"Интимный дневник. Записки Лондонской проститутки" - читать интересную книгу автора (де Жур Бель)FEVRIERТо есть, собственно, такая вещь, которая выделяет девушку среди других, то, чем она особенно славится. Некоторые своим внешним видом, другие — блестящей техникой секса или другим каким-нибудь особенным, специфическим талантом. Мне, например, часто приходится заниматься анальным сексом, а также сексом с легким доминированием над партнером, но это не моя изюминка. Моя изюминка — оральный секс. Я очень часто удостаивалась комплиментов за то, как классно я отсасываю: перед тем как начать, я всегда спрашиваю у мужчины, хочет ли он кончить мне в рот или нет, а если да, то как долго он хотел бы продлить сам акт. Многие мркчины не верят, что время наступления оргазма в моих руках, или, точнее, в моих губах. Глупенькие, конечно, в моих, в чьих же еще. Мркчины, что с них взять. Таких людей много в мире. Их не переделать, да это и не входит в мои обязанности, хотя мягкий намек, тактичный совет в удачно выбранную минуту может стать для такого мужчины полезнейшим уроком из всего, что он вынес от нашей встречи. Но нужно знать, когда говорить, а когда лучше попридержать свой язык. Особенно это касается тех минут, когда он трендит без умолку. Мне очень не нравится манера некоторых режиссеров перегружать звуковую дорожку кинофильма всяким музыкальным дерьмом, которое якобы усиливает впечатление от сцен, изображающих постельные игры. Музыка — это дело вкуса, и обычно сразу видно, напялил ли человек на себя наушники потому, что любит музыку, потому, что он от нее торчит, или потому, что ему кажется, что так теперь модно ходить, все так ходят. Серьезные дела не делаются под сладенькие мелодии Лютера Вандросса — так правильное настроение не создашь. С другой стороны, если человек дерет тебя в задницу под звуки «Весны священной» Стравинского, значит он по-настоящему, страстно любит музыку. Вот подходящая альтернатива музыке. Он хочет твоей реакции — дай ее ему. Но ради бога, не вопи в постели, изображая бешеную страсть, если он сам ясно не дал понять, что ему этого хочется, что ему это приятно. Он платит тебе за секс, какой он хочет, а не за твою глупость. Я ходила в театр с тем, с кем у меня было Свидание. Но не в какой-нибудь навороченный, с дорогущими билетами в Вест-Энде. Нет, он пригласил меня на представление, поставленное одним из его друзей в каком-то ресторанном кабаре, — пьесу одного из самых моих любимых драматургов эпохи Ренессанса. Я даже слегка засомневалась — стоит ли смотреть постановку этой пьесы на современной сцене. — Ты будешь потрясена, когда увидишь, что они с ней сделали, — уверял он меня. — Потрясающий у них дуэт получился. В ту ночь после вечеринки, когда он спал у меня в гостиной на диване, а Н. в моей постели, все трое встали рано и выползли на кухню пить кофе. Я проводила их обоих на улицу, сначала усадила в машину Н. и помахала, ему рукой на прощанье, а потом пошла с моим Первым Свиданием за угол к его машине. Я боялась, что была не права, продемонстрировав накануне ему свою холодность, но нет, перед тем как умчаться в даль лондонских улиц, он запечатлел на моих губах нежный поцелуй. Возможно, у меня есть еще один шанс. Вечером поехала на метро смотреть с ним этот шедевр. Он уже был в ресторане, сидел за столиком с каким-то своим другом, с которым сразу меня и познакомил. Человек оказался известный, правда, право его на известность заключалось в том, что он еще ребенком сыграл в каких-то рекламных роликах, а поскольку выглядел теперь, как минимум, на все пятьдесят, не удивительно, что я его не признала, да и ролики эти тоже не припомнила. Поэтому мы совсем немного поговорили про тернистый путь к успеху и славе, а потом разговор перешел на компьютеры и связанные с ними проблемы. Я считаю, что компьютеры — это сущие монстры, пользы от них почти никакой, кроме помощи в продвижении товаров на рынок и распространении порнографии. А в остальном очень похожи на мужчин. А поэтому и вреда от них не так уж много, если хорошенько подумать. Пьеса для двух актеров шла в помещении наверху. С первых же минут я поняла, что она мне не нравится, зато длинное мускулистое бедро Первого Свидания крепко прижималось к моему, смеялся он не часто и только тогда, когда надо, и если не принимать во внимание фальшивую игру актеров, которые кривлялись всего в нескольких метрах, сидеть с ним рядом в темном помещении было довольно приятно. Пьеса кончилась, публика повалила вниз подкрепиться у стойки бара. Я увидела одного из актеров и присоединилась к толпе, расточавшей ему неумеренные и незаслуженные комплименты. — Ну как, что вы об этом скажете? — спросил меня один из друзей Первого Свидания, глядя мне в глаза с хитрой улыбкой, когда актер, наконец, раскланялся и ушел. — Вяловато, — ответила я. — Ни живости, ни страсти. — В смысле? — Да что там говорить, я бы лучше могла сыграть. Тут я повернулась к Первому Свиданию и произнесла фразу из пьесы, ту самую, которую произносил тот самый актер. И при этом гладила рукой его рубашку, делая вид, что он — Елена Троянская. И он достойно отвечал мне, игриво увертываясь от моих заигрываний. Потом оба повернулись к этому его другу. — Очко в вашу пользу, — сказал он. Мы с Первым Свиданием осушили свои стаканы и смылись. Он предложил подвезти меня до дому. Ему было не совсем по пути, но я согласилась. И снова мы болтали — обо всем и ни о чем. Я в нескольких словах рассказала ему, как у меня все закончилось с моим Мальчиком. Он поведал мне о своей последней подружке, с которой тоже расстался совсем недавно. Я вдруг подумала про А-2 и ни с того ни с сего брякнула: — Помню, для меня было большим откровением однажды понять, что ты не обязан любить кого-то за то, что он любит тебя. А еще, что нельзя говорить тому, кто любит тебя, что твоя любовь — неправильная, что это ошибка. Последовало молчание. — Это хорошо, что ты сказала, — произнес он, с визгом срезая угол у Гайд-парка. — Потому что я тебя люблю. Так-так, нет-нет, ну, пожалуйста, нет. Я почувствовала себя загнанной в ловушку собственными словами. — Спасибо, — ответила я. А что было еще говорить, когда в этот самый момент в груди у меня было совершенно пусто? Ну не могла я ответить на его чувство, и все туг. Пока не могла. А может, и вообще. Мы остановились, поднялись ко мне, отправились в спальню, занимались сексом, спали. Он проснулся рано — привычка человека, зарабатывающего честным трудом. Так, по крайней мере, я думаю. Завтрак прошел тихо, почти без слов, после чего он отправился восвояси. Клиент: Можно, я вас сниму? Я (заметив поблизости маленькую, величиной с ладонь видеокамеру): Нет. — Ну, пожалуйста! Я не стану снимать ваше