"Смерть берет тайм-аут" - читать интересную книгу автора (Уолдман Эйлет)

Глава 2

Мы опоздали на церемонию больше, чем считалось модным. Другие женщины за столом Стэйси, все ее коллеги по Международному агентству актеров и моделей, уже понемногу ели салат из рэдиччио и инжира. Я обратила внимание, что почти все они откладывали в сторону сыр горгонзола. Интересно, можно ли забрать их сыр себе на тарелку?

Мы извинились и сели за стол. Стэйси опытным взглядом окинула толпу. Ежегодный прием «Женщины за исцеление», спонсируемый Лигой движения против рака груди, давал возможность дамам из Голливуда делать добро, красуясь в своих нарядах, и не беспокоиться о поисках бородатого спутника в шикарном смокинге от Армани. Платья были великолепны, а сделки внушительны. Голливудом заправляет компания старых друзей, и не так часто женщинам выпадает шанс подписать договор на миллиарды долларов. Этот прием — одно из немногих мероприятий, на котором девушка-руководитель может привлечь внимание директора киностудии, и при этом ее не смеряют надменным мужским взглядом, или где женщина с энным количеством денег может вложить их в сценарий, не доверяя наличные несговорчивому продюсеру-покровителю. Так как я не принадлежу к этой тусовке, если не считать того, что я жена посредственного сценариста, не было никакого смысла идти на прием. Когда Стэйси пригласила меня сходить с ней на «Теток за сиськи», как она говорила, я обрадовалась возможности посмотреть на то, что умеют делать звезды лучше всего — сверкать.

— Мияке. Армани. Мияке. Валентино. Мияке. О боже — Версаче, — сказала Стэйси, указывая наманикюренным пальцем на платья, скользящие мимо нашего стола.

— А твое? — спросила я.

— Донна Каран.

— А мое?

— Дальний угол твоего шкафа, приблизительно 1993 год. Нет, подожди, 1992.

— Ну ты молодец, — сказала я.

Я закончила с восхитительным жареным на гриле тунцом под соусом сальса из манго и кориандра и принялась изучать комнату. Освещение было приглушенным, в честь аккуратно подтянутых скул и гладких лбов. Пластическая хирургия лучше смотрится в мягком свете. Столы были уставлены светло-зеленым фарфором, что сочеталось с обоями и хорошо подходило к позолоченным стульям. Белые лилии и туберозы рассыпаны по центру каждого стола. В целом тембр голосов выше, чем обычно — нет баса, чтобы разбавить звон женского сопрано. Заметно было отсутствие звона приборов. Мне показалось, что я здесь единственная женщина, которая что-то ест.

За столиком впереди я увидела свою подругу Лили Грин. Она наклонилась вперед, подперев изящной рукой идеальный острый подбородок Ее рот был приоткрыт в нежной очаровательной улыбке, и, если бы я не знала ее так хорошо, то решила бы, что она очень увлечена приятной беседой со своими соседками. Правда была в том, что она скучала, как случается всегда на подобных мероприятиях. В отличие от других кинозвезд, Лили с большим удовольствием провела бы вечер, играя в «Эрудит» со своими детьми, чем развлекаясь в блеске Голливуда. Но она была неизменно вежлива, и хотя не принадлежала к людям, которые терпят дураков или принимают участие в пустом трепе, очень не любила задевать чужие чувства.

Лили заметила мой взгляд и махнула мне. Я помахала в ответ. Стэйси посмотрела на меня.

— Ты когда-нибудь познакомишь нас? — спросила она.

— С кем? С Лили?

