"Катастрофы сознания" - читать интересную книгу автора (Ревяко Татьяна Ивановна, Трус Николай...)

творчества писателя, и такой психологизм носит несколько абстрактный
характер. Японская критика отметила это, говоря об интеллектуализме
творчества Акутагава. Надо, однако, подчеркнуть, что Акутагава не
бесстрастен и тем более не исходит из нигилистического отрицания добра и
зла, а наоборот - из высоких этических требований. Не цинизм, а скепсис и
пессимизм характеризуют его отношение к человеку, скепсис, часто окрашенный
душевной болью.
Но не только отрицание - скепсис - составляет окраску новелл Акутагава.
Им владеет тоска по не существующей в действительности нравственной чистоте
и высоким и цельным чувствам.
Именно в этой тоске, видимо, коренится его интерес к христианству.
Мотивы христианства занимают в творчестве Акутагава заметное место. Его
"христианские" рассказы неизменно представляют собой соединение иронии и
восхищения - иронии, направленной на объективную сторону религии, и
восхищения субъективным миром верующего. Всякую сверхчувственную реальность
Акутагава всецело отрицал. "Мой материализм не мог не отвергнуть всякую
мистику" ("Зубчатые колеса"). Но сама по себе религиозность, сила веры и
душевная ясность верующих на некоторое время представали перед ним как
этически высокие и неподдельные чувства, составлявшие в его глазах подлинную
духовную ценность.
В начале двадцатых годов характер творчества писателя несколько
меняется.
Новые тенденции в творчестве Акутагава можно коротко характеризовать
как отчетливое стремление вырваться из пут абстрактного психологизирования,
стремление приблизиться к современности, показывать "живых людей, как они
есть", не прибегая при этом к искусственной сюжетной напряженности, которая
для рассказа о "сегодняшней, этой Японии", ощущалась им как нечто
неестественное, "литературное, слишком литературное". После одного из своих
полуфантастических-полуисторических рассказов "Дракон" Акутагава писал: "В
искусстве нет застоя. Не идти вперед - это значит идти назад. Когда художник
идет назад, всегда начинается известный процесс автоматизации, это означает,
что как художник он стоит на краю смерти. И я, написав "Дракона", явно
подошел к порогу такой смерти" (заметки "Искусство и прочее").
С 1924 г. стали появляться рассказы, называемые по имени их героя
Хорикава Ясукити - "Ясукити-моно", в которых герой отождествляется с самим
писателем. Однако их все же еще нельзя ставить в ряд с "ватаку-сисесэцу"
("романом о себе"). Один из основных исследователей творчества Акутагава
Хсида Сэйити тонко замечает, что самый стиль этих рассказов отдаляет
читателя от рассказчика. Затем последовал ряд рассказов, где повествование
ведется от первого лица.
В последние годы жизни Акутагава его рассказы, и раньше невеселые,
приобрели мрачную окраску. Многие из них представляют собой как бы
объектизацию в образах душевной подавленности самого автора и потому
проникнуты удивительным лиризмом. Такова уже "Осень" с ее тоном примиренной,
безнадежной грусти о неудавшейся жизни. Таков "Сад", повествующий о том, как
распадается семья, одно за другим умирают три поколения и глохнет, гибнет
старый сад, символизируя этим конец целой эпохи.
Эту мрачную окраску вызвал переживавшийся писателем тяжелый душевный
кризис.
Акутагава оказался в общественной и идейной изоляции, в "аду