лицо. Ну-ну, рассказывай. Нет уж, спасибо. — Очень жаль, но нет, в нашем агентстве такое правило — никаких фотографий и видеосъемки. — Мне просто хочется посмотреть, как вы раздвигаете губы, когда туда входит мой болт. — Прекрасно, это можно устроить! Возьмем зеркало — и смотрите себе на здоровье. Но никаких съемок. — Другие девушки соглашаются. — Я — не другие. Он делает недовольную гримасу. — Другие девушки из вашего же агентства. Он что, считает этот аргумент достаточным, чтобы я согласилась? Мистер, да мне наплевать, какие у вас есть снимки — хоть фото моей мамы, которая сосёт у вашей собаки. — Нет, нельзя. Мне ужасно жаль. — Даже и фотографию? Ведь там буду в основном только я. — Нет. Это уже становилось утомительно, а главное, время-то, отпущенное на наши игры, уходило впустую. Я нежно ему улыбнулась, подошла к нему почти вплотную и поиграла верхней пуговицей его рубашки. — Начнем? И мы начали, и продолжили, и все шло хорошо, если не считать, что он слегка портил все дело разговорами и комментариями, типа: «О-о-о! Потрясающе! О-о-о, как бы хотелось это заснять», или «Тебе точно нужно сниматься в порно, это я тебе говорю» и так далее. Было время, когда мы с Н. носились с идеей накопить денег и провести годик где-нибудь в Польше, поработав там на съемках крутого порно, но это совершенно другая история, и расскажу я ее в другой раз. Так вот, этот несчастный все не отставал, все дудел в свою дуду. Дошло до того, что не стало возможности и брыкаться-то как следует, изображая энтузиазм, я уже элементарно не могла правильно двигаться — мне все казалось, что за мной наблюдают. Прошел почти час, я так изнервничалась, что уже думала не о хорошей работе, а шарила взглядом по комнате в поисках скрытой камеры. Слава богу, это был номер в гостинице, а не частный дом, но все равно, когда он вышел на минутку в туалет, я проверила все шкафы и даже успела заглянуть под кровать. По личному опыту знаю, что всегда и везде следует быть начеку и не доверять никому. Такая установка еще ни разу не сослужила мне плохой службы. Еще ни один человек не сумел воспользоваться мной против моей воли, и я хочу быть уверена, что так будет и впредь. Вот, в частности, почему я работаю не сама по себе, а через агентство. Я понимаю, что занимаю привилегированное положение в нашей работе, насколько это можно сказать о сексе с незнакомыми людьми. Многие проститутки — хотя, конечно, далеко не все — наркоманки, отношения с людьми у них, как правило, не складываются, клиенты постоянно их унижают, да и начальство тоже. Я, наверное, достаточно наивна и простодушна, если не спрашиваю у других девушек, с которыми порой встречаюсь, довольны ли они своей работой. По правде говоря, лет до шестнадцати, семнадцати я и понятия не имела, кто такие проститутки и зачем они существуют на свете. Попробуй отличи про-ститутку от обыкновенной девчонки, из тех, кто тусуется по ночным клубам. Однажды, еще во время учебы в университете, я довольно поздно возвращалась откуда-то домой. Жила я тогда в многоквартирном доме почти в центре города, и до дома я доехала на такси. И только подошла к своей двери уже с ключом наготове, как вдруг слышу мужской голос. — Хочешь подработать, милашка? Хватило секунды, чтоб до меня дошло, о чем он спрашивает. — М-м-м, нет, спасибо. На мне не было ничего такого уж очень вызывающего, с той поправкой, что я была студентка, а все студентки, которые возвращаются поздно вечером домой из клуба, выглядят слегка неодетыми. Так что он вполне мог ошибиться. Но я не стала ни кричать, ни звать на помощь, или изображать из себя оскорбленную невинность. — Точно? — переспросил он. Время от времени мне попадались в нашем районе уличные проститутки. Как-то в выходной выхожу я из дома пораньше купить в киоске газету и вижу: переходит, слегка пошатываясь, главную улицу города какая-то девица. И одета как-то не по-утреннему, словно собралась куда-то провести вечер. Но было в разгаре утро, и она выглядела слишком уж юной, чтобы можно было принять ее за студентку, вдобавок какая-то недокормленная. В другой раз мы сидели с друзьями в баре недалеко от дома, и вошла какая-то женщина и попросила разменять ей двадцать фунтов. Ребята за стойкой многозначительно переглянулись: они хорошо знали ее. — Точно, — ответила я этому человеку, и чуть было не добавила «спасибо, вы очень добры». Ремонт в квартире идет нормально, хотя писать про всякие драпировки с занавесками большого вдохновения у меня нет. Достаточно сказать, что предыдущий вид (Лора Эшли с Питером Максом торчат на галлюциногенах на Таити) модернизируется, чтобы хоть как-то приблизить интерьер к веку нынешнему. Самый интересный предмет доставили вчера. Мебель от хозяйки была изготовлена несколько лет назад фирмой, которая бесплатно ремонтирует купленную у нее мебель, и они были столь любезны, что приволокли мне новую красивую ткань для этой толстой уродины (я имею в виду диван, а не квартирную хозяйку). Эту самую ткань для обивки доставили как раз после ланча, а вместе с ней и подробнейшие инструкции, как надо делать обивку, плюс специальный инструмент в помощь. Этот инструмент, надо сказать, выглядит в точности, как весло. Классное, кстати сказать, весло, ей-богу, сделанное из прекрасной древесины твердых пород, такой же, из какой сделан и сам каркас дивана, с гладкой круглой рукояткой, прямо в стиле точеных на токарном станке ножек дивана, и с постепенно суживающимся плоским окончанием, которым, по-видимому, собственно обивка и производится. Но я, глядя на этот прекрасный прибор, не очень ощущаю в душе, что он сможет оказать мне помощь в обивочных работах. И если быть до конца откровенной, я в этой штуковине вижу только образцово сделанное и исключительно сексуальное деревянное весло. У него еще есть такой кожаный ремешок, продетый сквозь рукоятку, боже ж ты мой, какой ремешок! И вообще, это весло выполнено в стиле всей мебели, ну просто очень подходит. Я с большим интересом посмотрела сначала на это весло, а потом на человека, который мне его доставил. — Это надо вернуть обратно, когда я все сделаю? — Что? Нет, оставьте себе... или можете выбросить, если хотите. Нет, возвращать не надо, нам она больше не нужна. — Спасибо. Тыщу лет я не получала столь неожиданного и прекрасного подарка. Было такое чувство, будто раньше срока наступил День святого Валентина. Клиент (устанавливая настольное зеркало на полу): Мне хочется посмотреть, как вы мастурбируете и наблюдаете за собой в зеркало. Ну что ж, хоть какое-то разнообразие, почему нет? — А чем? — Для начала рукой. А потом вибратором. — А потом вы?.. — Нет, я просто хочу посмотреть. Он принес мне стул, и я уселась. Стащила, сексуально извиваясь, трусики