"В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше. 1988 г." - читать интересную книгу автора

Глава пятая

Кузнецов был убит примерно за час до моего прихода. В клинике “скорой помощи” ему заменили сердце, провели регенерацию сосудов и нервов, аэрировали мозг. Все было бесполезно. Он пролежал слишком долго.

Подробности я выяснил по “блохе”. Стреляли болевой иглой, вызывающей паралич сердечной мышцы.

Я знал эти болеизлучатели - легкие, компактные пистолетики, стреляющие волновыми разрядами. Они применялись в медицине для интактных операций-блокировали нерв в точке укола. Превосходное оружие, совершенно бесшумное, не оставляющее следов. Одно время такие пистолеты были прямо-таки повальным бедствием в западных странах: убивали на улицах среди бела дня, убивали в кинотеатрах, убивали в парламентах во время заседаний. Полиция сбилась с ног: после выстрела пластмассовый, однозарядный, весящий всего сто граммов пистолетик бросали на пол, и определить, кто убийца, было невозможно.

Болевые иглы послужили решающей причиной для введения международного закона, запрещающего частное владение оружием любого рода,-закона, который, на мой взгляд, следовало принять лет на пятьдесят раньше.

Август запретил мне вмешиваться в это дело. Было ясно, что Кузнецов раскрылся и убит кем-то из фантомов, поэтому я не должен был иметь к нему никакого отношения. Расследования решили не проводить. По официальной версии, смерть наступила от сердечной недостаточности. Несчастный случай.

Я доложил о последней связи.

– Великие Моголы?- переспросил Август.- А ты не ошибся?

– Он повторил два раза очень отчетливо.

– Ладно, разберемся,- сказал Август.- Прошу тебя, Павел, будь осторожней - без самодеятельности.

На похоронах я появиться не мог. Я понимал, что конспирация необходима, но было очень горько. С Герой мы дружили давно - вместе кончали Школу, четыре года наши кровати стояли в одной комнате, каждый день в шесть утра он стаскивал с меня одеяло и гаркал в ухо: “Вставай, защитник планеты!” Я тогда очень гордился своей профессией и считал, что именно мы, сотрудники МКК, обеспечим Земле спокойствие и безопасность.

К тому же у меня было свидание с Анной. Я пытался убедить себя, что это нужно для дела. Получалось плохо: для дела было нужно, чтобы я встретился не с ней, а с Элгой и осторожно выяснил, почему директор не поверил в мою легенду. Этот вопрос меня тревожил.

В конце концов я махнул рукой и направился в городскую библиотеку. Там после небольших уточнений мне выдали толстенный том по средневековой истории.

Оказалось, что Великие Моголы-это династия, которая правила в Индии с шестнадцатого до середины девятнадцатого века. Ее основал некто Бабур Тимурид.

Он происходил из Моголистана - отсюда и наименование династии (по-индийски-Мугхал). Собственно, Великими Моголами их назвали европейские путешественники в семнадцатом веке.

Наибольшего расцвета государство Великих Моголов достигло при Шах-Джахане. Оно было централизованной феодальной монархией и в семнадцатом веке включало в себя почти всю Индию. Однако уже в то время, несмотря на внешнее могущество, в стране стал назревать внутренний кризис, приведший в итоге к междоусобице и распаду государства. Влияние Великих Моголов падало, и находившаяся под их властью территория быстро сокращалась. К середине восемнадцатого века они фактически владели только Дели и прилегающими районами, а к концу века стали марионетками в борьбе крупных феодалов Северной Индии. Этим воспользовались англичане и в 1803 году захватили Дели. Формально Великие Моголы продолжали считаться правителями Индии до 1858 года, когда английские колониальные власти упразднили династию.

Представители Великих Моголов: Бабур, Хумаюн, Акбар, Джахангир, Шах-Джахан, Аурангзеб, Бахадуршах, Джахандар-шах, Фаррук Сийяр, Мухаммед-шах, Ахмед-шах, Аламгир, Шах Алам, Акбар II, Бахадуршах II.

