Ауспия. Холат-Сяхл

С огромным трудом переставляя лыжи с прилипшими к ним комьями тающего снега, ребята второй день продвигались вверх по небольшой речке Ауспия. Красивое название реки, увы, не отвечало мрачному переводу с мансийского — “река мертвых”. Замыкал шествие “черепах” Никита, а впереди него плелась Валерия. Девушка давно выбилась из сил, но не хотела сдаваться. Никите казалось: он слышит, как у нее скрипят зубы, как она вопит, проклинает все и всех и как ей отчаянно хочется взглянуть на таинственных истуканов из камня и написать картину.

Перед выходом из Ушмы Никита строго и откровенно поговорил с Валерией. Девушка ни в какую не соглашалась повернуть назад. Ее уверения в том, что она запаслась совершенно классными лекарствами, все же подействовали на Никиту, и он отступил, взяв, однако, с нее обещание при первых же болях вернуться назад. С тем и пошли.

Месяц май в этих краях самый что ни на есть лыжный. Ночью морозы до двадцати, днем — пять-семь холода. В этот же раз творилось что-то невероятное. Плюсовая температура, яркое, жаркое солнце — хоть раздевайся, ложись на спальник и загорай. Сверху солнце, снизу снег. Ребята давно шли в футболках и тонком трико. Лица розовели от загара. Никита хоть и хрипел вместе со всеми от усталости, тем не менее успевал смотреть по сторонам.

Когда ребята ночевали в Ушме, в горах прошел снег, а в низинах дождь. Приближаясь к Ауспии, ребята обратили внимание на деревья, покрытые тонким льдом. Чем ниже они спускались, тем толще становился лед. А прибрежные кусты, деревья, скалы — все, все вокруг было словно из хрусталя! Каждую веточку, иголочку будто искусно вырезали, отполировали, пустили через них свет, который сиял теперь тысячами малюсеньких солнц. Это была поистине ледяная сказка. Деревья стояли не шелохнувшись. Солнце, набирая силу, все ярче и ярче зажигало эту сказку. Скальные выступы блестели фантастическими самородками невиданных самоцветов.

Не сговариваясь, Никита с Валерией сбросили рюкзаки и схватились за этюдники. Студенты защелкали фотоаппаратами. Но настоящее чудо произошло несколько позже, когда по замерзшему руслу Ауспии прошелся легкий ветерок. Словно волшебник-невидимка пробежал и тронул рукой тысячи веточек-струн, которые отозвались едва уловимым ледяным звоном. Все замерли. Никита даже кисть отложил. Это был фантастический звук фантастического леса. Никита закрыл глаза и, слушая эту мелодию, легко представил себе рай...

Набирал силу ветерок, усиливался звон. Солнечные блики слегка качнулись, потом робко затрепетали и вдруг заиграли всеми цветами радуги.

— Однако пора идти, — бесстрастным голосом сказал Женя, и хрустальная сказка кончилась. Надо было выходить из нее в прямом смысле — подниматься вверх по склону в лесную зону.

Теперь продолжалась другая сказка. Вчерашняя ледяная растаяла, а явилась таежная, с мохнатыми остроконечными елями, которые взметнулись к небу. Многие деревья все еще держали на себе сугробы снега. Прибрежные скалы и огромные камни теперь плакали тонкими ручейками, которые сбегали по ним, образовывая к вечеру стеклянные наросты, а на отвесных местах сосульки, похожие на игольчатые зубы чудовищ.

Буреломы, через которые ребятам приходилось то и дело перелезать, все же давали маломальскую передышку. Пока остановишься, снимешь лыжи, очистишь их от прилипшего снега, немного отдохнешь. После обеда идти стало невозможно. Разбили лагерь и принялись за изготовление снегоступов. Никиту поражала жизнестойкость студентов-горняков. Ребята быстро натаскали с реки черемуховых веток и стали гнуть их на огне, придавая им форму ракеток для большого тенниса. Только вместо сетки из лески они вязали веревки, проволоку, бинты. К вечеру провели испытания и остались довольны своими изделиями. Никита соорудил себе сам, а Валерии делали все вместе. Теперь двухметровая глубина снега была не страшна. Конечно, надо было привыкать и приспосабливаться к новому транспортному средству, но это уже дело времени.