и задрала юбку до самых бедер. И все мои красоты мне очень хорошо были видны в зеркале — интересное, скажу я вам, зрелище, не часто приходится такое наблюдать. Конечно, после процедуры удаления волос и перед тем, как отправляться на работу или еще куда, я всегда проверяю, не осталось ли чего между ног, но тут все было иначе. Небольшие зеркальца играют важную роль и на работе, и в домашнем сексе, но раньше я была одна, мне никто не мешал, никто не нарушал мое сосредоточенное уединение. Этакая красавица из реалити-шоу. А теперь, будучи существом очень неравнодушным к собственной персоне, я была восхищена, возможно, не меньше, чем он сам. Я видела, как набухают мои губы, как они постепенно краснеют и влажнеют. А они гораздо темней, чем я раньше себе представляла, они почти пурпурно-фиолетовые — такого же цвета, как головка пениса, которую я имела удовольствие наблюдать вблизи столь часто. Само отверстие расширилось и стало похоже на полуоткрытый рот, захватывающий воздух; я даже слышала, как он мягко чмокает, в то время как пальцы мои двигались все быстрей и быстрее, а бедра подпрыгивали все энергичней. Было такое впечатление, будто я вижу себя на экране телевизора. Должно быть, и у него было такое же впечатление — он смотрел главным образом в отражение, а не на меня саму, восседающую на стуле с задранной юбкой. Поначалу я была слегка озадачена, зачем это ему надо — платить проститутке за то, что она просто мастурбирует перед ним, и все действо проходит без его участия, но потом поняла. Ему хотелось ощущать себя режиссером-постановщиком этого спектакля. Но когда я достигла той точки, когда, казалось, уже все, возврата нет, сейчас кончу, я замедлила движения и сменила позу — якобы для того, чтобы ему было лучше видно, а заодно и для разнообразия, но на самом деле, чтобы не кончать. О, это был нелегкий труд — целый час дрочить и удерживаться, чтобы не плюнуть на этого идиота и не кончить к чертовой матери. Сначала он сидел на кровати, потом встал на пол, на колени, подвигаясь все ближе и ближе к зеркалу, и время от времени просил меня увеличить или уменьшить скорость, или взять вибратор, или подвинуть свободную руку — но ни разу так и не коснулся меня. И вдруг мощная струя ударила в поверхность зеркала, и густая беловатая жидкость потекла вниз, затуманивая мое отражение, прямо на ковер. Он кончил. Пришла домой промокшая насквозь и злая, как ведьма: забыла взять зонтик и попала под ливень в районе Лэд-броук-гроув. У меня было свидание с одним человеком, и, надо признаться, свидание прошло очень скверно. Мне три раза звонили, все звонки с номера начальницы. Я перезвонила. — Здравствуйте, простите, что не перезвонила сразу. — Ничего страшного, милая. — На этот раз рядом с ней не гремела дикая рок-музыка. — У тебя намечался клиент. — У меня была встреча с одним человеком, и я забыла взять с собой мобильник. Что-нибудь интересное? — Такой милый мужчина. Он всегда спрашивает только тебя. — А-а-а... — Такое случается примерно раз в неделю, с тех пор как я начала работать. — Француз? — Очень милый, настоящий джентльмен. — Ну да, и всегда платит меньше, чем положено за час работы. Все равно я не смогла бы так быстро к нему приехать. — Я живу действительно далековато от его дома. — Надеюсь, вы предложили ему замену. — Да, конечно. Но он всегда спрашивает только тебя, только тебя, дорогая. — Передайте ему, чтобы в следующий раз делал заказ пораньше, хорошо? — М-м-м... — В трубке послышался еще чей-то приглушенный голос, и начальница как-то странно вдруг замолчала, а потом перешла на шепот. — Извини, дорогая, мне надо идти! Спасибо, что позвонила. До свидания. Должно быть, ее любовник, который понятия не имеет, чем она зарабатывает. Мне это кажется странным —но, в конце концов, это ее работа не в ладах с законодательством, а не моя. Через несколько минут пришел текст от Первого Свидания: «Сад Пыток ( Ну что ж, если он старается, чтобы мне было интересно, то, без сомнения, делает все правильно. Уже лечу, надену только побрякушки на сиськи. Иду вчера по подземному переходу в сторону Дист-рикт-лайн, а там уличный музыкант выделывает с гитарой что-то очень похожее на дилановские штуки и на ходу сочиняет и поет про людей, которые проходят мимо. — ...и сказал я, мой друг, посмотри, какая девушка, она пройдет мимо, ты узнаешь ее по белому платью и розовым туфлям, о, какая прекрасная девушка... Я не могла удержаться от улыбки, посмотрев на свои туфли. Розоватые босоножки с прорезью на носке. Разгар сороковых или семидесятых — ну это в зависимости от того, как сношены. — ...и ты узнаешь ее, мой друг, ты узнаешь эту девушку, ведь у нее такая улыбка... Я шла, не останавливаясь, но всю дорогу смеялась про себя, и только перед тем как свернуть за угол, оглянулась и улыбнулась ему самому. Забегал H. после спортзала помочь мне с моими диванными подушками. Под словом «помочь» подразумевается «развалиться на них и ждать, пока я не приготовлю чай», что, полагаю, тоже в некотором роде помощь. Кто-то должен поставить первое пятно на новую обивку дивана. То есть я не хочу сказать ничего плохого, ну пролил немного чаю, делов-то. Это не смертельно. Глаза Н. немедленно заметили мое новое изящное орудие для обивки диванных подушек. Когда я вернулась, неся в обеих руках дымящиеся кружки с чаем, он уже проверял, как оно работает, шлепая себя лопаткой по бедрам. — Что за штуковина? Собралась в поход на байдарках? — Принесли вместе с диваном, — объяснила я. — Класс. Одна из бывших подружек Н., кстати, та самая, что разбила ему сердце, вдруг, ни с того ни с сего зачастила в спортивный зал, куда мы с ним тоже ходим. Причем я заметила, что она приходит всегда в то время, когда его там нет. Иногда я задерживаюсь в раздевалке и пользуюсь случаем подслушать, о чем она разговаривает со своими знакомыми, понимая, что моя осведомленность о ее теперешнем положении может принести мне немалые дивиденды. Если ей и известно, кто я такая, то виду она не подает. Еще не знаю, стоит ли сообщать ему об этом. Мы еще не допили наш чай, как разговор наш как-то сам незаметно перешел на нее. — Сам не знаю, что делать, может, взять и позвонить ей, — сказал он. — Если у нее кто-то есть, пусть мне будет хуже, если никого — я просто спрошу, в чем дело, почему это мы с ней ни с того ни с сего разбежались. — Если один из вас решил, что все кончено, то это все, тут уж ничего не поделаешь. — Да я знаю. Я просто подумал, в конце концов, я во всем разобрался, в конце концов, я... черт меня побери! — В чем дело? — Посмотри в окно. Я посмотрела. Улица как улица, люди на ней живут, напротив стоят машины. Некоторые окна освещены, некоторые нет. Почти невидимые капельки косого