"Принцесса Эрдо" - читать интересную книгу автора (Белкина Наталья Евгеньевна)

ГЛАВА XVIII

Лана проснулась от заунывного скрипа повозки. Она и во сне его слышала этот скверный звук. Он тянулся фоном в ее мрачном сновидении, в котором принцесса блуждала в бесконечном тумане, пытаясь отыскать что-то очень нужное для нее и важное и одновременно боясь чего-то или кого-то, скрывающегося в этом тумане.

Сон оказался почти явью: вокруг ее и действительно расползлась мгла. Она попыталась протереть слезившиеся глаза, но от этого стало лишь хуже. На своих ладонях принцесса заметила пыльный налет.

— Это сажа. Леса горят, — сказал Сократ, сидевший рядом с ней на повозке.

— Сейчас ночь? — спросила она его.

— А кто его знает! Солнце заволокло дымом. Скорее всего, его не видно будет несколько дней. А может и… Но не будем думать о худшем.

— Далеко еще до замка?

Сократ пожал плечами и оглянулся на идущих за повозками людей. Все они, поверившие святому брату и следовавшие теперь за ним повсюду вместе со всем своим скарбом и семьями, в очень спешном порядке сорвались с насиженного места и направлялись теперь в замок Ульгерда. Иного выхода не было: огонь окружил их со всех сторон, и безопасная дорога едва отыскалась.

— Ты не знаешь, кто-нибудь пострадал во время взрыва? — снова заговорила Лана.

— Несколько контуженных, а так, кажется, все живы. Впрочем, я не считал. Только… твои друзья…

— Я уверена, что они сбежали, — нахмурилась Лана.

Лачуга, в которой находились принц и дикарка, загорелась сразу после взрыва, как и многие деревянные сооружения в лагере. Но во всеобщей панике и суматохе никто и не собирался спасать чужаков, никто о них и не вспомнил. А когда принцесса наконец-то пришла в себя, на месте ветхой постройки она увидела лишь головешки. Останков этой странной парочки не нашли, как и ничего того, что могло бы говорить о их смерти, в том числе и так приглянувшихся всем золотых пуговиц принца. Удостоверившись в этом, принцесса вздохнула почти что облегченно. Несмотря ни на что, она не желал смерти ни Асмабике, ни Александру, тем более такой смерти…

— Так что же это было на самом деле, Сократ, как ты думаешь? Неужели действительно приближается конец света?

— Это была плазма, звездное вещество, и оно взорвалось в атмосфере. Другой версии у меня нет, кроме конечно той, которую мне пришлось поведать этим бедным дикарям.

— Стрелы разгневанного Салара? Не так уж эта версия далека от истины…

— До поверхности планеты долетели лишь незначительные брызги, — искорки от плазменного ядра.

— Искорки?! Так это были искорки?!!

— Пойми, если бы эти шары долетели целиком, мы бы с тобой тут не разговаривали, и вообще пребывали бы уже в ином физическом состоянии.

— В каком состоянии? — не поняла принцесса.

— В виде пара. Мы бы испарились, как и все живое в диаметре… Даже не знаю, в очень большом диаметре. Ничего бы ни осталось. Только камни. Да и то не уверен.

— Но все обошлось к счастью…

— Да ведь это только начало, только начало… Будет еще хуже. Может быть, еще лет пятьдесят население 566781Z просуществует, переживая жуткие катаклизмы. А потом… Даже и говорить не стану.

— Нам стоит еще усерднее молиться вечно светлому Салару, — задумчиво произнесла Лана. — Тогда он может быть сменит гнев на милость.

— Что за глупости ты там бормочешь?

— Да так ничего… Все-таки хорошо, что в этот раз никто не пострадал. Кстати, а как твоя репутация?

— Моя репутация?

— Не пострадала ли она?

— О! Моя репутация только укрепилась. Все ведь сбывается так, как я и предрекал.

— Лучше бы ты предрек что-нибудь хорошее.

— С космосом не поспоришь, у него свои законы.