Я изобразила невинность, но знала, что интересует Стэйси — клиент. Я познакомилась с Лили Грин, когда она дебютировала в одном из кровавых фильмов Питера. Мой муж зарабатывает на жизнь написанием сценариев, интересных подросткам и, в принципе, больше никому. Там в главных ролях каннибалы и мумии, сверхъестественные серийные убийцы и жаждущие крови вампиры. Лили сыграла милую юную жертву, которая превратилась в зомби-убийцу. Несмотря на то, что мой муж написал для нее роль, мы подружились. Она получила «Оскар» за свой следующий фильм, и из актриски второсортных картин превратилась в настоящую звезду. Наши отношения остались прежними, но я должна заметить, что теперь чувствую себя несколько неловко рядом с ней. Сейчас ее окружает свита менеджеров, журналистов и помощников, и хотя она осталась прежней скромной женщиной, которая каждую среду возит Руби вместе со своими дочерьми на уроки верховой езды, потому что однажды Руби сказала, что любит лошадей, все равно не знаю, как вести себя с ней. Возможно, это все из-за моих неприятных подозрений по поводу собственных поступков. Я подруга Лили, потому что она мне нравится и у нас много общего, или потому что приятно дружить со звездой? Честное слово, я не могла ответить на этот вопрос.

— Познакомь нас, — сказала Стэйси, уже практически встав со стула.

— Хорошо, — ответила я, — только пообещай, что не будешь набиваться ей в агенты.

Стэйси оскорбилась, но я знала, о чем говорю.

Лили побрила голову для своей последней роли в претендующей на «Оскар» сказке об умственно отсталой женщине с раком груди, и волосы только начали отрастать. Пожалуй, стриженый череп подчеркивал ее почти светящуюся красоту. Рядом с ней Стэйси, которая всегда выглядела такой безупречной, такой идеальной, казалась бледной подделкой. После того как мы с Лили соприкоснулись щеками, изображая поцелуй, я потрогала ее голову.

— Какой пушистый ежик, — сказала я, и она засмеялась, правда, показалось, не так весело, как обычно. Вот, что мне нравится в Лили больше всего — она неизменно смеется над моими шутками. Питер говорит, что мне понравится всякий, кто считает меня остроумной, и это, наверное, так. Но он ошибается в том, что только поэтому я вышла за него замуж. Не менее важно было то, что и он меня смешил.

Я представила Стэйси, и Лили вежливо пожала ей руку.

— И что ты тут делаешь? — спросила я. — Ты же терпеть не можешь вечеринки.

Она пожала плечами.

— Лили сегодня награждают, — сказала Стэйси. — Ты разве не видела программу?

— Награждают? — спросила я.

— За смерть на экране от рака груди, — сказала Лили. — Думаю, они просто не смогли найти настоящую больную женщину, которая смогла бы подняться на сцену.

— Вы блестяще играли, — сказала Стэйси. — Люди станут более сознательными и осторожными. Конечно же, вы заслужили награду.

— Возможно, — сказала Лили, но это прозвучало так, будто сама она в это не верит. Я вынуждена была с ней согласиться. Оглядевшись, я изумилась тому, как много женщин тайно борются со страшным заболеванием, которое Лили только играла. Разве они не заслужили гораздо большего признания, чем она? Ведь когда кинокамеры заканчивали работать, она шла домой. А их этот рок не покинет никогда.

— А чем ты занимаешься, Джулиет? — спросила Лили. — До сих пор раскрываешь убийства?

Я улыбнулась. Мне было неудобно.

— Не убийства.

И переменила позу: ноги начали болеть в тесных туфлях.

Она вопросительно подняла бровь.

— Ну давай, расскажи ей, — сказала Стэйси, толкая меня в бок локтем. — Джулиет теперь частный сыщик!

Я покраснела. Я все-таки еще немного стеснялась своей новой работы. Не то чтобы она мне не нравилась — наоборот, я просто влюбилась в эту работу. Я в итоге уступила просьбам своего старого друга Эла Хоки, с которым познакомилась, когда была федеральным общественным защитником, а он следователем. Мы вместе вели очень много дел, и остались друзьями, даже когда я уволилась, чтобы сидеть дома с детьми. Эл открыл контору частного сыска и предложил присоединиться к нему. Новое положение «работающей мамы» привлекало меня, и вместе с тем было смешно, что моя закоренелая привычка совать нос в чужие дела превращается в профессию.

— Правда? Детектив? — спросила Лили.

— Следователь. Пока еще нет лицензии. И у меня неполный рабочий день, — сказала я.

