"Воины Королевы" - читать интересную книгу автора (СЕЙМОН НОРМАН)

Глава четвертая

– Бери левее, Олаф, за тем холмом – муравейник.

– Откуда ты все знаешь?

– Я же бог! – Фольш хихикнул. – Все еще хочешь посадить меня на кол?

– Нет, есть другие способы, – каратель послушно принял левее, обходя колонну спешащих куда-то муравьев. – Например, можно срезать с человека мясо по кусочку, все время прижигая. Есть действовать равномерно и осторожно, то действо растягивается на несколько дней. Представь: человек жив, просит водички, а вместо рук и ног у него дни кости, и ребра наружу, и череп голый.

– Это, наверное, очень затруднительно, – усомнился Фольш. – Столько труда, и все только для того, чтобы кого-то помучать? Да и возможно ли это – ведь сердце слабый орган… Но судя по твоим воспоминаниям, ты не лжешь.

– У меня нет причин тебе лгать, – Олаф резко шагнул в сторону, толкнув бога плечом. Весил тот изрядно, сотник едва удержался на ногах. – Я твой враг, и никогда не буду другом.

– Зачем же тогда я веду тебя в свой дом?

– Ты думаешь, что сможешь изменить меня, обмануть… Смешно. Я – Олаф-сотник, каратель Чивья, с мной часто говорил сам Повелитель. Я – его доверенный человек. А Старик не ошибается, уж если он верит человеку, то не случайно.

– Да, у тебя о себе вполне лестное мнение, – согласился Фольш. – В душе ты воображаешь себя чуть ли не лучшим среди людей. Как же – характером тверд, хитер… Скольких людей ты обвел вокруг пальца, а привел к гибели, сотник?

– Скольких повстанцев, ты хочешь спросить? Это ты отправил их на гибель, а не я.

– Ты мне нравишься! – смешливый бог расхохотался. – Верно, всегда вини других, если уж нужен виноватый. Иначе где же свобода воли? Это мы проходили еще… Не вспомню даже, в каком классе. Но это не важно. Все же не понимаю твоего желания служить.

– Я – подданный Повелителя Чивья.

– Который без спроса копался у тебя в мозгах, как, например, я… Чем же я хуже? Вот послушай: когда Повелитель отправил тебя в Хаж и намекнул, что ты должен жениться на королеве Тулпан, разве ты не радовался, что вскоре сам станешь Повелителем?

– Старик ничего не намекал. Он сказал: если ты захочешь стать мужем королевы, и если она не возражает, – припомнил Олаф. – И ведь он знал, что лишится меня. Хаж независим от Чивья.

– О, да! Конечно! Крохотное королевство Хаж, едва сдерживающее напор стрекоз, вполне независимо от чивийцев, которые под этим прикрытием ушли за перевалы и обосновались там. Конечно, независимое! Королева, которой нет и двадцати, ни одного смертоносца, в советниках – старые дурни, – Фольш неплохо разбирался в обстановке. – Да еще мужа ей подсунуть из своих доверенных людей, того, кого знаешь лучше чем себя. Ведь Повелитель знает о тебе все, даже то, что сам ты забыл! Независимое королевство Хаж, прекрасно. Но что бы ты мог предпринять в качестве Повелителя? Только защищать свою единственную крепость, тем самым защищая сидящих за перевалами чивийцев, давая им возможность вернуться. А уж если Повелитель Чивья наберется сил, если опрокинет и погонит стрекоз, сметая их города – кому тогда будет нужен Хаж? Кого тогда заинтересует судьба его Повелителей – парочки двуногих? Старик, как ты его зовешь, этот мерзкий древний паук, помнящий еще Мутацию, просто использовал тебя. Хорошо еще, что Тулпан возмутила твоя неслыханная наглость, а то сидел бы сейчас во Дворце, ждал весточки и указаний от восьмилапого господина.

Олаф хотел было спросить про Мутацию, но упоминание о его отношениях с Тулпан все затмило.

– Что ты можешь знать, поганец?! Королева Тулпан – взбаламошная девочка, и только. Услышала, от меня же, что стала Повелительницей, и возгордилась, не захотела делиться властью.

– Чушь. Она с удовольствием повесила бы всю свою власть на твои плечи, – отмахнулся Фольш. – Ты обидел ее! Явился и стал говорить: когда мы поженимся! Когда я стану королем! Когда я стану Повелителем! Ты ее даже ни о чем не спрашивал, ты оскорбил Тулпан. А она в тебя влюблена, как любая дурочка на ее месте. Еще бы: знаменитый чивийский сотник! Человек-легенда! Борец с Фольшем, со мной то есть! – бог засмеялся. Олаф уже с трудом мог сдерживаться – постоянный хохот выводил из себя. – Ах, я забыл: ты же ее спас как-то раз от повстанцев, на пару с Люсьеном. Отлично. А потом пришел и сказал: это все – мое! А что она любит Хаж, что она родилась и выросла в нем, ты не заметил?

