"Дьявольское кольцо" - читать интересную книгу автора (Буровский Андрей)

непослушной после веревок руке Мигуэля оказалась фляжка с коньяком. Офицер
посмеивался, нетерпеливо постукивая ногой об пол.
- Да кто вы?! Куда вы меня тащите?!
- Фашист, конечно же. Такие нам нужны, как вы не понимаете... Не могли
же мы оставить вас, мой друг?! У нас так не полагается. Ну, готовы?
И Мигуэль Коимбре, юрист и адвокат, в разорванной рубашке, с фонарем
под глазом и синяками на руках, проследовал через широко распахнутую дверь
из камеры смертников, вылез в окно, сел в машину (а вокруг все было, как в
тумане)... и последующий год провел в горах Сьерра-Морена, в лагере
фалангистов, среди красивых сосновых лесов, стремительных ледяных речек и
сиренево-лиловых гор.
А 19 июня 1936 года Мигуэль Коимбре уже стоял, прикрывшись фонарным
столбом, возле горящей баррикады, ловил в прицел перебегавшие вдоль улицы
фигурки и старался не спешить, задерживать дыхание, тянуть спуск мягко и
плавно.
Судьба Мигуэля весьма напоминала судьбу Василия Игнатьевича, понимать
друг друга было несложно. К тому же и Мигуэль тоже не любил позиционной
войны. Оба радовались, что с ноября 1937 белые перешли в наступление и
двинулись на Мадрид.
Позиционная война кончилась, и Василий Игнатьевич был почти счастлив,
насколько может быть счастлив воюющий человек. Василии Игнатьевич делал то,
зачем приехал. - наступал, очищая Испанию от анархистов и коммунистов. Шло
отчаянное, смертельно опасное движение: то по дороге, в колонне, то по
местности, в цепи, с оружием наперевес. Мимо горящих машин, мимо горящих
домов, мимо дымящихся развалин... уже непонятно, чего, и нет времени понять,
что это было. Мимо деревьев, сломанных артиллерией, пробитых пулями, с
поломанными ветками, изуродованными стволами. Мимо трупов людей и животных:
свежих, пробитых пулями, в крови, еще бьющихся, и старых, со смрадом тления,
давно брошенных в чистом поле, скинутых с дороги на обочину. Мимо своих,
бежавших впереди тебя. Мимо врагов, не успевших от тебя убежать.
Атаковать было смертельно опасно. Но это было то, что он больше всего
хотел делать. То, зачем он находился здесь. Пригибаясь, бежать и слышать
свист пуль, знать, что если слышишь - значит, по тебе опять промахнулись.
Бежать на вспышки выстрелов: между деревьями, над мешками с песком, почти с
уровня земли - из окопов. Бежать в общем крике, уставя оружие, пока ОНИ не
дрогнут, не побегут и можно будет, задерживая дыхание, выцеливать спины
бегущих; или, еще лучше, продолжать бежать за ними в надежде, что сможешь
догнать. И когда красный уже оборачивается, задыхается, быть может, хочет
попросить пощады - всей тяжестью тела вогнать в красного трехгранный
винтовочный штык.
Василий Игнатьевич делал это не раз, и научился. Матерый, вошедший в
полную силу мужчина, он весил килограммов девяносто - в одежде, с оружием.
Почти центнер подвижной, сильной, хорошо обученной плоти, словно бы
заканчивался острием штыка.
Девяносто килограммов бежали, бухая подбитыми гвоздями сапожищами; на
мгновение взлетали в воздух, с резким выдохом "Ха!" обрушивались остро
отточенным трехгранным штыком.
Коммунист еще жил, еще трепетал, еще иногда пытался повернуться,
хватался за штык, за ствол винтовки... но он жил уже в падении, в бессильном
полете, уже пробитый на две трети длины, почти на 12 сантиметров. И