К моменту, когда Эл предложил мне работу, я потихоньку сходила с ума. Есть женщины, которые умело и счастливо переживают превращение из полноценного участника производственного процесса в маму-домоседку. Я встречала таких в парке. Они делятся методами лепки из пластилина и выращивают на заднем дворе натуральные продукты для детского питания. Меня проще заставить съесть пластилин, чем что-то из него вылепить. И если честно, я не помню, когда в последний раз подавала на стол овощи, вынимая их не из морозилки, если не считать соленых огурцов. Не поймите меня превратно. Я безумно люблю своих малышей, и это иногда меня пугает. Я люблю их чумазые мордашки и маленькие пальчики на ногах. Я люблю их до глупости забавные и пронзительно верные замечания, люблю, как они запутывают ручонки у меня в волосах, когда я ложусь с ними вздремнуть. Но перспектива проводить с ними целый день наполняет меня ужасом. Развлекать двух человек, суммированное внимание которых длится три минуты, в течение четырнадцатичасового дня — задача, по сравнению с которой сизифов труд кажется детской игрой в шарики. Полдня я жаждала нанять няню и отправить свою скучающую, неудовлетворенную, быстро расширяющуюся задницу заниматься снова работой юриста. А вторую половину дня я убеждала себя, что есть смысл находиться с детьми день за днем, час за часом, забирая их от друзей на уроки фортепьяно, перестирывая бесконечные горы маленьких вещей и из последних сил цепляясь за рассудок. Мне показалось, что предложение Эла делает возможным и быть с детьми, и выполнять работу, которая не подразумевает контактов с малышами и грязным домом.

Сначала меня жестоко лишили иллюзий о том, что работа на полдня — это пустячное дело, пока дети находятся в школе. Мне никак не удавалось поработать больше, чем сорок пять минут в день. После того как я отвозила Руби и Исаака в две разные школы и выполняла все, без чего нашей семье существовать совершенно невозможно, у меня оставалось достаточно времени, чтобы сделать два телефонных звонка или написать половину письма, и я должна была уже вновь ехать их забирать. До сих пор Эл был необыкновенно терпелив к моему вопиющему отсутствию, хотя и называл меня своим партнером-невидимкой.

Лили сощурила глаза и наклонилась вперед:

— Какую работу ты делаешь?

— В основном по защите обвиняемых, — сказала я. — Адвокаты нанимают нас расследовать их дела. Фотографировать места преступления, находить свидетелей — такого рода задачи. Еще мы выполняли работу по смягчению смертной казни.

— Как это? — перебила Стэйси. — Как ты смягчишь газовую камеру?

— Мы ищем все, что может помочь адвокату убедить суд, что казнь подзащитного будет несправедлива. Например, что в детстве с ним плохо обращались или что он очень хорошо относился к своей бабушке. В таком роде.

Лили встала и схватила меня за руку. Ее лицо пылало, на верхней губе выступили капельки пота.

— Мне нужно с тобой поговорить, — тихо сказала она.

— Ну ладно, — ответила я, ошеломленная ее горячностью.

Лили быстро оглянулась и встретилась взглядом со Стэйси. Она закусила губу.

— Наедине, — пробормотала она.

Стэйси подняла бровь и сдержанно улыбнулась.

— Я жду тебя за нашим столом, Джулиет, — сказала она. — Приятно было познакомиться, миссис Грин.

Но Лили уже тащила меня через зал. Я спотыкалась, делая все возможное, чтобы не казалось, будто меня принуждают против воли.

— Лили, помедленнее, — сказала я. — Я еле иду в этих туфлях.

Лили отпустила мою руку.

— Извини, — сказала она.

Мы вышли из зала в коридор. Находились мы на третьем этаже отеля в чем-то вроде мезонина, откуда открывался вид на пышное фойе. Вестибюль был пуст, только у дверей женского туалета стояла небольшая очередь. Невысокая толстуха в обтягивающем платье с агрессивным узором посмотрела на нас. Она широко раскрыла глаза и локтем толкнула в бок женщину, стоящую за ней. По очереди пошла волна, и через несколько секунд все либо смотрели на Лили, либо старательно отводили взгляд. Внезапно я ощутила, на что похожа жизнь Лили. Эти женщины работают в мире кино, но даже они не способны воспринимать ее нормально. А что тогда творится на улице?