– Пусть так, – сотник решил по возможности удерживаться от резких замечаний. – Пусть все так, как ты говоришь. Хотя я вижу лишь глупую девчонку, упивающуюся властью…

– Да нет у нее никакой власти, одни заботы и страх перед завтрашним днем!

– Пусть так. Все равно, нет ничего удивительного в том, что Повелитель захотел увидеть на троне Хажа меня, а не какого-нибудь поселкового дурачка. Это нормально, тем более что… Я сам этого хотел, и Старик знал. А что касается того, люблю ли я прислуживать – да, я люблю служить своим друзьям.

– И хозяевам.

– Друзьям. Тем, кто помогает людям выжить. Без смертоносцев человеку в степи очень трудно. Однажды я гнался за повстанцами, остатками большого отряда. Колдун, с помощью твоего шара, конечно, морочал нам голову несколько дней. Мы носились по степи, но однажды случайно нашли их стойбище. Дикари заночевали возле логова семьи скорпионов. Ночью тварям удалось подкрасться к часовым… И все было кончено. Люди в степи не могут выжить без помощи пауков! Мы должны быть благодарны им. Если бы не восьмилапые, то люди ютились бы только на островках среди страшных морей, да в предгорьях, где невозможно вырастить хороший урожай. А кто защищает наши злаки в степи? – вспомнил Олаф. – Только восьмилапые, а ведь сами их не едят. Они стоят среди полей и отгоняют хищников.

– И пожирают хищников, – уточнил Фольш. – А взамен имеют преданность двуногих, которые помогают им удерживать в подчинении этот мир, защищают от жуков-огневиков, теперь вот от стрекоз… Вы нашли за горами воздушные шары, арбалеты, яд. Но пользоваться всем этим могут только люди! Послушай, Олаф, неужели ты сам не понимаешь: с таким оружием вы можете победить любую армию смертоносцев! Они вам больше не хозяева!

– Соврал! – в ребячьем восторге выкрикнул сотник. – Соврал! Ты соврал, как и тогда, когда показывал мне армию на звезде! Я узнал там тех, кто выдали твоих слуг! А теперь ты говоришь, что воздушными шарами могут управлять только люди – неправда! Существо, которое сидит в шаре, слушается только смертоносец. Человек не может заставить его выделить летучий газ.

Фольш помолчал некоторое время, все так же неутомимо вышагивая по степи.

– А разве это справедливо: отказывать в милости тем, из кого ты своими страшными пытками выбил правду? Да, они предали моих слуг, но ведь не по своей воле. Ты сначала болью лишил их разума, а уже потом…

– В своих сказках ты говорил им по другому, – отрезал сотник. – Если бы они знали, что на звезду Фольша в новом теле попадут и предатели, то рассказывали бы мне все сразу. Не пришлось бы и пытать. Неправда, что мне это нравится!

– Ну, большого отвращения ты тоже не испытываешь, – заметил бог. – А если бы я сказал, что на звезду попадут все, то ничего не вышло бы. Восстания стали бы неудачны, не горели бы города.

– С самками и потомством!

– С паучихами и паучатами, с отвратительными насекомыми, для которых лучшее лакомство – человеческое мясо. Желательно, живое, с теплой красной кровью, – уточнил Фольш. – Не рассуждай, как восьмилапый – ты же человек. Да, горели самки… Ты ведь их не любишь, они малоразумны и постоянно впадают в истерическое бешенство.

– Просто стараюсь держаться от них подальше, вот и все.

– Все стараются держаться от них подальше, даже смертоносцы. С чего ты взял, что защищать потомство чужого вида – доблесть? Только люди способны на такое! Посмотрел бы я, как жуки принялись бы сражаться за личинок стрекоз, например. Да ведь пищи не хватит на потомство всех!

– Их будущее – наше будущее, – упрямо сказал Олаф. – Смертоносцы наши друзья.

– А в городе стрекоз друзьями зовут летучек. Но они лишь используют людей, ваш разум и силу… Все насекомые используют людей. Сначала живых, потом мертвых – в пищу. Стрекозы тоже едят покойников, кормят ими личинок.

– Откуда ты знаешь?!

– Полазил в голове Доллы… Странно, что ты не догадался. Подземные камеры, куда увели ее мать – не уверен, что ее не пожрали еще живой. Но на самом деле девочка все понимает, просто не хочет об этом думать.

Олаф до боли прикусил губу. И в самом деле Фольш свел его с ума – вот еще одно доказательство. Он хотел пытать Доллу, отрезать ей ухо, а ведь достаточно было взять в руки шар и прочесть ее мысли!