Какое отношение все это имело к фантомам, я не знал. На всякий случай я выписал основные моменты и зазубрил их.

Потом я поехал к Анне.

На перекрестке, где мы договорились встретиться, куря красную женскую сигарету, лихо топталась девица-из тех, что ищут партнера на один вечер. Каблуки ее серебряно звякали при каждом шаге, из сережек неслась популярная мелодия.

Анны не было. Я посмотрел на часы.

– Павел,- позвала девица.

– Да-а…- глубокомысленно сказал я, окидывая ее взглядом.

Анну было не узнать. Волосы она зачесала вверх, столбом,-самая модная прическа, “Нефертити”, косметика светилась: на глазах - синим, на губах - зеленым, вместо обычного платья она надела переливающуюся радугой футболку и джинсы, на которых вспыхивали живые картинки.

– Вам не нравится?

– Очень эффектно,- сказал я. Взял ее под руку:Куда мы пойдем?

Анна закусила зеленую губу.

– Вы не подумайте, это я в первый раз так. Потому что надо быть как все. А то меня пригласит кто-нибудь, посмотрит-и больше не показывается. Я боялась, что и вы.

– Вам не требуется быть как все,-искренне сказал я.

– Правда?

– Правда.

Она обрадовалась:

– Я сбегаю, переоденусь. Я тут недалеко живу. А то словно это и не я…

– Не надо,- сказал я.- Сегодня не надо. В следующий раз.

– А будет следующий раз?

– Вы хотите этого?

– Да. А вы?

– Да.

Последние фразы мы произнесли шепотом, остановившись. Рядом никого не было. Только какой-то мужчина в блестящем, будто металлическом, костюме читал новости на стене, время от времени нажимая кнопку, чтобы сменить кассету.

Я сказал излишне весело:

– Так куда же мы направимся? В концертном зале сегодня гала-представление. Билетов не достать, все равно как к вам на Спектакль, но, используя свое положение инспектора…

Грохот барабана заставил нас оглянуться. В улицу втягивалась длинная колонна. Шли ровными рядами - по десять человек. Плечом к плечу. Все - в черных галифе, в зеленых рубашках с закатанными рукавамя.

Единым махом били в мостовую сотни увесистых сапог: “трум!… трум!…”

По бокам не в ногу шагали равнодушные полицейские.

– “Саламандры”,- без выражения сказала Анна.- Фашисты.

– Но фашистская партия запрещена,-сказал я.

– Разве дело в названии?-Она процитировала:- “Призовем молодых. Призовем жестоких. Призовем тех, чья вера-нация, чей долг-нация, чья совесть-нация”.

Перед колонной несли тяжелое знамя. На черном бархате травяным соком зеленела громадная буква “С”. Из нее вырывалось пламя. Эту букву я уже видел.

Она стояла под запиской, которую я нашел в своей разгромленной квартире. Интересная новость. Значит, мною занимаются “саламандры”. И даже хуже. Мной занимается сенатор Голх. Тот самый сенатор, по чьему поручению я якобы произвожу инспекцию.

Я почувствовал себя неуютно.

– Если “саламандры” кого-нибудь убивают, то полиция никогда не находит убийц,-сказала Анна.

– Вот как?

– Вы же не инспектор, Павел.

– А кто?

Она пожала плечами:

– Не знаю.

“Трум!… трум!…”-били сапоги. Невидимые палочки рокотали но барабану. Молодые каменные люди смотрели вперед. Только вперед. “Трум!… Трум!…” Сегодня нам принадлежит эта страна, а завтра весь мир!

– А вы знаете, что Краб-”саламандра”?-сказала Анна.-Он у них даже какой-то начальник. И Элга ими очень интересуется. Бегает на собрания. Истеричка. Напрасно я устроила ее к нам в Дом.

