я очень эгоистичен и… и безжалостен, когда это необходимо. И я не собираюсь меняться. На этот раз я добьюсь того, чего хочу, и ничто не сможет меня остановить. В этом смысле я похож на моего прадеда. Так что знай, Бриджит, — на этот раз страхи тети Кэти будут оправданы.

— Дэниел… Дэниел… — Она покачала головой и облизала губы. Говорить ей стоило усилия. — Я не помню, где я была и что я делала целый день, потому что я все время думала о тебе. Не знаю, как мне удалось вести уроки… Еще вчера я жила по чистой инерции, просто потому, что должна была жить. Я делала то, что от меня требовалось: преподавала в школе, спешила домой, ухаживала за тетей Кэти, вскакивала ночью с постели, когда включались сирены… И все дни были похожи один на другой. Я жила как автомат, не как человек, и это нельзя было назвать жизнью. Так было еще вчера, а сегодня я могу сказать, что наконец живу на самом деле.

Она взяла его руку и импульсивным движением поднесла к губам.

— Любимая, — прошептал он, прижимаясь щекой к ее щеке. Потом добавил чуть громче: — Ты не против, если мы оба уйдем сейчас же отсюда? Мы можем доехать на автобусе до холма, а там пройти пешком. Оттуда не больше пятнадцати минут ходьбы до усадьбы. Я взял на сегодняшний вечер специальный пропуск и могу вернуться в госпиталь очень поздно. Я потом сяду на поезд, который отходит в десять с минутами из Джарроу. Так ты согласна?

— Да, Дэниел, — ответила она безо всякого колебания.

Подняв на него глаза, она увидела, что он прикусил нижнюю губу, словно стараясь сдержать крик радости. Когда он схватил ее за подбородок и повернул ее лицо к себе, сила, с которой он это сделал, удивила их обоих.

— Прости, Бриджит, — сказал он, тут же отпуская ее. — Я сделал тебе больно?

Она отрицательно покачала головой. Заслышав шаги за дверью, прошептала:

— Кажется, они идут сюда.

Когда Кэтрин и Том вошли в комнату, Дэниел уже отвернулся от Бриджит и садился на стул, но Бриджит не сдвинулась с места и продолжала стоять рядом с ним. Поза дочери сказала Кэтрин больше, чем могли бы сказать слова, — казалось, Бриджит всем своим видом заявляла: «Знайте, знайте, что это так!» И Кэтрин мысленно обратилась к дочери: «Но ведь так нельзя, Бриджит. Ты не можешь этого делать. Ты замужем за Питером, и развод для вас невозможен, потому что вы оба католики. Если ты уйдешь от Питера, то будешь жить в грехе до конца своих дней. Нет, Бриджит, нет…»

Кэтрин вовсе не считала свой образ мыслей ханжеским. Она действительно верила, что развод дочери будет грехом перед Богом и покарается Им. Если бы речь шла только о том, чтобы пренебречь общепринятыми правилами, она, быть может, и смогла бы с этим смириться, — но гнева Господнего она боялась более всего на свете. Кэтрин воспитывалась в католическом монастыре, а ее отец был рьяным католиком, поэтому она верила каждому слову католической доктрины и имела очень точное и не подлежащее сомнению представление о грехе и о наказании.

— Тебе будет тяжело пройти весь этот путь пешком, — сказала Бриджит, когда они вышли из автобуса на вершине холма, откуда была видна длинная дорога, ведущая в Гринволл-Мэнор.

— Пустяки. — Дэниел взял ее под руку и притянул поближе к себе. — Здесь не больше мили, а врачи сказали, что мне надо ходить и тренировать ногу.

Вместе они медленно спустились с холма и направились по дороге в Гринволл.

Они шли молча. Оба знали, почему они идут в усадьбу, — им необходимо побыть вдвоем. Их давнее желание остаться наедине друг с другом наконец, по прошествии восьми лет, осуществлялось, и Гринволл был единственным местом, где они чувствовали себя свободно. Дома у Бриджит у них не было возможности даже спокойно поговорить: в любую минуту в комнату мог войти кто-то из ее родных. А бродить вместе по городу они не могли, — в Шилдсе слишком хорошо знали миссис Бриджит Конвэй, школьную учительницу, и, если бы ее увидели на улице в обществе мужчины, который не являлся ее мужем, поднялся бы ужасный шум. Дэниел шел, прихрамывая, и каждый его шаг причинял Бриджит неудобство; идти с ним под руку было трудновато, но Бриджит желала, чтобы эта прогулка длилась вечно.