– Да, именно так, – подтвердил Фольш. – Смотри, уже различимы скалы впереди. Если сегодня летучки нас не потревожат, то за ночь ты пойдешь к ним совсем близко. Я тебе советую все же идти и ночью, тогда утром ты немного поспишь, а к вечеру окажешься у меня в гостях.

– Согласен.

– Не боишься?.. – бог не дождался ответа. – Это хорошо, что не боишься. Жажда мести за потомство пауков ослепила тебя, ты идешь один во вражье логово. Не понимаешь даже, что это я заставил тебя полезть ночью в город стрекоз, я заставил оставить шар в мешке… Да, да! Иначе ты бы никогда не взял с собой Доллу – прочел бы ее скучные, неинтересные мысли, и оставил в городе.

– Зачем ты это делаешь? – сотник замедлил шаг.

– Не скажу! – опять рассмеялся бог. – Кстати, это и делаю не совсем я… Но ведь ты и теперь не испугался, верно? Все еще хочешь попасть ко мне в дом, резать меня на куски?

– Я это сделаю или умру, – зло сказал Олаф. – Десятки моих друзей погибли от рук твоих слуг. Горели города, гибли не только пауки, но и люди. Десятки лет продолжаются восстания…

– Сотни, – оборвал его Фольш. – Больше двух сотен лет, если тебе интересно. Количество городов в степи за это время сократилось вдвое, иначе стрекозы не сломили бы смертоносцев так быстро.

– Ты помогал им?!

– Нет, они появились достаточно неожиданно. Но летучки мне нравятся больше пауков. Они не воюют друг с другом, приучат к миру и людей. Потом один из их слуг отыщет в степи странный шар… И вскоре, ночью, в городе стрекоз поднимется восстание. Личинки беспомощны… Потом в другом городе. Потом повстанцы научатся пользоваться ядом – я научу. Ведь мне известно все, что известно тебе. Рыбка в озере по ту сторону гор имеет в своем теле небольшой пузырь, и поэтому ее никто не ест, верно?

– Все так, – кивнул Олаф. – Значит, я не зря иду к тебе. Надо остановить это безумие, или ты погубишь всех.

– Всех, кроме тех, кто согласится принять мою сторону, воевать за мир для людей! – со счастливой улыбкой произнес Фольш. – Остальные провалятся во тьму копошащуюся, когда мы прогоним насекомых.

– Это невозможно! Оглянись – они заполонили собой все!

– Есть способы, – бог мечтательно посмотрел на небо. – С летающих кораблей можно распылить некоторые газы, безвредные для существ с красной кровью. Но прежде мне надо научить людей ценить победу, жить в новом мире. Иначе – зачем это все?.. Но много людей мне не нужно. Хватит и нескольких тысяч.

– Я рад, что убивал их.

– Не преувеличивай своих заслуг, – усмехнулся Фольш. – Никто на них и не рассчитывал. Все эти восстания – пробы, неудачные пробы. Но я изучал людей, изучал повстанцев и карателей. Я нашел тебя, например. Ты мог бы сильно помочь мне… Но об этом потом. Воздушные шары, которыми могут управлять только смертоносцы – чепуха. Я могу научить тебя строить другие шары, без всяких существ. А шар даст тебе возможность самому командовать теми, что имеются. И самое главное: что такое шар без лучника? В войне он бесполезен, годится только для патрулирования и облав. Да ты сам видел это на Джемме – островитяне там вовсе не боятся восьмилапых врагов на воздушных шарах.

Сотник надул щеки, потом медленно выпустил воздух. Пожалуй, стоит поменьше разговаривать с Фольшем. Очень хочется научиться строить шары без насекомых внутри, хочется получить новое оружие… Но этот бог – обманщик, каждое его слово, даже правдивое – все равно обернется ложью.

– Все-то ты знаешь, и про Джемму, и про шары, и про Старика… – пробормотал Олаф.

– Какой-никакой, а бог. Заметь, что и ты все это знаешь, а выводы делаешь другие. Неправильные выводы. Думаешь, что служить пауку – лучший удел для умного, деятельного, и что более всего удивительно – честолюбивого человека. Думаешь, что все люди, протестующие против существующего уклада вещей – преступники, и даже не просто преступники, а выродки. Как же тогда быть с твоими собственными предками? Думаешь, они не участвовали в Древних Войнах, до того, как настала пора Рабства? Что они думали о восьмилапых хозяевах – до того, как появился твой любимый Договор?

Олаф ничего не ответил, продолжая размеренно вышагивать в сторону гор.