Плотно поужинав, все улеглись с полным убеждением, что завтра удастся наверстать упущенное время и выйти на перевал.

Никита долго не мог уснуть. Увиденное за последние два дня так и стояло перед ним. Он увлекся и, забыв про сон, искал и искал наиболее выразительные художественные средства, через которые попытается передать свои ощущения на плоскости. Вдруг ему показалось, что кто-то его позвал. Никита удивился, прислушался. Нет, все тихо, ребята спали. Его опять кто-то позвал, и, кажется, снаружи. Причем позвали, как ни странно, по фамилии.

Взяв фонарик, Никита вылез из палатки. Никого. Вокруг черные стволы деревьев, через которые таинственно светился фиолетовый снег. Не успел Никита закурить, как его опять позвали. Этот зов шел откуда-то снизу, от реки. По спине Никиты пробежали мурашки. Он помнил, что значит в переводе Ауспия. Однако любопытство взяло вверх, и, надев снегоступы, он начал медленно спускаться к заснеженному руслу. Очутившись на берегу, Никита огляделся. На той стороне реки отчетливо проступал силуэт женщины. Лица не было видно, ветер слегка шевелил длинные полы ее необычной шубы.

— Вы кто?! — громко крикнул Никита. Тишина. Никита спросил громче. Ни звука в ответ. Вспомнил про фонарик — включил. Мощный сноп света ударил в противоположный берег, высветив даже крестики куропачьих следов. Однако на берегу не было никого. Никита поводил фонарем вдоль берега — никого. Выключил свет, и силуэт вновь возник. “Что за ерунда!” Никита опять включил фонарь — никого. “Чертовщина, да и только! Пожалуй, надо попробовать подойти поближе”. Никита осторожно спустился с крутого берега и, не отрывая глаз от силуэта, перешел речку. Было странно, что с каждым его шагом силуэт отдалялся ровно на шаг назад, оставляя между ними прежнее расстояние.

На том месте, где стояла женщина, следов не было. Теперь силуэт находился на склоне, и ветер шевелил подол шубы, трепал волосы. Никита стал подниматься по склону. Снег был плотный, и можно было идти без снегоступов. Сколько бы Никита ни поднимался, силуэт неизменно отплывал назад. Стало гораздо светлее, чем внизу. Высота, на которую Никита поднялся, была уже значительной, когда неожиданно силуэт женщины пропал. Просто пропал, и все, как он пропадал, когда включался свет. “Вот тебе на! И какого дьявола я столько тащился в такую высь!”

Никита отдышался. Повернулся назад и замер от неожиданности. С его места открывалась удивительная и необычная панорама далеких гор, выступающих из-за перевала, который предстояло пройти завтра. Но не столько это ошеломило Никиту, сколько непонятное свечение одной из самых высоких вершин. Свечение было мерцающим и едва заметным. На темном, почти черном фоне неба вершина светилась необычным бордовым цветом. В этом было что-то кроваво-зловещее. Переведя взгляд вниз, Никита невольно вздрогнул, — точно таким же бордовым цветом мерцала среди деревьев их палатка.

Тем временем далекую вершину стало заливать чернотой. Эта чернота медленно ложилась и на соседние вершины, поглощая их, стирая с горизонта. Никита догадался, что идет непогода, и стал спускаться, не переставая думать о странном свечении. Добравшись до палатки, он услышал приглушенный стон Леры.

Согнувшись пополам и обхватив руками живот, девушка каталась по спальнику, тихо постанывая. Рядом валялась ее “классная” аптечка.

— Набери смолы, — еле выдавила из себя Валерия.

Никита бросился искать лиственницу. Пока искал, пока отламывал янтарные капли, собирал необходимое количество, над головой загудело. По вершинам деревьев словно кто-то прошелся. Треск вершин и ветвей слышался повсюду. Однако странным было то, что налетевший ветер оказался очень теплым, точно где-то за перевалом работал гигантский калорифер.

Позже, сидя подле корчившейся Валерии, Никита слушал, что творится снаружи. А там стоял сплошной гул. Помимо гудения и треска веток, он услышал слабенькое журчание под палаткой и частое уханье проседавшего огромными площадями снега. Вскоре Валерия затихла, а потом уснула. Никита уснул лишь под утро.