дождика сверкают оранжевыми искорками в свете уличных фонарей. — Ну и что? — Вон там его машина. Машина твоего бывшего. Я прищурила глаза. Зрение у меня не очень-то, но похоже да, что-то машина эта уж очень смахивает на машину моего Мальчика: точно такой же «фиат», и цвет совпадает. Я так и задрожала, совершенно непроизвольно. Стало вдруг холодно, задуло от окна — я задернула занавески. — Таких машин тысячи. — Когда я останавливался, ее там не было, — сказал Н. — И у твоих соседей такой нет. Я спокойно отвернулась от окна, протянула руку, взяла чашку с недопитым чаем и снова села. — М-м-м... Не думаю. Не знаю. Впрочем, когда через час Н. уехал, подозрительная машина исчезла. Середина восьмидесятых. Летом моя мама иногда отправляет меня на неделю, по рабочим дням, в молодежный еврейский лагерь. Обычно мы весь день болтаемся по лагерю без дела, играем от скуки в разные настольные игры. Порой нас заставляют играть и в какие-то странные спортивные игры, правила которых никто толком не знает, как например, в какой-то корфбол. Иногда ходим в походы. Однажды на двух автобусах поехали на пляж. День был не очень-то жаркий, но пляж — ведь это такое удовольствие (так нам сказали), что мы ни в коем случае не должны терять этот день (это тоже было нам сказано). Одна учительница однажды ездила за границу и привезла оттуда морскую звезду, так что я весь день до вечера бродила по колено в воде по берегу моря, все надеялась тоже поймать морскую звезду. Ну и, конечно, ничего не поймала, даже не видела ни одной. Другие девчонки просто сидели на пляже или плескались на мелководье, мыли голову, вместо шампуня намыливая ее песком. Они звали меня к себе, но я не пошла. Слишком холодно. Воспитатели как следует всех отряхнули и только после этого разрешили нам сесть в автобусы. Но когда мы вернулись, песок все равно был везде, и в голове, и в трусах, и в прочих местах, поэтому взрослые приказали мальчикам и девочкам разойтись по разным комнатам, переодеть купальники и вытряхнуть как следует полотенца. А между этими двумя комнатами было что-то вроде коридора с вешалками, и вот две девчонки постарше прокрались туда незамеченные и стали подглядывать, как мальчишки переодеваются. Мне подсмотреть ничего не удалось. Не потому, что я не хотела, просто эти старшие девчонки были высокие, толстые, загораживали вид и не давали смотреть больше никому. А потом рассказывали, что они там увидели (как я позже узнала, рассказ их грешил, мягко говоря, большими неточностями). Еще несколько лет после этого случая я была убеждена, что на мужском члене есть такая винтообразная бороздка, поэтому и называют его часто «болт». Была одна популярная песенка, которая очень нравилась всем девчонкам постарше, и они вечно спорили, кто из них больше любит исполнителя, и чье имя лучше всего звучит рядом с именем этого гения. Его публичные заявления о том, что он совершенно равнодушен к сексу, для них ничего не значили. Впрочем, не то чтобы не значили, просто он становился благодаря этому еще более недоступным. По сравнению со всеми окружающими нас мальчиками, он был просто небожитель какой-то. Красив, сложен как Аполлон, загадочен и родом из самого Манчестера, а по нашим понятиям Манчестер — это было круто, не то что дыра, в которой мы все прозябали. После университета я стала снимать квартиру. Помню первый день, я только переехала, распаковываю вещи, а по радио передают как раз эту песню. Впервые в жизни я слушала ее одна, без сопровождения подвывающего хора двенадцатилетних пацанок. В то же самое лето, когда я ездила в лагерь, друзья моих родителей стали называть меня Маленькой Алисой. Как в книжке про Алису в Зазеркалье. «Где наша Маленькая Алиса?» — спрашивали они, и где бы я ни была в тот момент, я бежала сломя голову, счастливая, что меня называют этим именем. Меня показывали всем гостям как некий уникум, демонстрирующий чудеса запоминания. Меня не отсылали в другую комнату, как других детей, для взрослых я была игрушкой: вы только посмотрите на эту «взлослую девочку». Я понимала, что со мной разговаривают покровительственным тоном, но мне в то же время было приятно, потому что я могла отвечать им на их языке, разговаривать с ними как с равными. Один из друзей семьи отказывался обедать у нас, если его не посадят рядом со мной. Он задавал мне серьезные вопросы, касающиеся политики, и я удивилась, узнав, что у меня, оказывается, есть собственное мнение. Несмотря на то, что я мало в этом понимала и мало что знала. Впрочем, с тех пор вряд ли что изменилось. Потом он попросил меня повторить за ним стихотворение: он читал, а я повторяла строчку за строчкой. А потом я повторила его целиком, слово в слово. — Когда-нибудь ты, может, даже поймешь его, — смеялся он. Итак, я на кухне, одна, слушаю эту песню, и я теперь взрослая, я теперь уже не та Маленькая Алиса. Слова песни вообще-то очень грустные. Я даже не сразу поняла, что плачу. ТРАХ: СПРАВОЧНОЕ ПОСОБИЕ ДЛЯ ИНТЕРЕСУЮЩИХСЯ На прошлой неделе друзья устроили мне еще три смотра. Это может означать одно из двух: либо они очень озабочены моим эмоциональным благополучием, либо опасаются, как бы чего не случилось, если я долго буду мыкаться одна. А может, и то, и другое вместе. А у меня свои проблемы: не хочу слишком быстро привыкать к этому парню, по прозвищу Первое Свидание. Человек он, конечно, очень хороший, и у нас с ним все просто замечательно, но чем больше я думаю о нем, тем больше нахожу его намерения несколько слишком... серьезными. Ни один из кандидатов, однако, не соответствовал вполне моим представлениям о том, каков должен быть мой любовник. Первый холостячок был вполне ничего себе парень — высокий, темные глаза как-то диковато смотрят, очаровательный уэльсский акцент. Если и есть на свете что-нибудь такое, что может свести меня с ума, так это ласкающие слух звуки речи выходцев из Уэльса. Конечно, это всего лишь мое мнение, но у всякого свои слабости. Увы, этого детину, должно быть, не проинформировали о подробностях моей трудовой биографии. Мы еще не успели покончить с закуской, как он принялся рассказывать какую-то изысканную историю, соль которой заключалась в том, что он потешался над своим лучшим другом, который, видите ли, «встречается с сестрой проститутки». Ага. Ну, что ж, ладно. Жаль. Впрочем, обед он заказал очень порядочный. Второй холостяк назначил свидание в пабе, и когда я пришла, уже был под порядочной мухой. Еще одна черта, присущая мужской половине человечества — у них нередко возникают отчетливые проблемы с установлением правильных отношений между собственным телом и силой земного притяжения. Когда, к своему немалому удивлению, он обнаружил, что я неподобающе мала ростом, чтоб стать