– Молчи, – разрешил Фольш. – Я же все равно тебя слышу. Твои предки много не знали, и что самое интересное, нынешние пауки – совсем не те, что прежние. Смешно! Да откуда ты это взял?! Твой Повелитель Чивья, которого ты называешь Стариком – сколько ему по твоему лет? – бог опять сделал паузу, но ответа не дождался. – Ты знаешь, что он стар, очень стар. Повелители не умирают своей смертью… Восьмилапые вообще бессмертны, ты когда-нибудь задумывался об этом? От линьки до линьки, меняя хитин, лапы – почти весь скелет, они живут и живут. Поэтому им и необходимы войны, если бы не внутренняя агрессивность, восьмилапые давно заполнили бы собой весь мир, да в несколько слоев. У людей не так…

Под ногами шуршал гравий, здесь начиналось каменистое предгорье. Назойливая муха зависла перед самым лицом. Олаф отогнал насекомое, но оно тут же вернулось. Саранча муху не пугала… Тогда сотник внушил ей видение стрекозы. С жужжанием негодная умчалась, выписывая виражи над самой землей. Показался еще дин караван муравьев – они тащили попадавшие деревья из ближайшего леска. Почему муравьи никогда не ломают деревьев сами? Силы хватит, а дом получится прочней. И что было бы, не собирай муравьи падающие от бурь и возраста стволы? Наверное, вся земля давно покрылась бы ими в несколько слоев.

– Нет, ты все-таки подумай о том, сколько лет твоему Старику, – настаивал Фольш. – Тысячи лет, Олаф. Он помнит и Рабство, и Древние Войны. Он жил тогда в степи, терзал людей, пытался их уничтожить вместе со своими сородичами.

– Что ж, в таком случае он многому научился с тех пор.

– Смертоносцы научились многому, – согласился бог. – А вот люди многому разучились. Даже отравленных стрел у вас не было сотни лет. Между тем Старик еще старше. Он помнит Мутацию.

Они опять прошли немного молча. Солнце заходило чуть левее вершины Валомриканси, и именно туда путники направлялись. Кто и когда назвал так эту гору?.. Олаф ждал ответа на свой невысказанный вопрос, но Фольш не торопился.

– Хорошо, я спрошу вслух, – сдался сотник. – Что такое Мутация?

– У твоего друга Агни… Да я знал и его, – кивнул Фольш, когда мозг сотника взорвался изумленными эмоциями. – Ты слишком известная личность, я давно заинтересовался тобой. И не только я, конечно же. Так вот Агни, чивийский книгочей. Помнишь, как он обожал собирать древние книжки с запрещенными сказками? Про Древние Войны, про Предательство, после которого смертоносцы узнали секрет человеческой души и победили людей, про Белую Башню… Там не было сказки про Мутацию, но была история о Зеленой Звезде, которая упала на землю. Часть наших предков улетела от Катастрофы – это слово ты тоже должен помнить – на летучих кораблях, а другая…

– Ты сказал «наших предков», – отметил Олаф. – Ты лживый бог.

– Хорошо, я не бог, – легко согласился Фольш. – Так вот Мутация была вызвана Катастрофой, падением Зеленой Звезды. Невидимые лучи кое-что повредили в нашем мире. Чувствительнее других оказались насекомые. Они стали расти, кто от поколения к поколению, другие – еще и от линьки к линьке. Представь ужас людей, когда вчерашние малыши, на которых никто не обращал внимания, вдруг стали опасны для жизни! Это и заметили не сразу – ведь Катастрофа вызвала землетрясения, наводнения, извержения вулканов… Примерно тогда и появился этот горный хребет.

– Спасибо, что скрашиваешь мой путь сказками, Фольш, – поблагодарил Олаф.

– Я говорю это для того, чтобы ты осознал: Повелитель Чивья помнит себя еще маленьким, пугливым, неразумным. Потом он стал расти, вместе со своими соплеменниками… Мутация создала много видом разумных пауков, способных общаться между собой. В то же время у них часто разные предки, не все расы восьмилапых могут скрещиваться между собой. А кому-то не повезло, и разум их остался в зачаточном состоянии. Что ж, они тоже дали потомство, тоже нашли себе место. Например, шатровики. Ведь ты замечал, что шатровики очень похожи на смертоносцев?

– Шатровики заметно мельче и слабее.

– Слабее их воля. В поединке сознаний смертоносец всегда побеждает, вот шатровики и не могут сражаться с ними на равных, – терпеливо пояснил Фольш. – А насчет мельче… Знаешь, сколько живут шатровики? В среднем около трех лет. Битвы, поединки в брачный период, пожирание самцов самками в голодные времена, пожирание самок потомством в самые голодные времена… Это не касается только Старой Самки, которая есть в каждой большой семье шатровиков, эта тварь сидит в самой глубине, в паутине, никогда не выходит наружу. Поверь, внешне она ничем не отличается от самки смертоносца, еще и покрупнее многих.

– Откуда ты так хорошо знаешь про шатровиков? Вырос у них? – сотник довольно грубо намекнул на популярную малоприличную байку о самом глупом воине, которого взяли к себе жить шатровики. «Вырос у них» означало – не сыном ли ты ему приходишься? Не твоя ли мать сидит в затянутой паутиной роще? Но Фольш то ли не знал этой сказки, то ли просто не обиделся. – Я думал, тебя больше интересуют люди.