— С твоей философией, брат Ромеро, я знакома немного, — иронизируя чуть-чуть, сказала Лана. — Только вот она, по всей видимости, вовсе не предполагала, что самый ярый ее последователь сам окажется в пекле космической катастрофы. На этот счет нет никаких поправок?

— Я не собираюсь здесь оставаться. Вот и вся поправка.

— А этих людей тебе ничуть не жаль? Ведь сеятели могли бы спасти хотя бы некоторых из них? Неужели ты ни чуть не изменил своих взглядов?!

Сократ вздохнул:

— Ты вот тут мне мораль читаешь, принцесса, а у самой все лицо в саже, словно у кухарки.

После этого он соскочил на землю и пошел вперед, без труда обгоняя едва плетущихся лошадей.

Лана села на край повозки и попыталась вытереть рукавом лицо. Но рукав тоже был в саже, так что вышло еще хуже. Она огляделась: возможно, где-то рядом мог быть ручей или хотя бы лужа, и решила спросить у проходящего мимо:

— Сэр рыцарь, не видели ли вы где-нибудь поблизости воды? Может быть ручья или реки?

Воин не удостоил ее ответом, а лишь приостановившись и глядя исподлобья, протянул сплетенную из бересты фляжку.

— Благодарю. Пить тоже хочется, но я хотела…

— Оставьте ее себе, леди, я спешу.

Он слегка поклонился и быстрым шагом отправился дальше. Вслед за ним пробежало еще несколько рыцарей, а потом еще. Принцесса догадалась, что в начале их движения должно быть что-то происходит. Она тоже решила поспешить в ту сторону, прицепив подаренную фляжку к поясу.

Бежать она не могла: в ногах все еще сохранялась слабость, что всегда бывает после сна, больше похожего на обморок, но старалась идти как можно быстрее, подобрав оборванный подол своего платья. Где-то там впереди, как полагала Лана, должен был быть Ульгерд. И он-то, конечно, все ей сможет объяснить: и что за шум и гам раздаются в тумане, и что вообще им теперь всем делать, и как дальше жить. Но повозки и бредущие вслед за ними люди и скот все никак не заканчивались.

Смог, между тем, и не собирался рассеиваться. Он как будто бы даже становился гуще. Если недавно солнце можно было увидеть хотя бы как бледное красноватое пятно, то сейчас невозможно даже было определить, в каком месте небосвода оно могло находиться. Стало совсем темно, тут и там загорались факелы, дававшие совсем мало света, но вносившие свою скромную лепту и в без того почти невыносимый чад.

Лана почувствовала щекотание в горле, а резь в глазах еще больше усилилась. Кашель стал раздаваться со всех сторон. Но ей все же удалось отыскать Ульгерда. Она увидела его, когда поняла, что их караван остановился и не продвигается больше вперед. На их пути встала толпа людей, судя по одежде, крестьян или горожан небольшого городка. Их на первый взгляд было около трех-четырех десятков. Один из них, по всей видимости, староста, говорил с бароном. Лана не могла понять, о чем шла речь, потому что этот человек изъяснялся на каком-то другом наречии. Лишь по общему тону и эмоциональным жестам можно было понять, что разговор шел серьезный.

Простолюдины, стоявшие за спиной старосты, то и дело что-то выкрикивали, перебивая друг друга и своего вожака, взмахивая вверх руками и зажатыми в них палками, словно грозя. Ульгерд оставался невозмутимым. Он внимательно слушал этих людей, но их речи его нисколько не волновали. На его лице была написана решимость, которая говорила о том, что он не намерен ни прислушиваться к требованиям или угрозам, ни изменять свое мнение. А речь шла о ведьме. О той ведьме, которую барон посмел взять под свою защиту и о том скверном еретике, которого он называет своим братом. Ведь это именно они, — в этом конечно же нет никакого сомнения, — стали виной тому, что вечно светлый так разгневался на них, послав огненные стрелы.