опорой нетвердо стоящего на ногах мужичины весом больше сотни килограмм, он вцепился в стойку бара. Через пару часов мы стояли в очереди, чтобы попасть в какой-то клуб. Несмотря на паршивую погоду, дождь и ветер, вышибалы придерживались такой политики: один вышел — один вошел, несмотря на то, что внутри места вполне хватало. Мой кавалер не выдержал долгого стояния, обиделся и решил с ними потолковать по душам. Они поступили вполне здраво и вполне в духе своей профессии: залепили ему в ухо так, что он сам вылетел вон из очереди. Я едва отодрала его от тротуара, поймала такси и отвезла домой, к нему, конечно. Там в морозилке обнаружила пакет гороха и шлепнула его прямо на распухающую на глазах щеку, а потом уж принесла свои извинения. Сомневаюсь, что он что-нибудь заметил — был уже в полной отключке. Третий холостяк оказался парнем, следующим принципу: «сиди и помалкивай, пусть думают, что ты скромный, но очень умный; откроешь рот — тебя сразу раскусят». Я, как дура, целый час распиналась перед ним, демонстрируя свое красноречие (лично я не боюсь, что подумают люди о моем воспитании), и только потом он решился раскрыть рот. — Не могу сказать, чтоб я был большим поклонником (тут следует название предмета, который я изучала в университете). Одна фраза, несколько слов — и полностью ликвидирована целая академическая дисциплина. Ну ладно, ну хорошо, я не очень трясусь над такими вещами. Дальше мы перешли на музыку, предмет, который вызвал у него несколько большее оживление. — Я слушаю все, кроме кантри. И вообще не люблю ковбойскую тему. Что я слышу? Жить без Долли? Без Пэтси? Без Флаинг Буррито Бразерс? Вообще-то все знают, что современные поделки Нэшвила ужасающе скучны и однообразны, но не сбрасывать же со счетов то, что любит сам Вилко или Лэмчоп? Если перефразировать эту исполнительницу песен кантри, я что, для этого брила себе ноги, что ли? Ехала в такси и дремала. У меня был такой день, когда проснешься вся усталая и разбитая и все идет наперекосяк. Зазвенел телефон. — Дорогая, надеюсь, у тебя все хорошо. — Это начальница. Заботится. Я совсем забыла позвонить ей, как рассталась с клиентом. — Ой, простите, да, все нормально. — Такси мчалось в темноте куда-то в северную часть города, улицы были пусты и тихи. — Все прошло хорошо, очень милый джентльмен. — Всегда ты говоришь, что все хорошо и все они у тебя милые. Но в этот раз слышно по голосу, что ты довольна. — Довольна? Ну да, полагаю, что да. Не могу сказать, что я недовольна. — Мужик мне попался похожий на тролля, но ей это знать неинтересно. — Это потому, что тебе еще ни разу на работе не встречались агрессивные клиенты. Я рассмеялась. По сравнению с тем, что встречается в повседневной жизни и в обычных отношениях, все эти люди — совершенные киски, такие киски, которых погладишь по головке — они и замурлычут от удовольствия. Даже когда я чугь не сплю и мне лень что-либо делать, у меня все получается как надо, ситуация у меня всегда под контролем — по крайней мере, так было до сих пор. — Думаю, это все потому, что вы обо мне заботитесь, не даете мне агрессивных, — сказала я. Потом приехала домой — и спать. На всякий случай сунула мобильник под подушку — ждала еще одного звонка. Он и зазвонил около полуночи. — Дорогая, ты еще не легла? Ты в состоянии выполнить еще один заказ? — М-м-м-м... — Ну хорошо, поспи немножко, ничего страшного. Всего доброго, дорогая. Обычно я всегда стараюсь быть положительного мнения о своих клиентах — как о воде, так сказать, какого можно быть мнения, если она смывает с нас мыло вместе с грязью, ведь это довольно приятно: я смотрю на них, как на корабли, проходящие мимо в ночи и скрывающиеся в неизвестности. Если, например, кто-нибудь из этих людей до сих пор находится под обаянием чар какойнибудь своей школьной учительницы образца 1978 года или требует, чтоб я в голом виде почитала ему вслух газету каким-нибудь порнографическим, блядским голосом с придыханиями и завываниями, в то время как он воображает, что дрючит раком Фиону Брюс, я стискиваю зубы, смиряю себя и покорно исполняю. Но некоторые вещи переходят всякие границы. А кое от чего просто мурашки пробегают, как вспомню. Например, мой вчерашний визит в гостиницу, как вспомню, «полуденное развлечение тролля» так сказать. У тебя что, дорогой товарищ, вообще нет никакого вкуса? Но, конечно, начальница неправа. Я не так уж всем довольна и счастлива. Настал благословенный день, когда соединяются души, когда мы чествуем годовщину усекновения головы христианского святого человека, одаривая друг друга всякой дешевкой, цены на которую в это время подскакивают втрое. С глупостью и очевидным жульничеством, цветущим махровым цветом в День святого Валентина, трудно смириться: но даже я подпадаю под его обаяние. И не просто потому, что я одинока, хотя формально я вовсе не одинока—в Лондоне невозможно остаться одному — друзей у меня полно и работы тоже достаточно. Нет, меня больше всего раздражает самодовольный вид этих выставляющих напоказ свои телячьи нежности парочек. Я вовсе не завидую тем, кому хорошо. Я даже могу улыбаться, глядя, как в вагоне метро сидят в обнимку юные влюбленные, в то время как беременные женщины и престарелые солидные дамы вынуждены стоять. Я от всего сердца ничего не имею против, если кто-то в этот день щедро расточает свою любовь и нежность своим любимым, ради бога, на здоровье. Но что меня действительно бесит, так это совершенная беззастенчивость всех этих маникюрщиц, парикмахерш и продавцов в отделах дамского белья. Я делаю все, чтоб кожа моя была гладкой, как у ребенка, и прикрытой шелком во всякое время года, и что же получаю в награду? Ничего. Впрочем, можно побаловать себя курортом с минеральными водами на выходных. Гм. Думаю, я заслуживаю кое-чего получше. Конечно, с экономической точки зрения и по уровню организации жизни День святого Валентина может быть приравнен к Рождеству, но ведь надо же как-то подсластить этот день людишкам, которые держат тебя на плаву весть остальной год. Попыталась обсудить этот вопрос во время сеанса с теткой из салона по выведению растительности, но моя логика никак ее не впечатлила. В этот выходной от нечего делать я отправилась в гости, навестить маму Н. Она прекрасная женщина, крепкая как в умственном, так и в телесном отношении, недавно овдовевшая. Мне показалось уместным провести День святого Валентина с человеком, отношение которого к мужчинам укладывается в формулу: «Не волнуйся, дорогая, рано или поздно ты найдешь себе достойного человека, все они все равно не стоят твоего мизинца». В настоящее время она подумывает, не продать ли ей фамильный дом, потому что все ее дети уже выросли и она осталась совсем