"Северная Аврора" - читать интересную книгу автора (Никитин Николай Николаевич)

5

В тот же вечер Макин вместе со своими партизанами уходил обратно через фронт домой. В роте они получили повозку, оружие, запас патронов, литературу. Перед уходом Яков снова зашел к Фролову.

– Так как же, Павел Игнатьевич, – спросил он прощаясь, – будем бить супостатов?

– Будем! Не беспокойся… – ответил Фролов, крепко встряхивая его руку. – Ты-то, смотри, не подкачай. Когда ответственное поручение тебе дадим, сумеешь показать свою партизанскую доблесть? Человек полтораста наберешь?

– Двести наберу, – сказал Макин. – А за сочувствие населения головой ручаюсь. Такой наказ от мужиков имею.

– Ну и добре! Скажи, чтобы ждали Красную Армию. На этом они распрощались.

Фролов остался один. Притомился за этот день. После долгих разговоров в душной, насквозь прокуренной избе ему захотелось подышать свежим воздухом. Он вышел на улицу и, смахнув снег с лавочки, стоявшей возле крыльца, уселся на ней.

Месяц ярко освещал деревню. В небе играли звезды. Над крайней избой, где помещалась ротная кухня, кольцами клубился дым. С кухни доносились голоса бойцов, пиликала гармошка. Низкий женский голос протяжно запевал частушку: «Ой, да выходите, девушки, молодые елочки…» В этом голосе Фролову почудилось что-то знакомое. Напрягая память, он пытался вспомнить, где мог его слышать, но песня оборвалась.

Вскоре невдалеке от дома раздались шаги. Из-за изгороди появилась высокая женщина в пуховой косынке, в ситцевой широкой юбке, в коротком полушубке и серых валенках-чесанках. Поравнявшись с комиссаром, она остановилась и, по-старинному кланяясь ему в пояс, тихо проговорила:

– Здравствуйте, Павел Игнатьевич. А я вас, почитай, с утра добиваюсь, да у вас, как на грех, все народ да народ. Аль не узнали? Это я… Нестерова!

– Любаша!.. – обрадованно воскликнул Фролов и вскочил с лавочки.

Люба рассказала Фролову о том, как добралась сюда из Котласа.

– Ну, а Тихон-то как? Как его здоровье? – спрашивал Фролов.

– Да не дюже, Павел Игнатьевич. В госпитале покамест… Левым глазом что-то видит. «Обойдусь, говорит. Я, кричит, теперь носом чую больше собачьего!» Выписки требует. Ругается, бедокур.

Затем, не упуская ни малейшей подробности, она сообщила, как старика Нестерова привезли в Вологду и как лечили сперва на пароходе, потом в госпитале.

– Я ведь в Нижней Тойме его перехватила, пароход с ранеными за дровами пристал… От патрульных моряков узнала. Ну как же было старика бросить… И про Андрейку все узнала.

Люба опустила голову.

– И командира вашего убили… – печально сказала она, ресницы ее задрожали. – Дошла весть! Вот горе-то-злосчастье. Горе, что бусы… Все одно к одному. Ну, я так думала: провожу свекра! Похороню хоть сама, а не чужие люди. Уж так плох был! Никак не чаяла, что оправится. Никак! Доктор в сиделки определил. Помочь покормить, питье больному подать. Чужая рука хоть гладка, да чужая… А своя жестка, да легка! Доктор сказал: «Ты выходила…»

– Да ведь так и было, наверное…

– Бог знает, – Любаша пожала плечами.

Она очень изменилась за это время: похудела, черты лица стали резче, обозначились скулы. Но голова ее с бело-золотистыми тяжелыми косами, туго затянутыми и скрученными на затылке, сохранила свою прежнюю красоту. Распахнувшаяся теплая косынка открывала белую шею, видневшуюся из открытого ворота бумазейной кофточки. «Лебедя бы с тебя рисовать», – невольно подумал Фролов.

– А почему ты, Люба, просилась непременно сюда?

– С Вологды-то? И сама не знаю. Здесь с Андрейкой несчастье случилось. Потянуло. Пленных-то отправляют в Архангельск. Вот и я…

«Она думает, что Андрей в плену, – подумал комиссар. – Ну и очень хорошо. Может быть, так ей легче… Не хочет примириться с тем, что его убили. Впрочем, кто знает?…»

– Принесло меня сюда, как ветром пушинку, – продолжала Люба. – К Валерию в отряд пойду. Мне баяли в Вологде, будто он на Ваге лыжников собирает…

– Правильно. Там формируют лыжную команду.

– Ну вот! У него и буду воевать… – сказала Люба, решительно тряхнув белокурой головой. – Ах, Павел Игнатьевич… Где же наш Андрейка-то? Вот бедная головушка! Жив ли? – Она вздохнула, закрыла лицо руками, чтобы не показать слез, потом вытерла глаза ладонями. – Свет не мил, правду скажу. Словами горе-то не размочишь! Слова не вода, горе не сухарь… – Она опять тряхнула головой. – Завтра человек пятнадцать отсюда на Вагу уходят. И я с ними.

– Ну, воюй, Любаша. Желаю тебе всякого счастья. Счастливо воюй… Да про Андрея не забывай.

– Я еще увижу его, Павел Игнатьевич, – сказала Люба. – Непременно увижу…

– Если верится, верь… Это ты у околицы пела? – спросил комиссар.

– Я… Петь-то пела, а на душе… деготь. – Люба горько вздохнула и, поджав губы, замолчала.

Через некоторое время она шла вдоль пустынной деревенской улицы на другой конец деревни. Шла задумавшись, опустив голову, иногда что-то говорила себе. Кругом было ровное снежное поле, голубое от луны.