Все в душе у нее ликовало — именно ликовало, потому что она не смогла бы назвать иначе, как ликованием, это восторженное, беспокойное чувство, которое переполняло ее со вчерашнего вечера. Она чувствовала себя как девчонка, влюбившаяся впервые в жизни и переживающая самые первые минуты своей безрассудной, безоглядной любви. Ее любовь к Дэниелу, родившаяся восемь лет назад и продолжавшая жить все эти годы, сейчас словно рождалась заново, — но он и был ее первой любовью, первой и единственной любовью ее жизни.

— Они пытались помешать тебе пойти со мной? — спросил Дэниел, когда они уже подходили к усадьбе.

— Нет.

— Но они знали, что мы идем в Гринволл?

— Я не сказала им, куда мы идем. Я просто сказала, что должна выйти.

Они снова молчали, потом он тихо сказал:

— Я не могу поверить, что это происходит на самом деле.

— Думаешь, я могу в это поверить? — отозвалась она.

Когда они дошли до ворот усадьбы, она заметила, что деревьев на подъезде к дому больше нет.

— Они выкорчевали деревья?

— Да. Это единственное полезное дело, которое сделали здесь эти военные, — я сам собирался расчистить место перед домом. Они убрали все деревья и со двора — оставили только ряд деревьев там, где заканчивается моя земля. Кроме этого, они ободрали всю обивку со стен внутри, исписали своими именами перила лестницы и разбили все, что только было возможно разбить. Но что поделаешь, на то они и военные.

Когда они направились по подъездной аллее, по обеим сторонам которой на месте деревьев теперь стояли тяжелые военные автомобили. Бриджит посмотрела на большое серое строение перед ними. Большая часть окон в доме была побита, а от построек во дворе, как ей уже говорил Дэниел, осталась лишь груда обломков.

— Как жаль, — прошептала она.

— Не волнуйся, все это можно построить заново, а дом отремонтировать.

Она заглянула ему в лицо и, немного помолчав, спросила:

— Почему… Почему ты не продал усадьбу, если не жил здесь?

— О, у меня было много причин, чтобы не продавать ее, — ответил он с улыбкой. — Во-первых, моя мать очень радовалась тому, что у нас есть поместье в Англии, куда можно съездить отдохнуть и пригласить всех родственников. Она уже видела себя в роли хозяйки, принимающей здесь всю нашу родню. Должен тебе признаться, однажды у меня возникло желание продать усадьбу, но моя мать ни за что не позволила бы мне это сделать — или сама купила бы ее у меня. Понимаешь, я купил усадьбу на свои собственные деньги, у меня был небольшой личный капитал. Мой дед еще давно разделил нашу долю участия в судостроительном заводе между всеми нами, и я взял свою часть деньгами, поскольку, как ты знаешь, предпочел не заниматься бизнесом. В общем, я решил оставить себе усадьбу и Робсонов вместе с ней. Помнишь Робсонов, Вилли и Мэгги? Они были здесь до тех самых пор, пока не вселились военные, и очень помогли мне в организации ремонта. Вилли нанял маляров и обойщиков и следил за тем, как они обновляют стены. Дом отремонтировали так, что он был как новый. К сожалению, вся эта работа прошла даром. Когда я увидел, во что превратился дом сейчас, я чуть не лишился чувств.

— Значит, ты… ты приезжал сюда и до войны? — Она удивленно смотрела на него.

— Да, я был здесь сразу же после того, как развелся с женой, в июне тридцать девятого.

— Но почему… — Она запнулась. — Почему ты не пришел к нам тогда, Дэниел?

— Вот именно: почему я не пришел к тебе тогда? По правде сказать, я знаю ответ на этот вопрос, и этот ответ не делает мне чести. Я в то время пил не просыхая, Бриджит. Я каждую ночь засыпал с мыслью, что назавтра пойду к тебе, но поутру снова прикладывался к бутылке. У меня было очень погано на душе. Мой брак… Я сделал несчастной ни в чем не повинную женщину. По крайней мере она была несчастлива в течение двух лет, пока была моей женой, потому что я был несчастлив. В любом случае я пробыл здесь всего четыре дня. Ты можешь себе представить, что бы говорили твои близкие, если бы я явился к вам в пьяном виде? Они бы только лишний раз порадовались, что ты не досталась мне и не стала женой алкоголика. А тетя Кэти бы заявила: «Ну вот, что я вам говорила? Человек по фамилии Розье не может быть приличным человеком. Слава Богу, что мы спасли от него нашу Бриджит». Словом, гордость или то, что оставалось от моей гордости, не позволило мне прийти к вам. Я не мог допустить, чтобы твое семейство злорадствовало. Потом я вернулся домой и решил взять себя в руки и завязать с выпивкой. Я подумал: «К черту всех женщин, и тысячу раз к черту Бриджит Малхолланд, я не позволю себе опуститься и стать пропойцей из-за нее», — он обнял ее за плечи и с улыбкой заглянул ей в лицо. — В целом моя судьба развивалась по очень банальному сюжету, не так ли? Отвергнутый поклонник, чтобы сделать назло своей возлюбленной, женится на девушке, которую он знал с детства, — на хорошей, красивой девушке… — Он еще крепче прижал Бриджит к себе. — Я извлек из своего брака один полезный урок: никогда не надо вступать в брак, чтобы сделать кому-то назло. Ну, а теперь пошли. Нам придется войти через кухню — я забыл ключ от парадной двери.

