"Дьявольское кольцо" - читать интересную книгу автора (Буровский Андрей)

много лучше. Проходили рыжие, осенние виноградники с черными, красными,
оливково-серыми гроздьями. Не только возле деревень и городов, в чистом поле
попадались сады, хотя и без экзотики - без апельсинов, мандаринов. Яблоня,
персик, груша, кизил... вот почти все.
Василий Игнатьевич хотел увидеть оливки и разочаровался - одиночно
стоящие, нелепо корявые деревья с почти серой, жесткой листвой. Ему
рассказали, что на юге оливок гораздо больше, что деревья там не такие,
низкие и корявые, а высокие и мощные, и что их там выращивают целыми рощами,
не для себя, а для товарного производства, для продажи масла.
Но обработанной земли было немного. Гораздо больше было пастбищ... и
таких, что роскошью казались любые российские пастбища, даже кочкарники.
Склоны испанских гор были покрыты сухой жесткой травой, одна травина торчала
от другой за несколько сантиметров. Жуткие пастбища осваивали овцы, а
больше - страшно мохнатые, диковатого вида козы.
Пастухи были в грубых серых рубахах, кожаных лаптях, с оружием. Бродит
много банд, стадо надо уметь защитить, и уже не только от волков... Винтовки
в руках пастухов были первым признаком, что они идут на войну.
Попадались городки, совсем близко один от другого. Крохотные каменные
городки с фонтаном и ратушей, с непременными кофейнями и лавками. Городки
были чужими. Еще более чужими, чем каменно-глинобитные, серые и желтые
деревни. В городках стояли гарнизоны - иногда несколько человек, но они
были. Гарнизоны поддерживала милиция - вооруженные жители.
Испанцы договаривались о ночлеге, о еде. Василия Игнатьевича удивляла
дешевизна благодатного юга, порядок, царящий везде покой... Испанцы
ужасались росту цен, падению песеты, разгрому, внесенному в жизнь войной.
14 сентября ухо поймало звуки отдаленной канонады: слабые, смазанные
расстоянием "буу-умм... бу-ммм" артиллерийской дуэли. Василий Игнатьевич
слышал канонаду впервые со времен Гражданской войны. Вечером отряд вошел в
городок, где была военная комендатура, и Василий Игнатьевич лег спать уже
внесенным в списки и в казарме.
"Бу-у... Бу-ум... Бу-умм..." Рев пушек прокатывался по земле,
одновременно свирепый и бесстрастный. В нем не было эмоций, как в голосе
живого существа. Так мог бы звучать вулкан... цунами... что-то большое,
опасное, что грозит смертью... но совершенно без чувств, без ненависти...
без сознательной "охоты" на людей.
Временами грохот был сильнее - било орудие крупнее, а может быть,
просто снаряд падал ближе. Толстенные стены сотрясались, местами шуршала,
осыпалась штукатурка. Гулкое эхо бродило по коридорам, под сводами XVIII
столетия. Что-то отдавалось, словно бы резонировало в груди, и вызывало
странную тоску. И вообще было тоскливо и тревожно. В действие была введена
сила, против которой бессильно мужество, не нужны личные качества.
Механическая сила, которой бессмысленно предъявлять счет.
И такой механической силой была вся большая война - с передвижением
больших отрядов, работой машин, чудовищной работой артиллерии, бомбежками с
самолетов. Казалось бы, жизнь вполне подготовила Курбатова к участию в такой
войне. Оказывалось, что не очень. Курбатов не был, конечно, новобранцем, из
которого еще только предстоит сделать солдата. Но первые недели ушли у него
только на то, чтобы освоиться на большой войне и начать приносить посильную
пользу.
В любом случае в Испании он делал больше, много больше, чем в