одна. — Здесь теперь кажется так пусто, — осторожно сказала я. Разговаривая с людьми старшего поколения, всегда можно ляпнуть что-нибудь не то, поэтому приходится быть осторожной. — Вовсе нет, — живо отозвалась она. — Видите ли, милочка, здесь у меня живут маленькие привидения. — Ну конечно, — поспешила сказать я. Вот старая ворона! Потом мы пошли прогуляться по ее кварталу. Расположенный в заброшенной местности к северу от Лондона, этот район никогда не считался фешенебельным, здесь все еще существует мясная лавка (в которой, правда, давно уже не продают гурманам домашней свиной колбасы, заправленной кориандром), а пабы все еще содержатся исключительно местными жителями и посещаются, главным образом, ими же, здесь не вешают туристам лапшу на уши про то, какое у них все аутентичное и оригинальное. Здесь местные жители все еще катаются на автомобилях нормального размера, а не на бегемотах-лендроверах, или вообще пользуются общественным транспортом, что не может не шокировать. Короче, деревня, что с них взять. И поэтому мне они кажутся очень милыми. Мы заскочили в магазинчик поблизости, купили сэндвичей и газету. Я захотела взять и крохотных пирожных в булочной, покрытых розовой глазурованной корочкой с маленьким пластмассовым сердечком сверху. Потом мы отправились дальше и дошли до самого кладбища. Погода была так себе: пасмурное небо, ветер, хотя кое-где были и голубые просветы. Мама Н. тяжело опустилась на каменную скамью рядом с каким-то надгробным памятником. — Ну, давай, прочитай-ка мне, детка, что там написано. Я стала читать. Похоронена семья: отец, мать и четверо девочек. Их имена, даты рождения и смерти вырезаны на камне затейливым шрифтом Викторианской эпохи. — Ты что-нибудь такое заметила? — спросила она. — Только то, что они все умерли в один день. Какой-нибудь несчастный случай? — Пожар, — сказала она. — В том самом доме, где живу теперь я. Неподалеку остановилась какая-то седая дама, прогуливающая терьера. Она помахала рукой маме Н., в то время как ее собачка бесчестила вечную память какого-то увешанного медалями военного. — Они в это время все спали. — Не может быть! И перед глазами у меня встала страшная картина: кроватки, в которых спят маленькие девочки, накрытые одеяльцами, во фланелевых пижамках, а все кругом охвачено ярким пламенем. Страшная судьба, которая нам, вероятно, не грозит с нашим центральным отоплением и огнеупорной мебелью. Такое теперь происходит, только когда какой-нибудь обанкротившийся папаша вдруг съезжает с катушек и губит всю свою семью. — Когда завтра проснешься, спустись на кухню и понюхай, не пахнет ли дымом? — А вдруг это будут просто подгоревшие тосты, которые вы готовите к завтраку? — улыбнулась я. — Нет-нет, — сказала она. — Тут живут четыре маленьких привидения, они умерли, так и не проснувшись. Мы отправились обратно домой и, вернувшись, читали газету и ели наши сэндвичи. Я послала Н. текстовое сообщение о том, что прекрасно провожу время с его матерью, а сама в глубине души сильно опасалась, что у меня не получится ночью заснуть. При каждом шорохе или скрипе, каждом порыве ветра за окном мне казалось, что где-то что-то уже горит, и каждые пять минут я вскакивала с постели — мне все время мерещился запах дыма. Когда я проснулась и спустилась на кухню, дымом там совсем не пахло. В мобильнике меня дожидался текст: «Хорошо провести выходные. Не слушай, когда она рассказывает про привидения. Н.» Утром сушила волосы — раздался стук в дверь. Открываю: стоит один из моих рабочих, а в руке бледная роза. — Э-э-э... м-м-м, — сказал он, и это начало было просто очаровательно. — Это мне? — спросила я. Вообще-то мы договаривались, что они к этому времени с ремонтом уже закончат, но тут возникли проблемы с новой посудомоечной машиной. В чем именно было дело, они не сказали, видно, им глубоко отвратительна сама мысль огорчить столь нежную и чувствительную особу, как я. А может, просто не в состоянии были выразить суть этих проблем словами. Каждое утро перед началом работы они долго распивали у меня чаи, а стоило мне робко заикнуться о сроках окончания ремонта, они начинали что-то путано мне разъяснять, из чего мне становилось ясно одно: я ничего не понимаю в ремонте. А вообще, мол, барышня, скоро, главное, не волнуйтесь. Я уже почти привыкла к такому образу жизни. И если кто-то из моих рабочих решит остаться со мной навсегда, я не уверена, что смогу убедить его отказаться от этой идеи, разве что сославшись на то, что в доме чай кончился. — Как мило с вашей стороны. — Это не с моей стороны, — заявил он. — Это... то есть, я хочу сказать... это не от меня, это один человек попросил меня передать вам. — Очень приятно. А записка была? — Я не видел. — А от кого, вы говорите, эта роза? — Сам не знаю. — Он минуту подумал, скребя подбородок и хрустя целлофановой оберткой, в которую была завернута роза. — Вроде, какой-то парень... — А как он выглядел? — Да так, среднего роста, вроде... Приятно сознавать, что все эти их невнятные описания и толкования предпринимаются не только с целью сохранить для себя привилегию каждое угро пить мой чай. Хотела было распросить водопроводчика поподробнее, например, заметил ли он, как пришел мой тайный воздыхатель, пешком или приехал на машине, но поняла, что в ответ получу такую же невнятицу и чушь. — Ну, что ж, спасибо, как говорится, за доставку, — сказала я и отправилась ставить цветок в воду. Слесарь повернулся и потопал к своему фургону. Я заметила, что на целлофане была наклейка ближайшего цветочного магазинчика, так что и здесь никаких намеков, кто это мог быть. Учитывая наплыв покупателей на этой неделе, боюсь, что продавцы вряд ли запомнили, кто покупал у них этот цветок. Французский я изучала шесть лет, до 1992 года. И особыми успехами похвастаться не могла. В школе мы ничего интересного не читали. У меня была подруга из Канады, звали ее Франсуаза, которая сообщила мне, что очень «сексуально» пишет Маргерит Дюрас. Тогда я купила самую маленькую из всех продающихся ее книжонок, чтоб читать по-французски: с этим языком у меня было совсем плохо, и переводить ту муру, которую нам давали в школе, мне надоело до чертиков. Книжка называлась «L'Amant», то есть «Любовник». Заниматься переводами — все равно что в домашних условиях делать макароны. Сначала, поскольку ты ничего как следует не знаешь, покупаешь все, что тебе предлагают. Аудиокниги Гюнтера Грасса в исполнении Кейта Хар-риса? Конечно. Комиксы по мотивам «Илиады»? Еще бы. Но чем больше входишь во вкус, читая книги в оригинале, тем более становишься требовательной. Сначала пробуешь перевести что-нибудь простенькое, вооружившись лишь несколькими основными обиходными фразами, — и видишь, что