Войдя на кухню, Бриджит сразу же заметила перемены, происшедшие там.

— Старой печки больше нет! — воскликнула она, указывая на то место, где раньше стояла массивная каменная печь. — И ты провел электричество. О, Дэниел!

Они прошли по коридору в зал, и в зале она остановилась и огляделась вокруг, так же, как сделала, когда попала сюда впервые.

— Даже без мебели и с ободранными стенами, он все равно кажется светлее, чем раньше, — заметила она.

— Он будет выглядеть чудесно, когда мы его снова отремонтируем. Он был очень красив, когда мы привели его в порядок, как, впрочем, и весь дом. Робсоны были очень довольны ремонтом.

— А где они сейчас?

— У них есть небольшой дом в местечке под названием Лоу-Фэлл, это здесь неподалеку. Сейчас они оба работают на производстве оружия, но, как только закончится война, вернутся сюда. — Он распахнул перед ней дверь столовой. — Здесь, как ты видишь, тоже все ободрали. В этой комнате были синие обои с золотым тиснением и мебель из орехового дерева с позолотой. Кстати, все обои и драпировку для дома выбирала по каталогу моя мать. Она послала сюда подробную схему, в которой указала цветовую гамму для каждой комнаты. Теперь от всех этих цветов уже почти ничего не осталось, уцелела только краска на потолке. Жаль, что ты не видела дом сразу же после ремонта.

Бриджит подняла глаза к потолку, выкрашенному в золотистый цвет, потом обвела взглядом комнату.

— Они самые настоящие варвары, — прошептала она. — Как можно портить такую красоту?

— Что поделаешь, так уж устроены солдаты. Предоставь в их распоряжение роскошный дом, — и они превратят его в свинарник. И чем роскошнее убранство дома, тем хуже они будут с ним обращаться. Но ты еще не видела, во что они превратили ванные комнаты. Могу поспорить, что вся рота принимала ванну, не снимая сапог.

— Дэниел! — Она прижалась головой к его плечу, смеясь.

Продолжая смеяться, они медленно поднялись по лестнице на галерею. Стены галереи были теперь абсолютно голыми. Бриджит посмотрела туда, где раньше висел портрет Бернарда Розье, потом вопрошающе взглянула на Дэниела.

— Все картины в целости и сохранности, — сказал он. — Мы упаковали их в ящик и заперли в моих комнатах вместе с мебелью.

Они пересекли галерею и направились по коридору, ведущему к спальням. Он остановился у двери одной из спален и, достав из кармана ключ, повернул его в замке и толкнул дверь. Комната была до самого потолка забита мебелью, оставался только узкий проход от двери к окну. Дэниел прошел по нему первым, протискиваясь между нагроможденных стульев, столов, тумбочек, секретеров и шкафов. Дойдя до окна, он обернулся к Бриджит:

— Ты помнишь эту комнату?

Она посмотрела на кровать с высоким изголовьем и кивнула.

Кровать была завалена подушками, одеялами и свертками с постельным бельем. Дэниел подошел к ней и отодвинул одеяла, освобождая место для них двоих. Присев на край кровати, они тут же прильнули друг к другу и некоторое время сидели неподвижно, словно внезапно оробев. Оба знали, что достигли своей конечной цели, — по крайней мере на данный момент.

— Знаешь, чего я ожидал, когда позвонил вчера в твою дверь? — сказал Дэниел, потершись щекой о ее щеку. — Я ожидал увидеть степенную мадам учительницу с целым классом своих собственных детей — как минимум полдюжины.

— Дэниел! — Она запрокинула голову и заглянула ему в глаза.

— Я действительно ожидал увидеть что-нибудь в этом роде — или надеялся увидеть, потому что это, может, помогло бы мне выбросить тебя из головы. — Он усмехнулся. — Я ожидал от нашей встречи чего угодно. Бриджит, но я никак не мог ожидать, что через какой-то час после того, как я войду в твой дом, я снова буду держать тебя в объятиях… Ты мне веришь?

Она медленно кивнула.