— Сюда, — сказала Лили, открывая дверь в пустую комнату и вталкивая меня туда. Это был еще один зал, но поменьше. Из груды стульев у стены она вытащила два и жестом пригласила меня сесть.

Я присела на краешек продавленного бархатного сидения и потыкала пальцем в такую же портьеру, украшавшую стену.

— Столько сиреневого цвета я последний раз видела на бар-мицва моего двоюродного брата Дара в ресторане «Леонардо» на Грейт-Нек.

— Что?

— Не обращай внимания… Что случилось, Лили? Все нормально? С тобой все в порядке?

— Мне нужно сказать тебе кое-что, — произнесла она, нервно теребя шелковую юбку.

Я съежилась — она сейчас порвет тонкую ткань. Скорее всего, платье стоит больше, чем месячная аренда моего дома. Так волноваться — совсем не в духе Лили. Она уравновешенный человек, всегда излучала спокойную уверенность, свойственную очень красивым, преуспевающим женщинам, даже если бы ее карьера началась и закончилась фильмами, в которых ее прекрасную грудь пожирают кровожадные монстры.

— Конечно, только не рви свое великолепное платье, ладно?

Лили отпустила юбку и сжала руки, будто только так могла удержаться.

— Я хочу тебя нанять, — сказала она.

Я удивленно заморгала:

— Для чего? У нас нет опыта ведения гражданских дел. Не то, чтобы мы не справились с ними, просто не занимались этим. Пока что.

Артур, бывший муж Лили, при разводе забрал кругленькую сумму денег, и я предположила, что она собирается вернуть некоторую их часть.

Лили провела рукой по своей стриженой голове и оглядела комнату, словно искала папарацци и журналистов, собирающих сплетни.

— Это не гражданское дело. Это уголовное преступление.

Я прислонилась к спинке стула и посмотрела на нее. Она так стиснула руки, что суставы пальцев побелели.

— Никто не должен об этом знать, Джулиет.

— Я же юрист, Лили. Все, что ты мне скажешь, останется между нами.

Я подождала.

Казалось, некоторое время она набиралась смелости. Потом кивнула и взглянула на меня:

— Я хочу нанять тебя помочь мне в деле, за которое грозит смертная казнь.

Я не смогла удержаться и открыла рот:

— Убийство? Кто? Что это за дело?

Лили опять помолчала, затем, наконец, произнесла:

— Юпитер Джонс.

Я ощутила прилив, стесняюсь сказать, некоего энтузиазма. Изнасилование и убийство Хло Джонс, юной супруги Его Высокопреподобия Полариса Джонса, основателя и главы Церкви Космологического Единения, повергло весь Лос-Анджелес в состояние шока. Миссис Джонс обнаружили изнасилованной и убитой в своем доме в Сан-Марино. Некоторое время Южная Калифорния пребывала в ужасе и была убеждена в том, что в городе обосновалось новое семейство Мэнсонов. Кинозвезды тайно разъезжались по домам в Аспен и Нью-Йорк. Один чокнутый евангелист, выступая в теленовостях, настаивал, что Бог так наказал нас за гедонизм, царящий в городе, шеф полиции обвинял городской совет в ограничении проверок по расовому признаку, а недавно избранный и ненавидящий иностранцев мэр утверждал, что ответственность лежит на нелегальных иммигрантах, стекающихся в город. Когда за преступление был арестован Юпитер Джонс, сначала все облегченно вздохнули, а затем вновь возбужденно заговорили о том, что обвиняемый — пасынок жертвы.

Я наклонилась вперед:

— А какое ты имеешь отношение к Юпитеру Джонсу?

Лили закусила нижнюю губу и, прищурив глаза, посмотрела на меня, будто оценивая, насколько мне можно доверять. Затем сообщила:

— Он мой брат.

Я открыла рот — так на карикатурах изображают удивление или попавшего на крючок окуня с большим ртом.

— Что?

— Мой сводный брат, — сказала она, сцепив руки.

— Как же получилось, что газетчики упустили этот факт?

В «Нэшнл Инкуайрер» с удовольствием напечатали бы такую новость. Я бы сама придумала заголовок «Раковая кинозвезда — сестра убийцы матери».

— Я плачу большие деньги, чтобы подобные вещи не попадали на страницы газет. К тому же, моя мать и Поларис были вместе много лет назад, когда мы с Юпитером были совсем маленькие.

Теперь я оказалась совсем сбита с толку.

— Твоя мать? Твоя мать была женой Полариса Джонса?

Беверли Грин, мать Лили — первая женщина-спикер законодательного собрания Калифорнии. Этот заголовок я тоже могла бы написать. «Политический центр власти: связь с культовым лидером новой эры».

— Не моя мама. То есть, не Беверли. Беверли — моя приемная мать. Моя настоящая мать была женой Полариса Джонса. Очень много лет назад.

— Твоя настоящая мать? Кто она? Где она? — спросила я, положив руку поверх сплетенных пальцев Лили.

— Она умерла… Когда мне было пять лет. Я ее совсем не помню. Тогда мы жили в Мексике — моя мать, я и Поларис. Но тогда он не был Поларисом. Его звали Арти. Юпитер тоже жил с нами. И еще другие люди.

Я вопросительно подняла брови. Она пожала плечами:

— Наверное, это было что-то вроде коммуны. После смерти моей настоящей матери мы все переехали сюда. Я жила с отцом и мамой — в смысле, с приемной. Часто виделась с Арти и Юпитером, когда была помладше. Когда Арти стал Поларисом, и Церковь Космологического Единения превратилась в такой крупный центр, мои родители с ним уже не общались. Мать к тому времени выбрали в Наблюдательный Совет, и, полагаю, она посчитала, что связь с церковными фанатиками будет не в ее пользу.

Это вполне понятно. Кто не знает о церкви Полариса Джонса? Некоторые районы города увешаны темно-синими щитами, на которых нарисованы серебряные звезды, благодушный лик Полариса и суровое предупреждение, что наши инопланетные предки наблюдают за каждым шагом и читают наши мысли. Никогда не могла понять, как людей можно завлечь такой очевидно нелепой трактовкой бытия, хотя нельзя сказать, что я много знала о ней. Зато я знала, что у церкви есть некое большое общежитие в Пасадене, где последователи тратят тысячи долларов на занятия, за которые им дают баллы, чтобы достичь Первичной Бесконечности. Публичное разоблачение тайных финансовых операций в одной из газет, казалось, никак не повлияло на популярность Церкви. Думаю, даже саентологи озаботились тем, что тысячи искателей просветления пренебрегли их центром в Голливуде и устремились в Пасадену.

— Я не понимаю, Лили. Почему ты хочешь меня нанять? Что ты хочешь, чтобы я сделала?

Она крепко сжала мои руки:

— Я хочу, чтобы ты помогла Юпитеру. Его обвиняют в убийстве, а мне невыносимо представить, что он приговорен к смерти. Я не очень хорошо помню Мексику и свою мать, но помню Юпитера. Ни я, ни он не говорили по-испански, поэтому мы были единственными друзьями друг у друга. Он младше меня где-то на два года. Мы все делали вместе. Даже спали в одной кровати. Если честно, когда умерла моя мать, и я стала жить с отцом, я скучала по Юпитеру так же, как и по ней.

— Он знает, что ты пытаешься помочь ему?

Она кивнула:

— Он позвонил мне из тюрьмы сразу после ареста. Арти — Поларис — не хочет разговаривать с ним. Это и понятно, но у Юпитера нет своих денег. Он жил с Поларисом и Хло. Я наняла адвокатов и плачу им, но это тайна. Никто не знает, кроме них, Юпитера и меня. А теперь и тебя.

— Кого ты наняла?

— Рауля Вассермана.