– Вы не любите Элгу?- спросил я.

– Это моя сестра,- сказала Анна.

Темнело. Зажглись голубые панели на домах. В кромке тротуара проступила сиреневая линия. Мы шли вдоль улицы. Был слабый ветер. Деревья шелестели, словно бумажные. Прозрачные, хрупкие такси бесшумно скользили над мостовой, в их желтой скорлупе сидели по четверо, по шестеро - беззвучно смеялись. У многих в пальцах светились иглы “Анарко”.

– Она, конечно, наврала вам, что она инженер,сказала Анна.- И вы поверили. А она работает всего полгода. Но удивительно вписалась. Словно рождена для Спектаклей. А вот я не вписалась. У меня все получается не как у других. И не нарочно. Просто не выходит. Наверное, я не ко времени. Мне бы родиться в двадцатом веке…

– Время не выбирают,- ответил я чисто машинально, так как в этот момент оглянулся - привычка далеко не лишняя - и заметил того же мужчину в посверкивающем металлическом костюме. Он шел за нами.

Случайность или слежка? Для подобных случаев ношу с собой сигареты. Зажигалка, разумеется, не работала. “Сел аккумулятор”,- объяснил я Анне. Стал заряжать вручную, нажимая рычажок большим пальцем. Анна что-то рассказывала. Мужчина приближался.

Подзарядка аккумулятора-дело длительное. Ему пришлось пройти мимо нас. Я его хорошо рассмотрел.

–…Очень странные сны,-сказала Анна.-Большой сад. Тропический. Пальмы, магнолии, орхидеи. Дада, растут орхидеи. Распускаются по ночам. Песчаная дорожка, я бегу по ней, спотыкаюсь, падаю-плачу.

Меня поднимает женщина. У нее доброе лицо. И мы идем с ней к морю. Она держит меня за руку. Море очень теплое, а песок горячий. Вам приходилось видеть непонятные сны, такие, что даже не знаешь, откуда они взялись?

– Нет,-сказал я, краем глаза следя за улицей.

Как я и ожидал, мужчина немного прошел вперед и свернул в первую же парадную. Все стало ясно - за мной следили. Разумеется, это могли быть наши сотрудники. Вряд ли меня пустили без всякого прикрытия. Но я сомневался, чтобы люди Августа работали так прямолинейно. Во всяком случае, портрет мужчины зафиксирован в зажигалке и завтра его установят.

– …Самая настоящая пустыня,-сказала Анна.- Это ведь странно,- я никогда не была в пустыне. Ровная, как стол. Барханов нет. До горизонта серый песок.

Дует обжигающий ветер, и песок змеится под ногами. А потом вскидывается столбиком. И далеко, у самого неба, озеро. Так-вода. А мне кто-то говорит сзади: “Мираж”. И голос очень знакомый.

Мы прошли за парадную метров сто, и мужчина вынырнул, приклеился сзади. Я решил больше не обращать на него внимания.

– Правда, не могут сниться такие сны нормальному человеку?- сказала Анна.

– Вполне обычное явление,- немного невпопад ответил я.

– Я читала, что сон-это небывалая комбинация обыкновенных фактов. Но не могу же я видеть во сне то, чего никогда не видела в жизни. Нет. Это ненормально. Вы знаете, я ходила к врачу. Он провозился со мной целый день - надел шлем, а там то свет, то темнота, то пятна цветные плавают. Совсем меня замучил.

А потом сказал, что это воспоминания о детстве. А какие- могут быть воспоминания, если я родилась здесь, в городе, и всю жизнь жила только в нем?

– Вы могли видеть такие картины в ваших Спектаклях,- сказал я.- И потом во сне они преобразовались…

– Нет!- Анна возмущенно тряхнула головой.- Нет.

Это не Спектакли. Ненавижу наши Спектакли. Суррогат.