Когда на следующий день все проснулись и выбрались наружу, снега как не бывало. Кое-где в низинах и лощинах, густо запорошенные лесным мусором, еще серели отдельные клочки, а на открытых местах было чисто. Снизу, со стороны реки, раздавался такой шум, точно бесконечным потоком шла колонна техники — это взбунтовалась Ауспия. Спустившись к берегу, ребята не узнавали узенькую, скромную речушку, накануне тихо мурлыкавшую под толстым льдом. Стаявший за ночь снег превратил ее в огромный мутный шальной поток со сплошными перекатами и водопадами. Берег била мелкая дрожь, которую все чувствовали. Находиться с такой стихией рядом было страшновато...

Валерия собиралась молча, не поднимая глаз. Она складывала свои вещи рассеянно, опасаясь новых приступов боли.

Никита объяснил студентам, в чем дело, и тоже стал собираться в обратный путь. Потом отвел Женю в сторону и рассказал о виденном ночью странном свечении. О силуэте он, разумеется, умолчал. Юный руководитель улыбнулся в ответ, по-дружески хлопнул Никиту по плечу и, громко хохотнув, констатировал:

— Вы, уважаемые художники, — мистики, а мы, надеюсь, наука, и подобные всевозможные явления можно и нужно объяснять с точки зрения законов природы, материальных, подчеркиваю, законов.

На том и расстались. Никита с Валерией отправились домой. А двое парней, оставив лыжи и снегоступы прямо на деревьях и радуясь про себя, что вовремя отделались от балласта в виде столичных художников, бодро пошли к перевалу.

Их начнут искать спустя месяц, искать будут долго, но так и не найдут. По всем признакам, Женя с Игорем, пройдя посуху перевал и обогнув Отортен, спустятся к невысокому водоразделу между истоками речек Сосьвы и Печоры, где окончательно и затеряется их след. Года через два-три в разных местах тайги будут находить отдельные их вещи, но только вещи...

Анатолий заметно обрадовался внезапному возвращению Валерии с Никитой. С одного взгляда на девушку он все понял и, ни слова не говоря, начал готовить лекарства. С час колдовал над какими-то травами, готовил отвары, открывал баночки с отвратительно пахучими жидкостями, мазями, пока все не выложил перед Валерией в строгой дозировке и последовательности.

— И что, это все я должна проглотить?!

— Увы, сударыня, это необходимо, — строго проговорил Анатолий.

— А эта мерзкая жидкость из чего? — Лера брезгливо, на вытянутой руке, держала черный стакан.

— Это медвежья желчь, — спокойно и терпеливо, как школьнице, объяснял Анатолий. — Готовится она из вот такого маленького органа, — он протянул девушке что-то черное, похожее на сухой чесночный зуб.

— Фу, гадость какая! — продолжала кокетничать Лера, прекрасно понимая, что это действительно лекарство, причем весьма действенное.

Анатолий продолжал вглядываться в девушку. Ему казалось, что она стала еще красивее. “Ну и ничего, что заметно осунулась и стала бледнее, зато какие стали глаза — огромные и блестящие”, — как и в прошлый раз, его сердце то замирало, то щемило от переполнявших чувств. И чем больше он восхищался Валерией, тем острее ощущал, как она отдаляется от него.

— Значит, вы художники?! — кхекнув, криво улыбнулся Анатолий.

— Разве так смешно быть художником?! — вскинула бровь Валерия и уставилась на парня холодным взглядом.

— Да нет, я о своем, — закрутил головой Анатолий, словно отказываясь от своих слов, — я тут, — он кивнул на бревенчатую стену, за которой было клубное помещение, — сцену размалевал. Выходит, тоже художник. Хотя раньше никогда в руках кисточек не держал.

— А как же рисовал?! Что за сюжет? — вяло спросил Никита со своего места. Ему было забавно, что же может получиться у человека, впервые взявшего краски и кисть.

— Сюжет?! А черт его знает, — опять криво заулыбался Анатолий, — так, о своем. Ну ладно, вы устраивайтесь, а я пойду договариваться с хозяином насчет машины на завтра, — было заметно, с каким трудом он отрывается от Валерии и покидает клубный пристрой.

Никита вновь почувствовал тревогу. Она шевельнулась где-то под сердцем. Почувствовал близость и неизбежность беды. “Странно, что же должно произойти?!” — думал Никита, забыв про сон.