результат не так уж плох. Твои друзья поражены. По правде говоря, ты тоже. Ты прикладываешь немного больше времени и усилий, и отдача только положительная. Наконец напрягаешь все свои силенки, берешься за «Оксфордскую классическую грамматику» и — перестаешь быть женщиной, превращаешься в переводческий автомат. Покупаешь массы дополнительных книжек, руководств и прочее, вступаешь в кружок переводчиков и смотришь только те программы по телевизору, которые продвигают тебя в твоем искусстве. Потом до тебя доходит, что твое увлечение пожирает массу времени, и, хуже того, твои друзья теперь считают тебя занудой и книжным червем, что с тобой можно говорить только о таких скучных вещах, как чтение какого-нибудь Гессе на языке оригинала, то есть по-немецки. Ты пытаешься не обращать внимания. Дальше — хуже. Тот, кто не спохватывается вовремя, заканчивает тем, что начинает заниматься этим профессионально или же скоро становится человеком, который портит всякую вечеринку. Но даже когда ты махнешь рукой на стряпанье самопальных макарон, то есть в моем случае — попытки псреводить с французского на английский, у тебя достаточно ума и знания, чтобы понять, что ты только испортила то, что раньше доставляло тебе удовольствие. И ты больше никогда не получишь удовольствие от «просто» тарелки макарон, от «просто» чтения хорошей книги. И совсем уж будет невкусно, когда перевод причесан, приведен в должный вид, отредактирован так, чтобы не оскорбить строгий вкус западноевропейского читателя, и засунут в картонный переплет. Итак, я купила «Любовника» по-французски, чтобы посмотреть, смогу ли я читать этот шедевр. К тому же он оказался единственной книгой, на обложке которой не красовалась реклама снятого по ней фильма. Ничто не отвращает меня столь быстро от желания взять в руки книгу, как страшные слова на задней стороне обложки: «По этой книге снят потрясающий кинофильм». Ну вот, я начала ее читать. Вначале книга мне не понравилась — ничего такого сексуального в ней не оказалось. Целый десяток с лишним страниц автор описывает шелковое платье и шляпу героини, а также азиатскую жару. Героиня — девушка, ну примерно, как я — немного инфантильная, с густой и тяжелой копной волос, тонкая, изящная и странная. Должно быть, Франсуаза мне все наврала. Тогда, больше десяти лет назад, я была уверена, что если кто-то хоть немножко похож на меня, то он уж точно не может быть сексуальным. Но я продолжала читать, надеясь через несколько страниц увидеть, в чем там дело, хотя необходимость постоянно залезать в словари и в грамматику, чтобы понять искусные и темные обороты писательницы, мешала мне найти ответ. А потом меня ждал сюрприз. К концу книги — не стану пересказывать его, потому что в моем пересказе все потеряется и выйдет не так (хотя сама концовка не явилась для меня неожиданностью), — я вдруг поймала себя на том, что плачу. Удивительно вот что: события, в которых я совсем не участвовала, придуманные, растопили мне сердце. Вот так я поняла, что способна на глубокие чувства. Время от времени я перечитываю эту книгу. Особенно когда мне очень одиноко. И концовка всегда приходит стремительно и внезапно, и всегда действует на меня одинаково. Когда-то мне было легко и просто покупать вещи, которых слегка стыдишься, и потом прятать их среди остальных покупок. Конечно, это не столько хитрая уловка, сколько подчинение общественным условностям. Всякий продавец прекрасно знает, для чего тебе сильнодействующий дезодорант, который ты закапываешь в кучу апельсинов, но ведь не очень прилично обращать внимание на единственный, бросающийся в глаза предмет среди остальных во всех отношениях неприметных бакалейных товаров. Да и все мы люди, в конце концов, у каждого есть биологические отправления. А с другой стороны, набери сразу целую кучу этих вещей — и станешь предметом насмешек. Тот, кто видел бы мой обычный улов косметики, мог бы заподозрить, что я покупаю это для, как минимум, шести транссексуалов только что перенесших операцию. Так что я обычно хожу в разные аптеки: в одну за обычными средствами, а в другую за всем остальным. Вот список покупок в первой аптеке: Шампунь Зубная паста Соль для ванны Огуречный гель-маска Пемза Самое страшное, что ты всегда можешь услышать от продавца, сочувственный комментарий, типа: «О-о-о, решили сделать себе масочку? Решили себя немножко побаловать?» А вот что я сегодня покупаю во второй аптеке: Тампоны Вагинальный пессарий Презервативы Мятные леденцы без сахара от дурного запаха изо рта Смазку Салфетки, применяемые после удаления волосяного покрова с помощью воска Автозагар Бритвенные лезвия Цитрат калиевой соли в гранулах (против воспаления мочевого пузыря). Здесь комментарий равнодушной продавщицы прозвучал примерно так: «Чтоб не пахло изо рта, есть хорошие средства в другом отделе, в самом конце, если вам это интересно». Вот сучка. Мои мастера приступили к решению очень неприятной проблемы, связанной с морозильной камерой. Проблема эта застала меня врасплох, и не просто потому, что я не осмеливалась и мечтать, что они компетентны в области таких сложных устройств, как холодильники, но, скорее, потому что я и понятия не имела, что у меня что-то не так с моим морозильником. — Что это там за звук такой, слышите? — спросил один из них вчера днем, отвлекшись от вдумчивого изучения трещины на кафельной плитке (спешу добавить, причиной этой трещины был, к несчастью, он сам, случайно, конечно, во время установки новой посудомоечной машины и в то самое время, когда одна из моих пышнотелых соседок решила заняться ежедневным бегом на месте). — Не знаю, — ответила я, оторвавшись от газеты. — Скорей всего, морозильник. Я выросла вместе с этим периодически возникающим и замолкающим звуком, он действовал на меня так, словно в квартире поселился жизнерадостный сверчок, я привыкла к нему и звук его находила даже каким-то уютным и успокаивающим. Он открыл дверцу морозилки. — Господи, да что же это... когда в последний раз вы ее размораживали? Размораживала? А разве он не сам размораживается, если его оставить на достаточно долгое время, как старые галоши в чулане — «пусть полежат, когда-нибудь да пригодятся»? — Мне кажется, я его вообще никогда в жизни не размораживала. Он внимательно обследовал внутренний ландшафт морозилки, напоминающий снежную пустыню, в которой лежали покрытые иголками инея буханка хлеба и несколько бутылок водки, похожих на древнеегипетские мумии. — Вы хоть понимаете, что нарастающий здесь лед делает ее негерметичной? Чего-чего? — Что вы сказали? — Дверка плохо закрывается. И этот звук означает, что морозилка постоянно пытается компенсировать утечку воздуха, который просачивается через щель. Да нет, постоянный