"Катастрофы сознания" - читать интересную книгу автора (Ревяко Татьяна Ивановна, Трус Николай...)

здесь в виду людей, которые готовы на любые унижения в своей жажде денег; я
говорю о тех, кто честно работает в искусстве. Как тут быть? Ничего не
остается, как терпеливо ждать когда пишущего вновь посетит вдохновение.
Бывает, что оно возвращается разу, а бывает, что ждешь по несколько лет, а
оно и не думает возвращаться. По существу, все в руках Музы, и сам писатель
ничего не может поделать, и то, что он пытается этой профессией жить,
содержать семью, - занятие, похожее, если можно так выразиться, на
рискованнейшую переправу.
Нет сомнения, что г-н Акутагава, который не в состоянии был даже
помыслить писать ради денег, всю рискованность этой профессии необыкновенно
остро чувствовал, гораздо острее, чем кто-либо другой. Когда г-н Кикути Кан
ушел с поста почетного члена редакции "Осака Майнити", г-н Акутагава один
остался в этом издательстве, и как-то он сказал: "Мне неловко перед
издательством из-за того, что, почти совсем не тревожусь, когда не имею
ежемесячного заработка, хотя бы самого незначительного". Впечатлительный
покойный, видимо, очень боялся, что однажды он может стать жертвой "дьявола"
Сенкевича. И в самом деле, в его творческой манере очень рано наметилась
своего рода болезненность, которая легко могла стать добычей "дьявола".
Конечно, так называемая болезнь не всегда и не во всех произведениях есть
изъян, бывает, что она привносит своеобразие в то или иное сочинение, и у
г-на Акутагава есть прекрасные образцы в этом роде. Но если бы г-н Акутагава
решительно расправился со своей болезнью и хотел во то бы то ни стало
сохранить данный ему от природы дар, ему следовало бы уменьшить количество
своих произведений, хотя в сравнении с большинством нынешних писателей он
отнюдь не был плодовит. Но лучше было бы, если бы г-н Акутагава, еще больше
сокращая объем написанного, стремился бы, насколько это возможно,
накапливать творческую энергию.
И поскольку он знал за собой такую слабость лучше, чем кто бы то ни
было другой, не владело ли им, с другой стороны, нечто похожее на навязчивую
идею, не боялся ли он, что если он не будет постоянно писать, то он совсем
утратит эту способность? Когда представишь, что это действительно было так и
как он при этом мучился, нельзя не испытывать к нему безграничную жалость и
сострадание. Если это состояние назвать более определенным словом
"неврастения", тогда, как говорится, расставлены все точки, но нельзя все
списывать на счет болезни, она лишь часть его психофизической природы, и
потому не годится обращаться с г-ном Акутагава как с безусловно больным
человеком.
По возвращении с похорон г-на Акутагава несколько писателей - Идзуми,
Сатоми, Минаками, Кубота и я - все мы вместе собрались в парке Кайраку на
реке Кои-сигава и предались воспоминаниям. И вот что сказал тогда г-н Сатоми
Тон: "В последнее время г-н Кутагава беспрерывно жаловался, говоря, что
писать прозу действительно тяжко, трудно. Я об этом узнал со стороны и
передал ему через знакомых, что нельзя быть таким малодушным; писание,
конечно же, трудное занятие, о чем каждый пишущий прекрасно знает уже в
начале пути, и потому по возможности не стоит падать духом, а, напрягая все
силы, нужно доводить работу до конца. И, кажется, в ответ на это он меня
очень благодарил". Интересно, что в этом эпизоде отчетливо проявляется
несколько характеров г-на Сатоми и г-на Акутагава. Пример, который привел
г-н Минаками, был весьма красноречив: "В произведениях г-на Акутагава еще с
ранних пор видна была усталость. Однажды мне случилось прямо сказать ему: