Толя Вылко

В четверг с самого утра Никита установил этюдник на берегу озера и приготовился к работе. Едва он замешал краски, как сзади послышались легкие шаги. Никита обернулся:

— А-а, Толя! Привет!

— Привет, — очень серьезно ответил паренек и, равнодушно взглянув на этюд, сел на большой булыжник у самой воды. В его движениях, чуть ироничном взгляде, интонации больше было взрослого, чем детского.

— А зачем ты озеро рисуешь? — неожиданно спросил Толя и посмотрел на Никиту каким-то странным взглядом.

— Как зачем? — Никита глянул на паренька. — Потому что красиво!

— А разве можно рисовать то, чего не знаешь и не понимаешь?

— А что знать-то? Я рисую то, что красиво, необычно. Разве не так?

Мальчик опустил голову и после долгого молчания удивил Никиту еще больше.

— Тогда ты не рисуешь главного.

— А что главное? — Никита перестал работать и повернулся к пареньку.

— Ну вот я и говорю, не знаешь, а рисуешь.

— Не понял, — Никита начал сердиться, — потрудись объяснить!

— Озеро живое, — проговорил мальчик, глядя вдаль, — а у тебя оно мертвое. Я чувствую, как оно дышит, как смотрит на меня, думает... А раз чувствую, значит, вижу. Разве можно рисовать, если не видишь и не чувствуешь?

Никита потряс головой.

— Погоди, Толя. Чувствовать и видеть — это разные вещи. Ты в какой класс пойдешь?

— Я не хожу в школу.

— Как не ходишь? Вообще или нынче не пойдешь? — крайне удивленный Никита присел рядом с мальчиком.

— Вообще, — ответил Толя даже с некоторой гордостью. — Читать и считать умею. Меня за лето Сергей Сэротетто научил.

— А разве ты не хотел бы куда-нибудь поехать, поучиться, мир посмотреть? — не унимался Никита.

— Не знаю, не думал. Хотя интересно посмотреть, как живут оленные люди в Америке, Норвегии или Финляндии, например.

— Толя, скажи, а когда вертолет прилетит? — неожиданно поменял тему Никита.

— За школьниками, что ли? — не понял мальчик.

— Да нет, за мной.

— За тобой? — Толя вскинул бровки и с недоумением посмотрел на Никиту. — Я же говорил, что вертолет придет только за школьниками в конце августа. А до этого больше не будет вертолетов.

От того, как это сказал мальчик, Никите стало не по себе. Уверенность в том, что за ним прилетят, пошатнулась. Он почувствовал, что маленький тундровик говорит правду.

— Но ведь летчики и Бабкин обещали, — Никита посмотрел вдаль озерного ущелья, откуда должен был прилететь вертолет.

— Они всегда обещают, но потом забывают. Мы к этому давно привыкли.

— Ну, и что же мне делать? — скорее себя, чем своего маленького собеседника спросил Никита.

— Вот, — Толя вдруг поднял камень и сначала положил на одно место, затем, немного подумав, переставил на другое, рядом с тенью от этюдника, — когда тень от твоей штуки ляжет на этот камень — придет Витя-Шатун, он покажет, как по другой дороге вернуться домой.

— Какой Витя? Какой Шатун? Какая дорога?! — Никита резко поднялся, взял кисть и продолжил работу. Ему вдруг стало стыдно за то, что так легко поддался детским выдумкам паренька. — Ладно, Толя, как будет, так и будет, — примирительным тоном Никита дал понять мальчику, что разговор закончен.

Пожав плечами и не сказав больше ни слова, Толя медленно пошел к стойбищу.

“Странно, — думал Никита, — как я легко поддался влиянию этого пацаненка. Хотя в нем есть что-то необычное. Не играет с детьми. Не учится в школе и тем не менее хорошо рассуждает, говорит грамотно. Смел. Ишь как про озеро... Толковый паренек. Только вот что значат эти прогнозы, предвидения? Камень зачем-то положил, — Никита взглянул вниз и заметил, что тень от этюдника значительно приблизилась к ориентиру, установленному мальчиком. — Ну, посмотрим, посмотрим...” В следующую минуту Никита уже окончательно погрузился в работу.

— Чувствуется, чувствуется московская школа...

От неожиданности Никита чуть не выронил кисть и резко повернулся. Перед ним, широко расставив ноги, стоял огромный парень с объемным рюкзаком и ружьем на плече.

— Я говорю, школа-то не наша, не уральская, — парень кивнул на этюд. Все на нем было обычным: и выцветшая энцефалитка, и сапоги, лишь на голове красовалась широкополая фетровая шляпа с пучком пестрых перьев. Шляпу удерживали узенькие тесемки, концы которых были завязаны бантиком под подбородком. Лицо парня было круглым, розовым, с рыжей щетиной месячной давности. Маленькие светлые глазки под белыми ресницами смотрели одновременно и лукаво, и снисходительно.

— Э-э... Виктор?.. — догадался Никита. — Виктор-Шатун?

Никита бросил короткий взгляд в сторону камня, установленного мальчиком, и слегка поежился — тень от этюдника точно упиралась в него.

— Он самый. Только Шатун — это кличка, а фамилия Мальцев, Виктор Мальцев, город Пермь, — парень сделал шаг вперед и протянул руку.

— Никита Гердов, — назвался Никита и, отложив кисть, протянул навстречу свою.

— Так я говорю, школа-то не местная, не уральская, — с видимым усилием снимая рюкзак, проговорил Виктор.

— Строгановская.

— А-а, то-то я гляжу, колорит совсем другой. Уральцы пишут суше... Я два курса худграфа закончил в свое время, а до этого “художку”.

— Понятно, — произнес Никита.

— Вот здесь, — указывая пальцем в угол этюда, проговорил Виктор, — я бы серого добавил, камень есть камень.

— Пожалуй, — дипломатично ответил Никита, продолжая разглядывать странного парня. На вид ему было далеко за тридцать. Лицо и шея почти сплошь забрызганы веснушками. Нежно-розовый нос выглядел прозрачным и чужеродным. Такого же цвета были и щеки, по всему, он не один раз за лето обгорал и сбрасывал старую кожу.

— Первые годы я тоже с собой этюдник брал, — Виктор выбрал камень покрупнее, приставил к нему ружье и уселся сам, вытянув утомленные долгой ходьбой ноги. — Ночью ходчее, — пояснил он, перехватив удивленный взгляд Никиты, — прохладнее, да и мошка не так жарит.

— Вы ходите по ночам? — удивленно спросил Никита.

— Ну, во-первых, давай по-простому, без выканий, а во-вторых, я ж говорю, ходчее ночью-то, света хватает, тварь всякая лесная навстречу выползает, а вот гнуса меньше.

— И откуда ж ты и куда идешь, если не секрет? — Никите стало интересно, что же на самом деле делает этот Шатун в этом неуютном месте.

— Ты лучше о себе расскажи. Как это столичного человека занесло в такую даль? Я, если честно, здесь впервые художника встречаю, да еще с этюдником и набором красок, — тужась и кряхтя, Виктор стал стаскивать сапог. — А о себе я как-нибудь потом, вечерком после чая.

— Потом не получится, — рассеянно проговорил Никита.

— А что так? — Виктор вскинул белесые бровки.

— Да вертолет за мной должен вот-вот прилететь, — ответил Никита и посмотрел на часы.

— Ишь ты, и борт за ним. Вот что значит столица, — с легкой иронией и видимым равнодушием отреагировал Виктор.

— А вот местный ясновидец говорит совсем обратное, — заметил Никита.

— Толян, что ли? Вылко? — Виктор оставил в покое сапог и резко вскинул голову. — Ну, если Толян, тогда не торопись, брат-художник, этот малый не ошибается. Толя Вылко — будущий шаман. Как с шести лет стал предсказывать, так ни единой осечки, я тебе говорю.

— Но это же несерьезно... Вернее, этого не может быть, — в голове Никиты возник едва уловимый звон, предвестник непредвиденных и чрезвычайных перемен. Нет, он не боялся остаться здесь хоть на неделю, хоть на две, дома его никто не ждал. Никита с тоской глянул на уходящее вдаль ущелье, по которому ему хотелось еще раз пролететь и почувствовать страх, ощутить “неземное”, что не давало ему покоя и просилось на холст.

— Почему не может быть? — Виктор вновь закряхтел, стаскивая второй сапог. — Так и есть. К нему и с Ямала едут, и с Гыдана, не говоря уж про местных. У пацаненка божий дар. Он может предсказывать погоду, несчастья, болезни, где искать заблудившихся оленей. Однажды он и меня, можно сказать, спас своим предсказанием.

— Но он же совсем ребенок! Ему лет десять, не больше.

— Ну и что? Он видит и чувствует то, что нам не дано.

— А родители у него тоже предсказатели? — говоря это, Никита поглядывал в озерную даль, продолжая надеяться, что за ним все же прилетят.

— Не-ет, родители у него обыкновенные. А этот дар у Толяна с шести лет. Как шесть исполнилось, так пацана и понесло.

— Так с ним что-то произошло?

— Произошло. Заблудился он и две недели где-то был, сам не помнит. Мне эту историю его дядька рассказал, Василий Вылко. Километрах в трех отсюда они тогда встали так же в три чума. Стадо отогнали на другую сторону залива. На берегу мужики лодку резиновую оставили. Как Толя залез в эту лодку, никто не помнил. Увидели его, когда он был уже на середине залива. Он хотел к отцу в стадо на лодке добраться. Но ветер нагнал тучи, пошел дождь со снегом, все озеро заволокло... Короче говоря, Толя ни на этот, ни на другой берег не причалил. Искали его долго, почти все озеро обошли, но ни лодки, ни пацаненка. Подумали, что это Ид Эрв — Хозяин Воды — утащил паренька в свою пучину. А дней через пятнадцать, когда они уже две перекочевки сделали, Толян и является как ни в чем не бывало. Но явился будто другой, как Василий говорит, точно подменили парня. Был подвижный, затейник, на голове ходил, а вернулся мужичком лет тридцати. Да еще стал предсказывать. Тут не только голова кругом пойдет, вообще крыша съедет...

— Слушай, Виктор, — Никита неожиданно вспомнил Толины слова про озеро, про то, что оно живое, — а что это за озеро?

— Щучье-то? Обыкновенное озеро. Точнее, Большое Щучье, по-местному — Нгарка Пырь-то. Есть еще Малое Щучье, это западнее.

— Щучье — потому что здесь щуки водятся, что ли?

— А-а, ты про легенду. Знаешь, у этих язычников что ни озеро, гора, бугорок или холмик, одинокое дерево или камень, все священное, и на все своя легенда. Не могут они без этого, — Виктор разложил на камнях свои портянки, придавил их камнями, чтобы не унесло ветром, и вновь уселся на прежнее место. — Было так, — начал он с видом знатока, — когда-то на берегу этого озера стоял чум. В нем жили муж с женой и их трехлетний сын. Мальчик любил играть у самой воды. Он собирал камни и бросал их в озеро. Однажды он исчез. Отец с матерью искали его, звали. Наконец на берегу у воды они заметили след, будто какое-то огромное существо проползло по песку на брюхе. Дождавшись сумерек, отец достал вторую малицу сына и установил ее на берегу так, будто это мальчик снова собирает камни у воды. В полночь из воды показалась огромная щука и, разинув пасть, поползла к малице. Отец натянул лук и пустил стрелу с наконечником из мамонтовой кости в пасть чудовища. Щука дрогнула, попятилась к воде, но отец настиг ее, распорол ножом брюхо и достал оттуда своего живого сына. Это я у Анны Неркаги читал — местной писательницы. Представь себе, она живет в тундре и пишет книги. В Лаборовой был, нет? О-о, это волшебное место, красоты удивительной. Вот там она и живет.

Писать Никите расхотелось. Он сидел подле своего мольберта в оцепенении, без единой мысли. Портянки Виктора отчаянно благоухали, но Никита не чувствовал и этого.

— Ничего, Столица, — вытянув ноги и ковыряясь в пальцах с видимым удовольствием, проговорил Виктор, — если до понедельника за тобой не прилетят, покажу дорогу на Хальмер-Ю. Там по железке до Воркуты, а это, считай, дома.

— Что? — рассеянно спросил Никита, услышав последнее слово.

— Я говорю, дня через два покажу тебе дорогу домой. Отдохну пару деньков, постираюсь, а потом провожу тебя почти до самого Хальмер-Ю.

— А что это такое?

— Там увидишь.