— Да, Дэниел, я тебе верю. Только я никак не могу поверить, что мы с тобой на самом деле встретились. Все это случилось так быстро… Может, я сплю и мне снится сон? Я часто пыталась представить себе, что будет, если я снова увижу тебя, как я прореагирую на это, — но я не ожидала, что тут же брошусь в твои объятия… — Она подняла руку и дотронулась до его волос. — Я сейчас словно в каком-то опьянении, я ровно ничего не понимаю. Я просто не способна мыслить ясно. У меня в голове один-единственный вопрос: к чему это нас приведет, Дэниел?

— Неужели ты не знаешь? — Он недоуменно приподнял брови. — Что ж, если ты этого не знаешь, я могу тебе сказать. Мы с тобой больше не расстанемся, Бриджит. Я не позволю им во второй раз отнять тебя у меня. Мы будем вместе, чего бы нам это ни стоило. Ты разведешься с Питером, и мы поженимся…

— Нет, Дэниел! Нет, — перебила она. — Я не могу развестись с Питером, это… это невозможно.

Последние слова она произнесла совсем тихо, медленно качая головой из стороны в сторону, и в ее глазах стояло то же отчаяние, что и восемь лет назад.

— Что?! Что ты сказала, Бриджит? Прекрати говорить глупости, я больше не хочу этого слышать. — Он взял ее за подбородок и, приподняв ее лицо, заставил посмотреть ему в глаза. — Ты разведешься с Питером, Бриджит, и выйдешь замуж за меня, — сказал он тоном, не допускающим возражений.

Твердость его тона подействовала на нее отрезвляюще.

— Да, Дэниел, ты прав, — согласилась она. — Я должна развестись с ним и быть с тобой. И я бы развелась с ним, но он… он никогда не даст мне развод, я знаю. Он очень религиозный, а католическая религия не допускает развода.

Не отрываясь, он смотрел ей в глаза. Возникший в горле ком мешал ему говорить.

— Что ты хочешь этим сказать, Бриджит? — Наконец спросил он едва слышно. — Это значит, что ты останешься с ним, и я опять тебя потеряю? Но неужели ты сможешь снова отказаться от меня?

— Нет, нет, Дэниел, ты не так меня понял, — поспешно возразила она. — Я просто сказала, что мне не удастся получить от него развод, но я вовсе не собираюсь оставаться с ним. Я буду с тобой, Дэниел, — она заглянула ему в глаза, в самую глубину его темных блестящих глаз. — И мне все равно, смогу я выйти за тебя замуж или нет, для меня главное — это чтобы ты был рядом, и я пойду за тобой хоть на край света.

— О, Бриджит, Бриджит! Бриджит, любимая. — Он повторял ее имя и целовал ее лицо, глаза, волосы. — Бриджит, я люблю тебя. Я обожаю тебя, Бриджит. Помнишь, мы говорили об обожании? Я тебя обожаю, и мы будем жить вместе и устроим нашу жизнь наилучшим образом. Мы организуем нашу частную школу — это великолепная идея, и теперь мы наконец ее осуществим. Мы устроим школу прямо здесь, в этом доме, как я это задумал еще восемь лет назад.

Она не стала перебивать его, не стала говорить: «Нет, Дэниел, мы не можем поселиться здесь, в Гринволл-Мэноре. Это слишком близко от моей семьи, от Питера. Я не хочу причинять им лишнюю боль. Нам лучше уехать из этих мест, подальше от них всех». Что же касалось школы, Дэниел, увлеченный своими планами, еще не успел понять, что им никогда не удастся их осуществить, по крайней мере здесь, в этих краях, где все знали миссис Бриджит Конвэй, жену Питера Конвэя. Какие родители отдадут своего ребенка в школу, которой управляют женщина, бросившая своего мужа, и мужчина, живущий с этой женщиной «во грехе»?! А ведь в глазах окружающих это будет выглядеть именно так. Впрочем, все это сейчас не имело значения, о решении этих проблем они подумают в будущем. Сейчас самое главное — то, что они наконец вместе и знают, что теперь уже никто и ничто не сможет их разлучить.

Продолжая одной рукой обнимать Бриджит, другой рукой Дэниел отодвигал в сторону подушки и одеяла, освобождая место на кровати. Его негнущаяся нога не позволяла ему упасть на кровать вместе с ней, не выпуская ее из объятий, поэтому он встал и, не переставая смотреть ей в глаза, положил руки на ее плечи и мягко подтолкнул назад, потом осторожно перенес на кровать больную ногу и лег рядом с ней. Он не сводил глаз с ее лица, пока его руки скользили в медленной ласке по ее телу.

Они занимались любовью на той самой кровати, на которой спал Бернард Розье в годы своей молодости и на которой он в ночь бала совершил насилие над Кэти Малхолланд, зачав дочь, которая, сочетавшись браком с его законным сыном, стала матерью его внука и бабушкой его правнука, так поразительно походящего на него внешне, — Дэниела Розье Третьего, то есть его самого, воплотившегося в четвертом поколении.