— Что ты тут стоишь?! — схватил принцессу за рукав Сократ. — Скажи спасибо, что такой туман!

Он оттащил ее подальше к повозкам, окончательно скрыв от возможных взглядов.

— Я хотела поговорить с бароном, — недовольно отдернула руку Лана.

— Нашла время! Знаешь, кто эти оборванцы?

— Кто?

— По твою душу они пришли. Ну, и по мою тоже.

— Ты понимаешь, о чем они говорят?

— Тут и понимать особенно не нужно. Ясно же, кто виной всему тому, чему мы недавно стали свидетелями. Знали бы они, какие им еще светопреставления предстоит пережить в самом ближайшем будущем!

— Погоди-ка, Ульгерд им что-то отвечает! Послушай! Они примолкли!

Барон действительно решил ответить на выпады крестьян. Лана как и прежде не могла понять, о чем же шла теперь речь. Лишь отдельные слова отдаленно напоминали тот язык, который она выучила здесь. Он говорил негромко, но очень отчетливо произносил каждое слово, словно стремился внушить этим людям что-то или доказать. Крестьяне слушали молча, не решаясь прерывать его, переглядывались значительно. После того, как Ульгерд замолчал, все они устремили взоры на своего старосту. Они ждали его решения или ответа.

— Одно слово барон повторил несколько раз и неспроста, — сказала Лана, которая не могла видеть эту сцену достаточно отчетливо из-за тумана, но внимательно прислушивалась к звучащим словам.

— Что за слово ты услышала в этой тарабарщине?

— Даже не слово, это имя, очень мне знакомое. Да и тебе, я думаю, тоже. Фужак. Конечно же без него не могло обойтись.

— Подожди-ка, — сказал Сократ и обратился к одному из стоявших возле повозок людей барона: — Эй, Адальберто! Да, да, ты! Подойди к нам!

Мужчина, одетый в грубую рубаху простолюдина, медленно и с недоверием подошел к ним.

— Вы меня зовете, господин? — задал он вопрос.

— Тебя. Ты ведь, кажется, из того же племени, что и эти встречные?

— Да, только меня зовут Туш, а Адальберто — это мой господин.

— Неважно, — махнул рукой Сократ. — Скажи нам, любезный Туш, в двух словах, о чем речь тут идет. О чем толкуют эти люди с нашим бароном?

Туш покосился на Лану, замялся и пожал плечами:

— Я плохо слышу…

— Ты врешь! Они так громко разговаривают, что знай я их язык, услышал бы даже отсюда. А ты стоял почти рядом с ними. Или ты просто не хочешь говорить?

Слуга как-то весь сморщился и словно уменьшился в размерах, ожидая неминуемого удара. Рука его даже слегка подпрыгивала, готовая в любой момент прикрыть лицо от тумака.

— Мы тебе ничего плохого не сделаем. Просто скажи, что ты понял из разговора? — заметив это, поспешила успокоить его принцесса.

— Они требуют выдать им ведьму, из-за которой и случилось светопреставление, — проговорил наконец Туш.

— В общем-то я так и думал, — сказал Сократ, и потеряв интерес к оборванцу, обратился к Лане: — Не высовывайся. И лучше спрячься.

— Куда мне прятаться?! Да и зачем? Я уже устала прятаться и скрываться!

— А жить ты не устала? Здесь дикая планета, между прочим!

— Я это заметила! И испытала на собственном опыте!

— Что ж придумать-то?

В это время вдруг раздался громоподобный голос барона:

— Брат Ромеро! Найдите мне брата Ромеро!

Лана увидела, как он стал оглядываться по сторонам и все, кто стоял с ним рядом, начали искать глазами Сократа.

— Тебе придется придумывать это прямо сейчас, брат. Твой выход!

У брата Ромеро был такой вид, словно он собрался прятаться под телегу. Но его уже заметили, и ему пришлось подняться с колеса, на котором он до этого безмятежно восседал и принять благообразный вид. Словно опытный комедиант он шагнул навстречу Ульгерду, сразу же, сообразно торжественности и серьезности ситуации, переменив выражение лица:

— Я здесь, брат! Для чего ты меня позвал?

Глядя в след мнимому проповеднику, Лана подивилась его преображению, тому, как выпрямилась его спина, как изменилась походка, вдруг ставшая величественной и как вся его фигура превратилась в некое пафосное изваяние. Этот его выход, конечно, не мог не произвести впечатление на дикарей, повстречавшихся на пути их каравана. Они сразу смолкли, уставившись на Сократа.

Принцесса понимала, в каком трудном положении находится сейчас ее приятель. Он ведь не знал подробностей разговора и того контекста, за которым последовали упоминание его имени и необходимость его появления перед глазами разгневанных простолюдинов. Брат Ромеро, не торопясь, подошел к барону и взглянул на него вопросительно, словно и не замечая десятки колючих взглядов.

— Эти люди — крестьяне, жившие и работавшие на земле барона Урфуса, вассала герцога Даберта, — мрачно начал рассказ Ульгерд. — Огненные стрелы вчера сожгли их деревню. Пострадали многие люди, есть и погибшие. Они винят во всем нас и не хотят верить в то, что ты предсказал.

— Я понял, брат, — грустно, но с достоинством произнес Сократ. — Но мне трудно будет донести до этих людей свет истины, и совсем не потому что я не знаю их языка, а потому что их сердца зачерствели от горя и ожесточились.

— Я помогу донести до них твою весть, брат, — сказал Ульгерд, — но все остальное только в твоих руках.

Лана наблюдала за всем этим, спрятавшись за одной из повозок. Она видела, как крестьяне зашептались недовольно, когда барон предоставил слово Сократу, и как тот повернулся к ним лицом и воздел руки к небу точно так же, как это делал Фужак. Она жалела, что несмотря на безупречное зрение, из-за едкого тумана не могла разглядеть выражения лиц этих бедолаг, чтоб понять, насколько убедителен брат Ромеро.

— Я хотел бы, братья мои, чтоб вы хотя бы ненадолго, освободили ваши сердца и разум от гнева и вспомнили о том, что завещали нам наши предки. Помните ли вы это? Помните ли вы то, что завещали они нам, чтоб уберечь нас, своих потомков, от ошибок, от тех ужасных ошибок, следствием которых станет кара вечно светлого?

По гробовому молчанию, последовавшему за переводом этих вопросов бароном, стало понятно, что никто никаких заветов предков не помнил. Некоторые недоуменно переглянулись.

— О каком таком завещании ты говоришь, чужеземец? — осмелился спросить староста сгоревшей деревни, косясь на своих собратьев по несчастью.

— Так вы ничего не помните? Или же вы и не слышали о них? Неужели ваши пастыри, те, кто должен заботиться о вашем спасении и благоденствии, ни слова не говорили вам о них?

И эти вопросы повисли в воздухе, оставшись без ответа, посеяв еще большее недоумение и накалив еще более интригу. А между тем Сократ обретал все большую уверенность. И самой принцессе стало любопытно, о каких завещаниях он ведет речь и как это все может спасти их положение. Или он просто лукавит, заговаривая зубы?

— Но это же преступно!!! — вскричал брат Ромеро, снова взмахивая руками, словно грозя и обличая кого-то там, за их спинами. — Это же подло!!! Как могли они, ваши наставники, называющие себя глашатаями вечно светлого, скрыть от вас то, что могло спасти всех нас от участи, которая уже постигла?! Или же они, прикрываясь святым именем Салара, лишь обирают вас, год от года увеличивая подати?

Последняя фраза вызвала оживление среди погорельцев.

— Так я буду тем человеком, кто расскажет вам о заветах наших предков, тех людей, которые были так чисты пред вечно светлым, что удостаивались вести с ним разговор напрямую, без лживых и алчных посредников. Я поведаю вам о них и ничего не попрошу взамен!

Установилась тишина. Люди Ульгерда с явным превосходством смотрели на чужаков, ведь им-то брат Ромеро уже давно открыл глаза. Но даже и они не смели нарушать торжественную тишину. Поэтому Сократ перевел дыханье и заговорил тише и вкрадчивей.

— Когда-то давно жил один человек добрый сердцем и светлый душой настолько, что Салар спустился к нему в виде белоснежной птицы и поведал о незыблемом законе. Он повелел донести его до всех людей на земле, и заверил, что станет дарить жизнь и тепло всем людям до тех пор, пока они чтут его и выполняют его заповеди. Но вы, люди, пребывая в вечных поисках благ телесных, а не духовных, позабыли их! И Салар прогневался на вас! И все вы вчера были свидетелями его величайшего гнева. Но говорю вам: это еще не конец! Это только начало! Целые реки огня вечно светлый обрушит на наши головы, если не вспомним мы его заповеди и не поспешим следовать им и передавать их своим детям, а те своим!

Все затаили дыханье, у многих даже рты раскрылись. А брат Ромеро держал паузу.

— Скажи же нам, что это за заповеди! — взмолились крестьяне, а за их спинами вдруг раздался младенческий плач, особенно пронзительно прозвучавший в тишине.

Сократ подождал, пока мать успокоит своего ребенка, и наконец-то возвестил:

— Этот закон гласит следующее: не убей — и будешь жив сам; накорми — и будешь сыт сам; не пускай ненависть в свое сердце — и не постигнет тебя гнев небес.

Тишина не прервалась. Все ждали от Сократа чего-то еще. И он снова выдержал паузу и, оглядев каждого, кого мог увидеть в тумане, продолжил:

— Кто из вас, несчастные, может похвастаться тем, что свято чтил эти заповеди? Кто отдавал последний кусок нищему бродяге? Кто прощал врага своего искренне, не загрязняя свою душу гневом? А жизнь человеческая?! Ценится не намного ли выше, чем жизнь презренного пса?! Реки крови людской проливают ваши благодетели бароны, поддерживаемые так называемыми служителями вечно светлого. Стоит ли удивляться, что он так прогневался на вас?

— Разве не ведьма во всем этом виновата? — раздался из толпы не слишком уверенный голос.

— Ведьма?!! — с таким выражением воскликнул брат Ромеро, что обладатель неуверенного голоса поспешил отойти за спину соседа. — Кого вы называете ведьмой? Это создание, не причинившее никому зла? И кто же объявил ее таковой? Аббат Фужак? Не он ли? Не тот ли, кто скрывал от вас многие годы свет истины!!?

Ответа не требовалось.

— Подойди сюда, дитя мое! — обратился Сократ к принцессе и, пока она осторожно продвигалась к нему под взглядами многочисленного люда, продолжал: — Взгляните на нее. Неужели кто-то из вас может подумать, что под этой ангельской внешностью может скрываться зло? Тогда почему вечно светлый не поразил ее вчера? Почему в нашем лагере никто не пострадал? Вечно светлый защитил нас! И может быть только благодаря этому безгрешному ангелу!

Лана стояла возле оратора, смиренно улыбаясь и понимая, что иначе в этой ситуации вести себя никак не подобало. Рядом с ней стоял огромный Ульгерд и хрупкий Сократ. Оба молчали теперь, давая возможность плебсу переварить всю эту неожиданную для него информацию.

— Эти люди так наивны и впечатлительны, — прошептал брат Ромеро принцессе. — Вот увидишь, сейчас попросятся с нами…

— Откуда тебе знать? — так же тихо поинтересовалась Лана. — Ты ведь ненастоящий сеятель…

Сократ только хмыкнул в ответ. Он весь сиял, словно маг или волшебник, и вправду поверивший в то, что его фокусы — настоящее волшебство, а не ловкость рук.

Погорельцы действительно попросились с ними. Сократ оказался прав. Его страстные речи привлекли по дороге в замок барона еще не одну группу крестьян, и даже Лана не могла не согласиться, что брат Ромеро действительно обладал даром убеждения, а наивный люд маленькой умирающей планеты был так доверчив, что повести его за собой было совсем нетрудной работой.