– О, про людей я знаю даже больше, чем ты! А о шатровиках мне рассказывал один приятель, точнее, приятельница. Возможно, ты ее увидишь…

– Когда я увижу тебя? В настоящем теле?!

– Скоро, обещаю, – посерьезнел Фольш. – Я рад, что ты не боишься. К твоей ненависти все же примешивается любопытство. Ты еще не потерян для людей, Олаф.

На закате второго дня Люсьен с Келвином под ползли друг к другу пошептаться. Так уж вышло, что общего командира для всех в отряде все-таки не было, прибившиеся к стражнику люди предпочитали слушаться своего, проверенного начальника. Хажец не спорил, утешаясь тем, что пять воинов в любом случае лучше двух. Ведь враги – что хищники, что стрекозы и их слуги, что Фольш – у них одни.

– Не знаю, где его и искать, – посетовал Люсьен. – Он говорил про черную скалу с белой отметиной, но где она? Я надеялся обнаружить следы сотника, ведь мимо этого места не пройдешь, Хлоя всех гонит на север, но ничего не вижу.

– Каратель, – пожал плечами Келвин. – Он следов оставлять не привык. А может быть, идет без привалов, ночью и днем – тогда он далеко от нас оторвался.

– С какой стати ему идти днем?

– Не пытайся предугадать поступки Олафа-сотника, – усмехнулся тчарракец. – Если бы это было возможно, то повстанцы давно бы его зажарили и сожрали. Меня больше беспокоит, не обманул ли он тебя, не пошел ли в другую сторону. Как все же вы потерялись?

– Он отправил меня в Хаж, потому что не мог тащить в горы девочку.

– А ты решил его провести, и идти следом? – уточнил Келвин. – Я так и подумал. Приказ королевы, я понимаю… Сотник не любит, когда в его дела кто-то вмешивается, это всем известно. Что ж, будем считать, что идем в Хаж, только сделаем крюк к горам. Найдем его – хорошо, а нет – пойдем дальше на север. Там спокойнее, патрулей летучек меньше. Кого там, у гор, искать?

– Наверное, ты прав, – с облегчением сказал Люсьен.

Стражник не любил размышлять, поэтому такое толковое объяснение его очень устроило. В самом деле, идти вдоль гор дольше, но гораздо безопаснее. А Олаф, если уж ему вздумается попасть в беду, еще как-нибудь даст о себе знать. Например, повстанцы, которые возможно обосновались в горах, не могут не оставить хоть каких-нибудь следов. Вот они-то и приведут к сотнику.

– Эх, перекусить бы горячего, – помечтал Келвин, оглаживая обожженную солнцем лысину. – Но надо, конечно, идти. А мне вот страшно ходить ночами. Кажется, что вот-вот наступлю на скорпиона.

– Дело привычки, – приосанился Люсьен. – Ты лучше за Доллой следи, а по сторонам мы с Алем будем поглядывать.

Долла почему-то сразу прониклась доверим к Келвину, старалась держаться поближе, а он и не возражал. Всю предыдущую ночь он тихонько рассказывал девушке всяческие истории о степной жизни, так что короткого столкновения с выбравшимся из норы земляным пауков почти не заметила. Впрочем, Аль оказался на высоте – сразу убил хищника из арбалета. Паоло и Джани долго хвалили меткость юного хажца, а у того даже хватило ума не сказать про отраву на кончике стрелы.

– Что ж, тогда, пожалуй, можно уже подниматься, – предположил Келвин. – Солнце почти зашло, летучки домой улетели.

Он даже не успел встать, только сел, и сразу заметил патруль. Стрекозы летели низко над землей, будто едва тащили сетки с сидящими в них лучниками. Девять штук – эскадра. Келвин мгновенно повалился в траву, но то ли именно в этот миг кто-то посмотрел в его сторону, то ли насекомые воспринимали своими фасетчатыми глазами всю степь сразу – строй мгновенно изменил движение и понесся к притаившимся людям.

– Вставай! – закричал Люсьен, подхватывая лук и выпрямляясь. – быстрее!

– Да нет же, лучше нам отбежать от них! – запротестовал было Келвин, уже делая первые шаги.

Но было поздно – из травы поднялись заспанные воины, зевающая Долла. Аль первым сообразил, что происходит, и выстрелил.

– Куда?! – взъярился Люсьен. – Куда метишь, Фольшев сын, до них еще далеко! Рассыпайтесь, рассыпайтесь!

Сам он прихватил Доллу за руку, оттащил пленницу в сторону.

– Не вздумай к ним бежать, слышишь?! – крикнул стражник, уже выцеливая первого врага. – Себя не пожалею, но тебя убью!

Люсьен всегда считал себя ответственным человеком. Арье помог им, прятал в своем сарае, подвергая смертельной угрозе всю семью. Если Долла опять окажется у стрекоз, речника обязательно казнят.