– Вчера было интересно,- сбитый ее горячностью, пробормотал я.- Даже трудно отличить, где голограммы, а где настоящее.

– Там все ненастоящее,-уже спокойней сказала Анна.- От первой нитки до последней. Вот вы сначала чувствовали, что это выдумка?

– Да.

– А потом вдруг поверили. Не до конца, но поверили. Я следила за вами.

– В какой-то мере,-помедлив, ответил я: странная мысль пришла мне в голову.

По пустынной улице навстречу друг другу неслись два такси, набитые дергающимися юнцами. Водители рулили лоб в лоб. Сближались они стремительно. Анна прижала мой локоть-глядя. За несколько метров до неминуемого столкновения включились автопилоты, и машины, вильнув, прошли буквально в сантиметре друг от друга. Девицы внутри визжали.

Захватывающее развлечение. Особенно если учесть, что всегда существует хотя бы миллионная вероятность, что автопилот не сработает.

Анна отвернулась.

– Не переношу,- сказала она сквозь зубы.- А еще знаете, что делают? Надевают антигравы и прыгают с телевизионной башни. У кого не сработает. И я прыгала… Что с вами, Павел?

Оказывается, я стоял с открытым ртом. Я вспомнил то ощущение легкости и веселья, которое я испытал в Спектакле.

– Ненавижу убожество,-сказала Анна.-Надо драться, а они сидят у телевизоров. Надо стрелять, а они развлекаются в Спектаклях. Картонные люди и картонные декорации. Куклы на пружинах. Кровь из малинового сиропа. И словно никто не видит. В газетах - слюни, по радио - идиотская патока. Приезжают инспекторы, вот вы, например,- одобряют. Бенедикт както уламывает. Он всех как-то уламывает. Павел! Взяли бы и запретили.

– Это не так просто,- почти не слушая, ответил я.

В позапрошлом году мы вели дело “Нищих братьев”. Они организовали несколько общин в Манаре - около десяти тысяч человек. Руководители общин, духовные отцы Саймон и Арпангейл, называвшие себя архангелами, кстати оба выпускники технического колледжа, магистры наук, частью купили, частью смонтировали сами волновой генератор для направленной передачи эмоций. Им удалось записать экстатические состояния и довольно чисто положить их в усилители.

Каждый вечер проводился час молитвы. Я н сейчас будто видел, как тысячи людей стоят на залитой водой плантации коленями в расползающейся, мокрой земле и, дергаясь, словно эпилептики, подняв руки к небу, возносят восторженную молитву задрапированному под часовню генератору с золотым крестом на вершине, а два архангела в белых мантиях, куда была вшита иридиевая мозаика для изоляции, упираясь головами в низкое кровавое солнце, торжественно и величаво благословляют покорную паству.

Чтобы попасть на час молитвы и испытать благодать божью, люди были готовы на все - жили в землянках, работали по двадцать часов в сутки без еды, в грязи, в ледяной воде, окучивая голубые марсианские маки, которые громадными партиями шли на экспорт, расценивались на вес золота,-отдавали жен, детей, могли убить кого угодно, чтобы испытать еще раз-хотя бы один-единственный раз - блаженство господней любви.

И вот когда мы шли между молящимися, а они хрипели и бились, как слепые, и грязь текла по бескровным лицам - вот тогда я испытал точно такое же чувство легкости и веселья, а вслед за этим - огромного, всепоглощающего, нечеловеческого счастья.

– Вы не слушаете меня, Павел,- сказала Анна.

– Я слушаю, слушаю,- сказал я.

Мы пошли дальше. Впереди сиял проспект. Над домами в чутком ночном воздухе, чуть не задевая крыши, кружились два исполинских серебряных шара. Оттуда лилась музыка.

“Значит, у них в Доме стоит волновой генератор,- подумал я.- Надо же, с ума сойти - волновой генератор”.