К утру третьего дня пути на горизонте наконец-то появился пока еще тусклый, но уже вполне видимый алый круг. Смог начинал рассеиваться то ли благодаря принимающемуся то и дело моросить дождю, то ли усердным молитвам вновь обретших свою веру людей.

Лана иногда вспоминала свою недавнюю спутницу и мужа. Ее доброе сердце не позволяло ей ненавидеть их так же, как они ненавидели ее. Она понимала, что и Асмабика и принц, если они выжили в катастрофе, находятся сейчас в куда более сложном положении, чем она сама. Не зная языка, обычаев, людей трудно прожить, да просто-напросто оставаться живым, на этой дикой планете. А она, Лана, принцесса самых чистых кровей, воспитанная в самых стерильных дворцовых условиях, она считала себя здесь уже почти своей! Ей было, чем гордиться…

Замок Ульгерда оказался совсем не так близко, как думалось. Вооруженные отряды с таким количеством подвод и людей, среди которых было много женщин и детей, двигались очень медленно. Свою роль сыграли и удушливый смог, и горящие леса и болота, которые приходилось обходить стороной. Но когда барон сказал принцессе, что до его замка осталось три-четыре часа пути, сердце ее заволновалось. Встреча с Эйдаром ее пугала. Теперь она находилась в стане его злейшего врага, того самого барона Ульгерда, о котором с такой ненавистью всегда говорили и герцог Даберт, и все его рыцари, и конечно сам аббат. Салигарды противостояли злому еретику Ульгерду, а Эйдар был верным салигардом.

Но неспокойно было не только ей. Когда оставался лишь час дороги до замка, барон приказал всем остановиться. Их караван, растянувшийся за время пути и даже немало увеличившийся в численности, останавливался медленно и неспешно, догоняя арьергард и подбирая отстающих, тех, кто останавливался чаще, чем основные вооруженные отряды Ульгерда. Прошло определенное время, прежде чем «хвост» понял, что «голова» приняла решение остановиться. Барон созвал своих вассалов и, собравшись в круг в отдалении от всех остальных, они стали тревожно совещаться о чем-то. Но все знали, о чем шла речь: впереди предполагалась засада. Об этом начали говорить еще вчера. Не исключалась возможность и того, что это мог быть сам Фужак со своими салигардами. К тому же и среди простолюдинов оставалось и много сторонников аббата, и много противников Ульгерда. И никак нельзя было пока сбрасывать со счетов герцога Даберта с его многочисленным войском.

Сократ теперь совсем мало стал общаться с принцессой, ведь за ним теперь постоянно ходили толпы вновь обретенных последователей. Не выходя из своей роли, он вещал им о неоспоримых истинах. Первое время Лана и сама прислушивалась к ним. Останавливалась чуть позади всей толпы, стараясь не привлекать внимания, и прислушивалась к нестройной речи брата Ромеро, пытающегося освоить новый диалект местного языка. Вот и сейчас, когда Ульгерд остановил передвижение лагеря, бывший сеятель снова собрал вокруг себя толпу. Лана прислонилась спиной к дереву, скрывшись наполовину от всей этой доверчивой братии, и стала прислушиваться. Ромеро очень быстро осваивал новый язык, буквально налету, она уже едва понимала его, хотя это вовсе и не значило, что его понимает кто-то из его слушателей. Они выглядели скорее завороженными, нежели прислушивающимися и внимающими. Никто из этих зевак и не заметил сразу, что в лагере началось оживление, переходящее в лихорадочную суету. Все вдруг начали бегать, что-то кричать друг другу, слышались зычные голоса рыцарей, отдававших приказы. Женщины собирали своих детей, хватая их за руки, ловили и привязывали праздно бегающую живность, взволнованно перекрикивались. Неподалеку принцесса увидела одного из знакомых рыцарей, того, с кем ехала на одной лошади в лагерь Ульгерда. Он спешно пересматривал стрелы в колчане, браня своего слугу, который, по всей видимости, вовремя не подточил наконечники. Она подбежала к ним:

— Что происходит? Объясните, пожалуйста.