– Когда их тени упадут вон на те кустики с желтыми цветами, – еще стражник умел мгновенно успокаиваться, едва натянув лук, – откатывайся прямо по земле. Они разбираться не станут.

Долла, конечно, прозевала нужный момент и кинулась в сторону, только когда две стрелы вонзились в землю позади людей. Впрочем, целились не в нее – может быть, лучники узнали чернокожую девочку? Люсьен выстрелил позже, в тот самый миг, когда стрекозы взвились вверх, клином уходя в небо, спасая людей от ответной стрельбы.

Он метил в брюхо третьей справа летучки и чуть левее. Расчет оказался верным – именно там оказалась другая стрекоза одновременно со стрелой. Когда кончик оружия смазан ядом, достаточно любого попадания. Насекомое перестало махать крыльями и, перевернувшись, рухнуло на землю. Туда с воплем устремился Келвин – у него не было своего лука.

– Я тоже попал! – крикнул Джани. – Только в лапу!

Аль стыдливо промолчал, скорчился, перезаряжая арбалет. Люсьен наудачу выпустил еще пару стрел в медленно разворачивающуюся эскадру, посмотрел с тоской на солнце. Еще почти половина диска торчала над горизонтом. Почему же летучки до сих пор не в городе?! Клин опять пикировал к земле.

На этот раз все стреляли лучше. Люсьен лишь каким-то чудом избежал раны, стрела выпущенная из-под брюха стрекозы влетела в рукав куртки, ударилась о вшитый железный брусок и застряла там, проткнув добротную кожу. Стражник понял это только когда после выстрела не смог согнуть левую руку. Зато сам опять действовал удачно, еще одно насекомое рухнуло на траву.

Завыл Паоло, прямо ему в живот угодил тяжелый дротик. Проткнутый насквозь, воин мелкими шагами пошел куда-то в степь, перебирая руками по древку. Зато Джани опять попал, и теперь удачнее – стрела ударила стрекозу прямо в глаз, оглушила и не позволила выйти из пике. Летучка грянулась о землю с ходу, человек под ней даже не вскрикнул.

– Фольшева дочка! – Келвин неосторожно подбежал к насекомому, чтобы проверить, не жив ли еще лучник, и едва не остался без руки, когда в агонии она взмахнула острым, жестким крылом. – Ну, солнце! Уходи!!

Эскадра летела к светилу, будто спешила за ним. Но на западе нет города, нет уютных нор. Значит, им предстоит выдержать еще один натиск.

– Аль, куда же ты стреляешь, дубина поселковая?! – Люсьен вспомнил о своих обязанностях старшего. – А ну сбей хоть теперь одну!

– Я… Око, я никак что-то… – промямлил покрасневший юноша, опять перезаряжая оружие.

– Долла?! – Люсьен огляделся в поисках пропавшей девушки, уже и в самом деле готовый выстрелить ей в спину. – Где ты?!

– Я здесь, – ответила Долла почти из-под ног стражника. – Я споткнулась.

– Ну и лежи там, – хажец отошел на несколько шагов.

Эскадра снова летела к ним, но на этот раз стрекозы отвернули вверх гораздо раньше, поэтому Люсьен промазал. Зато неожиданно попал Аль, летучка закувыркалась вниз, завопил сидевший под ней воин. Его крик слился с криком Джани, которому пробило руку.

– Вот и все, – сказал Келвин, провожая взглядом уходящих на юго-восток стрекоз. – Что б вы не долетели и в реку попадали, твари проклятые. Паоло! Тебе помочь?

Ничего не отвечая, тчарракец помотал головой. Очень бледный, он сидел на покрасневшей траве, баюкая торчащее из живота древко.

– Сейчас я вытащу! – засуетился Аль.

– Не надо! – остановил его Келвин. – Ты этим не поможешь, только причинишь лишнюю боль. – он подошел к Люсьену, на пути погладив по волосам Доллу, тихо сказал: – Дай лук.

Стражник, чуть помедлив, отдал ему оружие. Келвин быстро прицелился и с хрустом всадил стрелу прямо в затылок Паоло. Тот отпустил дротик, поднял руки, но обхватить голову не успел, повалился ничком.

– А как иначе? – вздохнул Келвин, возвращая стражнику лук. – Надеюсь, кто-нибудь сделает это для меня, если мне вот так же кишки на палку намотают. Джани, что с тобой?

– Мне так помогать пока не надо, – мрачно пошутил воин, руку которого уже перевязывал Аль. – Завтра утром здесь будут все стрекозы города.

Люсьен посмотрел на Келвина, тот задумчиво добрал с земли меч, вытер о траву кровь – все-таки дорубил кого-то.

– Надо бежать, – сказал стражник. – Бежать всю ночь, и днем не останавливаться.