Я присвистнула. Этого знаменитого адвоката я видела только однажды, когда мы представляли ходатайства перед одним и тем же судьей. Он проплыл по залу суда как пчелиная матка, окруженная роем деловитых маленьких пчел. В руках у него ничего не было, потому что, как я позже заметила, его портфель несла одна из рабочих пчел. Другая держала его мобильный телефон. Ростом Вассерман был около двух метров, а то и больше. Питер рассказывал, что в свое время Вассерман был одним из лучших евреев-баскетболистов, когда-либо игравших в Национальной баскетбольной лиге, хотя претендентов на этот титул не очень много. У него были густые черные волосы, высокий лоб и тихий голос, который, тем не менее, громко отдавался в зале с высокими потолками. Даже судья с большим почтением отнесся к адвокату Вассерману, поставив его ходатайство первым в реестре дел, назначенных к слушанию, а во время его устного доклада улыбался и кивал. Бедный прокурор, который имел несчастье приводить доводы от имени правительства, казалось, потерпел поражение еще до того, как начал говорить, и судье понадобилось всего несколько минут, чтобы исключить все улики, о которых говорил Вассерман, из дела. Легенда и его окружение покинули зал, оставив у всех остальных адвокатов ощущение собственной некомпетентности. Все наши ходатайства в этот день были отклонены.

— Ради бога, если ты заполучила его, зачем тебе я? Я уверена, что у него есть свои сыщики, которые уже занимаются этим делом.

Она сильнее сжала мою руку.

— Может быть. Скорее всего. Я знаю, что он лучший. Но не доверяю ему. Он… Я не знаю… Скользкий. Мне нужно, чтобы кто-то следил, правильно ли он все делает. Ты моя подруга, Джулиет. Я знаю, что могу тебе доверять.

Я погладила ее руку, пытаясь потихоньку высвободить свои уже ноющие пальцы.

— Я твоя подруга, Лили. И именно поэтому я не должна работать по делу твоего брата. Может произойти конфликт интересов.

— Почему?

— Потому что я буду его следователем — членом его команды, — но твоей подругой. Ты разве не понимаешь, как это будет странно?

— Нет. Если я могу нанять ему адвокатов и платить им, почему я не могу нанять тебя и тебе платить? Я не буду просить тебя отчитываться и так далее. Я только хочу, чтобы ты работала вместе с его защитой. Хочу точно знать, что кто-то из них посвятит себя Юпитеру. И сделает это не просто из-за денег или громкого скандала.

Я покраснела. Волнение, которое я почувствовала, когда услышала имя Юпитера Джонса, конечно же, вызвано скандальностью дела. Любой адвокат, защищающий преступников, мечтает о том, чтобы заполучить крупную рыбу — какое-нибудь громкое дело, которое в итоге попадет на телевидение. А я все еще оставалась в душе таким адвокатом. То же самое, что быть иудеем или католиком. Ты рождаешься в определенной религии, и ты обречен, даже если и прекратил ходить на службы. Я очень хотела заняться этим делом. Но правильно ли это? Этично ли представлять подругу или брата подруги? Хочу ли я посвятить этой работе много часов, которые наверняка потребуются?

— Пожалуйста, Джулиет. Ты нужна мне. Очень нужна.

Лили всегда помогала мне, даже когда я просила ее об услугах, которые казались совершенно невыполнимыми. И она осталась моей подругой даже после того, как стала знаменитой. Это что-то значит, ведь так? Хотя кого я пытаюсь обмануть? Когда с ее губ слетели слова «Юпитер Джонс», я попалась на крючок.

— Я поговорю со своим партнером, — сказала я. — Если он согласится, и если Вассерман не будет против, мы возьмемся за это дело.

Лили бросилась мне на шею.

— Большое тебе спасибо.

Я обняла ее в ответ.

— Не благодари заранее. Давай посмотрим, что скажут Эл и Вассерман.

— О боже! — воскликнула она, вскакивая на ноги. — Мое награждение!

Мы вбежали в банкетный зал как раз тогда, когда Лили должна была подниматься на подиум за хрустальной фигуркой Тиффани, изображавшей обнаженный торс женщины с одной грудью (неужели только мне одной показалось, что это абсолютная безвкусица?), и произносить в меру веселую и проникновенно трогательную речь о надежде, которую дают выздоровевшие от рака женщины всем остальным. Лили оказалась непревзойденным профессионалом. Никто бы не подумал, видя ее на сцене, такую красивую, почти светящуюся, что лишь минуту назад она, бледная и испуганная, молила меня о помощи.