Рыцарь обернулся:

— Случилось худшее, благородная леди. Мы выдвигаемся со всеми отрядами и забираем всех боеспособных мужчин. Все остальные будут вынуждены уйти в леса и разбить там лагерь.

— Но куда вы выдвигаетесь?

— Аббату Фужаку и его приспешникам как-то удалось занять замок нашего господина. Он сжег все деревни, что были вокруг и поработил оставшихся в живых землепашцев. Несколько из них сумели сбежать. Они-то и принесли нам дурные вести.

— Фужак занял Салинас Вердас?! Это значит…

"Это значит, что аббат освободит Эйдара и он снова встанет в ряды салигардов. На сторону нашего врага…", — пронеслось в голове оцепеневшей принцессы.

— Вам нужно собираться, — сказал рыцарь и спешным шагом удалился.

Лане пришлось отойти в сторону и прижаться к дереву, чтобы не быть сбитой с ног и затоптанной с каждой минутой все более усиливающимся передвижением людей, лошадей и повозок.

— Послушайте, что скажет барон, наш господин! — послышался голос глашатая и затем рев горна. — Все сюда! Послушайте, что скажет барон!

Теперь общее движение начало приобретать направление. Многие устремились туда, откуда раздавался голос оратора. В основном это были рыцари, их слуги и оруженосцы, а так же мужское население лагеря, включая и тех, кто совсем недавно присоединился к нему. Лана пропускала их вперед, боясь быть затоптанной, но ей все же хотелось послушать, о чем собирается говорить барон.

— Братья мои! — услышала она его незвучный, но сильный голос. — Вот и настал тот роковой час, когда всем вам известный аббат наконец-то показал свое истинное обличье. Ему не к чему больше надевать на себя овечью шкуру!!! Но мы не станем…

Толпа крестьян, за чьими спинами стояла принцесса заволновалась, и услышать что-либо стало больше невозможно. Понятно было лишь, что Ульгерд призывал всех на бой не ради своего имущества, а ради веры и справедливости. Эти слова долетали сквозь рев толпы до ушей принцессы, а все становилось ясно. Рядом с бароном стоял Сократ. Лана знала, что ему совсем не хотелось воевать, но как новому духовному лидеру этого дикого мира, лидеру, который противопоставил себя Фужаку и всем тем, кто стоял за ним, лидеру, который дал этим доверчивым людям новое слово и новую надежду, ему нужно было пойти впереди всех их. Такой расклад вряд ли мог обрадовать брата Ромеро.

— Ты напрасно иронизируешь, — ответил Сократ на ее язвительную усмешку, когда все разошлись собираться на войну. — И кто только научил тебя?

— Разве этому можно научиться? И разве можно вдруг проникнуться тем, во что не веришь и чего боишься?

— Я не боюсь. Я знаю, что произвожу впечатление легкомысленного и бесшабашного парня, но поверь мне это лишь поверхностное суждение.

— Хочешь сказать, что готов облачиться в кольчугу, взять в руки это примитивное оружие и вступить в кровавую битву?

— Ты может быть удивишься, но я неплохо владею этим оружием, особенно мечом.

— Так ты что же серьезно собираешься принять участие в этом?!

— А у меня есть выбор?

— Это не твоя война! Ты здесь случайно, и ты можешь умереть.

— А ты?

— А что я?

— Ты здесь тоже случайно.

В эту секунду позади раздался суровый окрик: "Берегись!", и огромная лошадь, едва не опрокинув обоих собеседников, тяжело, но скоро прошагала, неся своего окованного в железо седока. Это был рыцарь Адальберто, его верный слуга и оруженосец пешком и вприпрыжку проследовал за ним.

— Выдвигаемся! Мы выдвигаемся! — сообщил он взволнованно. — Прямо сейчас, не дожидаясь утра!