– Не успеть нам до гор, – покачал головой Келвин.

– В покое нас не оставят! Джани прав, завтра утром весь этот кусок степи будут обшаривать и с воздуха и пешком. Мы можем укрыться только в горах, иначе уж лучше остаться на месте.

– Не успеем, – опять вздохнул Келвин. – Но ты прав, надо бежать. Долла, девочка, не потеряй опять обувку. Отстанешь – погибнешь.

Аль закончил перевязывать Джани, отошел, поправил оружие. Люсьен, опытный в таких вещах, пошел сначала не спеша, постепенно наращивая темп. Когда закончились сумерки и на степь опустилась ночь, отряд перешел на бег. Стражник мысленно опять пожалел Доллу – каково ей, всю жизнь просидевшей в норе? Хотя девчонка, даром что черная, и вправду оказалась выносливая.

Воины подобрались опытные – старались бежать в ногу. Такой дружный топот производит на насекомых впечатление бегущего грузного хищника, многие предпочтут убраться с дороги. Главное не забежать в темноте на муравейник, шестиногие трудяги не боятся никого, выскочат все сразу. Общее хриплое дыхание вскоре слилось в один жутковатый, тихий рев.

Один раз прямо перед Люсьеном оказалась сороконожка. Он сходу перемахнул ее. Против его ожидания, никто не споткнулся – люди будто не только бежали, но и думали в такт. Перескочили все, даже Долла. Стражник некоторое время размышлял об этом, потом встряхнул головой. Мысли наводят скуку, а монотонно двигаясь в темноте так легко заснуть. Он командир, он должен смотреть.

Но наверное, даже скорпионов не прельщала охота на крупное и судя по рыку очень злое насекомое. Отряд оставлял за собой все новые и новые броски копья, как по старинке считал расстояние Люсьен, а ничего не происходило. Стражник попытался вспомнить, не виднелись ли уже горы вечером. Нет, он и не смотрел на запад. Еще далеко…

Время тянулось бесконечно. Когда забрезжил рассвет, Люсьен даже не сразу это понял – ему показалось, что в глаза просто болят от пота. Однако вскоре за спиной взошло солнце, выставив сперва самый краешек. То самое солнце, которое так медленно закатывалось вчера…

– Вот… Они!.. – Келвин поравнялся с Люсьеном.

Стражник лишь пробежав еще несколько шагов понял, о чем речь. Далеко впереди поднимались к небу горы. Слишком далеко… Если бы еще день, еще ночь. Но стрекозы не дадут им этого дня. Люсьен сбавил скорость, оглянулся. Мимо него тупо пробежал Аль, в болтающейся руке намертво зажат арбалет. За ним Долла, девушка дышала со странным присвистом, будто воздух выходил из нее еще и через дырку в боку. Платье подвернуть почти до пояса – догадалась когда-то это сделать. Мысленно похвалив ее, Люсьен перешел на шаг, рядом оказался Джани. Этот, худой да жилистый, перенес ночной бег лучше всех, даром что ранен.

– Может, нам рассыпаться? – спросил он. – Тогда, может, не всех найдут.

– Ты думаешь, они там дураки? – у Люсьена от шага почему-то закололо в боку. – Нас пересчитали еще вечером.

– А может те, вчерашние, и правда не долетели в темноте?

– Тогда про нас вообще не знают. Нет, разбегаться глупо.

– А вот еще я подумал, – не унимался Джани. – Найдем холмик, и там оборону займем. Может, отстреляемся? Нам только до вечера продержаться.

– Они принесут сюда столько людей, сколько потребуется. А еще стрекозы очень ловко кидают камни в головы. Как ты будешь отстреливаться, если со всех сторон лучники, а ты бегаешь по своему холмику и уворачиваешься от булыжников? Отстань, Джани. Надо просто идти вперед.

Келвин наконец остановился, стал, тяжело дыша, разрывать землю в низинке. К нему присоединился Аль, и скоро все с наслаждением пили воду. Воины успокоились быстро, а вот Доллу Келвин оттащил от «колодца» за волосы.

– Нельзя много пить, мы ведь опять побежим сейчас.

– Я больше не могу! – взмолилась девушка. – Куда бежать? Стрекозы летают быстрее всех! Оставьте меня, а?

– Видишь, у Люсьена на боку висит длинная острая железка? – тихо спросил ее Келвин.

Долла замолчала. Немного посидев, дав солнцу высушить пот, стражник поднялся. Теперь Люсьен опять вышел вперед. Некоторое время он вел отряд пешком, затем начал перемежать шаг с бегом. Никто не разговаривал, никто не смотрел на восток. Люсьен подумал, что был бы не против первым получить в спину стрелу, если уж стрекозы появятся. Умирать – так побыстрее. Но солнце поднималось все выше, а летучек пока не было.

– Думаю, они пока проверяют степь ближе к городу, – предположил Келвин. – Ведь с того места мы ушли, а куда – они не знают. Важнее всего не подпустить нас к свои драгоценным личинкам.

– Какая разница? – Люсьен заставил себя оглянуться. Небо было чистым. – Нет и хорошо. Но день только начался…

Он опять побежал и Келвин послушно затрусил следом. Солнце все сильнее припекало спины. Вокруг буйствовала степная жизнь: тысячи травоядных жуков пожирали траву, вокруг них будто дремали разнообразные хищники и стервятники. Среди них почти не было опасных для человека – самые страшные твари предпочитали почему-то охотиться ночью.

Паук-верблюд, огромный, нескладный, будто издеваясь над людьми обогнал отряд. Люсьен вспомнил, как скакал прежде на смертоносцах. Восьмилапые бегут не только очень быстро, но и удивительно ровно, в седле можно спать, вытянувшись почти во весь рост на плоской спине. Олаф говорил, что сравниться с хорошей гонкой может только полет на стрекозе… Все успел этот сотник. Люсьен опять оглянулся. Никого, в небе только мухи, шмели да осы.

– Полдень! – выдохнул Джани, когда отряд опять перешел на шаг.

– Лучше бы ты этого не говорил, – тихо бросил обернувшийся Келвин. – Вот они, вижу две… Нет, три эскадры.

Один клин надвигался почти прямо на людей, два других летели по сторонам. Люсьен подумал, что таких эскадр, вытянувшись в линию ищущих беглецов, сейчас в степи очень много.

– В кусты, в кусты!.. – прошипел он, хватая бессмысленно шагающую Доллу и заталкивая ее в случившиеся рядом заросли невысоких кустов.

Оттуда выскочил, яростно щелкая жвалами, шанта, маленький, с человеческую голову паук. Келвин успел подрубить храбрецу ноги прежде, чем тот прыгнул на вторгшихся на его территорию гостей. Еще одного подстрелил из арбалета Аль, третьего уже на лету сбил мечом сам Люсьен. Больше на них никто не напал, все замерли, тяжело дыша. Покачивалась на ветру паутина, в ней билась свежепойманная муха.

– Связать может над собой ветки? – предложил Джани. – Видно нас, а стрекозы еще далеко.

– Лежи и не шевелись, – попросил Люсьен. – Над нами паутина. Летучки твари зоркие… Одна надежда, что двигаются все же чуть стороной.

– Еще летят, – Келвину в просвет между ветками было видно небо на востоке. – Пять эскадр. Основательно прочесывают… Уверен, что они и на землю спускают людей, проверять заросли вроде этих. Но дойдет ли до нас очередь? Сперва ведь должны проверить все со стороны города, а уж потом…

– Заткнись, пожалуйста, – попросил Люсьен.

Первая линия стрекоз миновала их. Похоже, летучки ничего не заметили, продолжали так же ровно лететь к горам. Зато из следующих пяти эскадр средняя должна была пройти прямо над ними. Люсьен в глаза ударил солнечный зайчик, отразившийся от меча Джани. Воин заметил это и быстро сунул оружие в траву.

Вдруг, немного не долетев до отряда, все пять эскадр одновременно зависли в воздухе. Что-то кричали в высоте люди, размахивали руками.

– Заметили! – Келвин потянул из колчана стрелу. – Совещаются, как нас проще взять.

– Нет, – Аль смотрел на запад. – Они не нас заметили. Там кто-то еще и там что-то… Непонятное.

Осмелившись чуточку повернуть голову, Люсьен нашел просвет в дрожащих на ветру листьях. Вот промелькнула эскадра, одна из тех, что полетели к горам. И вслед ей вдруг прочертила небо белая линия, догнала одну из летучек, которая… Вспыхнула пламенем, оставив слепящую искорку на сетчатке стражника.

– Дети Фольша, – прохрипел Люсьен. – Что это?

– Может, и дети Фольша, – не понял смысла его слов Келвин. – А может, и Олаф-сотник, от него таких штук запросто можно ожидать.

– От этой эскадры только четыре стрекозы осталось, – сообщил Аль, которому лучше других было видно. – Они удирают. И другие тоже уходят!

Те стрекозы, что зависли не долетев до отряда, наконец сдвинулись с места, чуть отлетели к югу. Туда же подтянулись и остальные летучки, потом по очереди стали снижаться.

– Людей ссаживают, – прокомментировал их поведение Келвин. – Хотят с земли подобраться.

– Может быть, атакуем? – предложил Джани. – Как ударим им в бок! Поможем.

– Кому? – осадил его Люсьен. – А если там повстанцы? Пусть убивают друг друга. У Олафа никаких огненных стрел не было, точно вам говорю. Остаемся здесь и сидим тихо. Нам нужна ночь, чтобы идти дальше.

– Я боюсь туда идти, – тихо сказала Долла.

Ей никто не ответил.