сквозняк у меня на кухне совсем не поэтому. — Надеюсь, это не означает, что я должна покупать новую морозильную камеру? — Нет, не означает. — И я надеюсь, что разморозка холодильников — это часть вашей работы. — Нет, не часть. Очень жаль, что квартирная хозяйка не гарантирует замену бытовых приборов. Надо обязательно повнимательней почитать контракт, когда придет время его возобновлять. Так вот, вооружившись полотенцами, ножом и тазиком, словом, всем, что оказалось под рукой, я предприняла атаку на ледяные торосы, покрывшие внутренность моей морозилки, как какой-нибудь бесстрашный полярный исследователь или сумасшедший маньяк из ближайшего пригорода с кайлом в руках, в то время как мастер на все руки распивал мои чаи, с видимым удовольствием заедая всякими сладостями и вкусностями и почитывая самые пикантные материалы в самой известной в стране газете. А кафельная плитка как была вся в трещинах, так и осталась. А-2 приобрел себе каучуковую любовницу и теперь столь доволен и счастлив со своим идолом, что стал проявлять активную заботу и о моем благополучии. Я делаю все, что могу, чтобы не сказать ему прямо, что если то, что он хочет предложить мне, пахнет взрывом на фабрике резиновых изделий, то я пас, большое спасибо. Мы встретились за чашечкой кофе, чтобы заодно посмотреть, кто у нас в городе красивый мужчина. Или, скорее, это он хотел поискать для меня какого-нибудь красавчика, а я делала все от меня зависящее, чтобы не допустить с его стороны низкого сводничества. — Посмотри мне через левое плечо, — шипит А-2, и я послушно смотрю ему через левое плечо.—Да не смотри ты на него прямо в упор Просто взгляни и отвернись. Что происходит? Где мы находимся? Детский сад, что ли? Хочешь меня поцеловать? Поставь галочку «да» или «нет». — Ты теперь похож на мою маму, — фыркнула я. — Да и вообще, он совсем маленького роста. — Да откуда ты знаешь? Он же сидит. — Ну, уж тут поверь моему опыту, у меня глаз наметанный. На нем голубая рубашка, застегнутая на все пуговицы и заправленная в штаны, подтянутые на поясе слишком высоко. — И вообще, у него такое лицо, будто он ничего, кроме романов Патрика О'Брайана не читает. — Перестань надо мной издеваться. — А-2 явно за своими каучуковыми деревьями не видит леса. — И к тому же нельзя ведь отвергать человека оттого только, что у него другие вкусы, нет, даже не за вкусы, а всего лишь за предположения о его вкусах. — Отвергала, отвергаю и буду отвергать. Через несколько минут, когда мы уже перешли к шоколадному мороженому, он высмотрел еще одного красавца. — Посмотри, слева от тебя. Высокий. Читает. Гляжу. Ну да, похоже, ноги у него под столом длиннющие, как только умещаются. Читает какой-то роман, погодите-ка, ну да, «Реквием по мечте». — Ничего, — задумчиво ответила я. Но постойте-ка... нет. — Отставить, он курит, так что не пойдет. — Но раньше ведь у тебя были парни, которые курят. — Что было, то прошло. А если уж иметь дорогое и бесполезное хобби, я бы предпочла, чтобы это были лыжи. Или еще лучше, желание покупать и дарить мне дорогие безделушки. — Если ты и дальше будешь так себя вести, к старости точно останешься одна. И это говорит человек, который однажды мне жаловался: когда ему было двадцать три, он целых полгода ни с кем не спал и поэтому считал, что жизнь его кончена. Это говорит человек, который до сих пор вожделеет к своей первой возлюбленной, которую не видел с семнадцатилетнего возраста. С такими друзьями — кому нужны родственники? Я насмешливо улыбнулась. То есть период престарелой умудренности у меня уже миновал? и кроме того, тебе не стоит забывать, мой покрытый тальком дружок, все мы умираем в одиночку. У меня клиент, с которым я уже дважды встречалась. Мркественное лицо, широкие скулы, прозрачные, водянистые глаза и ресницы, которым позавидует любая красавица. Шикарный мужчина, настоящий красавец, мужественный, благородный. Умный. Мы говорим про книги, он работает каким-то там инженером и терпеть не может свою работу, и мы разговариваем про театр, про фильмы. Я в восторге от Бена Кинсли, Энтони Шера. Он снисходительно улыбается. Понятия не имею, почему он не женат. Может, ему просто нравится быть одному? Я вышла из дома и пошла в сторону реки, надеясь поймать такси. На пути к стоянке проходила мимо станции метро, где сидел какой-то безногий и просил милостыню. — Подайте инвалиду безногому, подайте инвалиду убогому, — скулил он тоненьким голосом. Я почувствовала, как по бедру у меня с внутренней стороны побежала вниз капелька пота. Потом капелька докатилась до того места, где начинается чулок, и впиталась в него, растворилась. Через минуту безногий снова затянул свою песню. — Подайте инвалиду безногому, подайте инвалиду убогому. Голос его пел уныло и скучно, то есть он не просто произносил слова, он действительно выпевал их, стараясь попасть в ритм шагов проходящих мимо прохожих. — Подайте инвалиду безногому, подайте инвалиду убогому. На стоянке такси несколько минут не было ни одной машины, и образовалась очередь. Ко мне подошел какой-то кругленький низенький человечек с битком набитыми пластиковыми пакетами в руках. — Принимаете ли вы Иисуса как Господа вашего? — спросил он. Голос его звучал как-то рефлекторно, словно говорил не живой человек, а автомат, и сама фраза казалась почти бессмысленной, как будто он говорил это вместо «здрасьте». — Извините, нет, я еврейка, — ответила я. Этот шаблонный ответ для меня имеет, скорее, культурный, нежели религиозный смысл, но его вполне достаточно, чтобы отгонять этих сумасшедших, как назойливых мух. Он сочувственно кивнул. Глаза его так и не поднялись выше уровня моего плеча. — Евреи хотели себе царя, и Бог дал им царя, но он был, понимаете, одержим маниакальной депрессией и предпочел удалиться, он скрылся в густом кустарнике и оттуда кричал на свой народ. — Что и говорить, не очень-то хороший царь, так себе царишка, — сказала я. — Я замерзну, пока буду стоять там на мосту, — сказал он и, подхватив свои сумки, потопал прочь. 1 фунт стерлингов сдачи (с двух фунтов в автобусе) Пару белых носков (в спортзале, где я их забыла в прошлый раз) Предупреждение об опасности (от друга) Серебряный браслет с янтарем (от клиента) Пять штук этих странно ярких, какого-то колдовского цвета маргариток (от одного воздыхателя, с которого я не беру ни пенни) Счет от мастеров-сантехников (разве вручить его мне должен не их начальник?) Странные взгляды от водителя такси (он что, обо всем догадался?) Простуду. Итак, хваленый и модернизированный общественный транспорт (см. первый пункт этого списка) оказался вполне «общественным», там все общее, даже микробы. Ну да ладно, зато теперь у меня есть время, в самый раз, чтобы посидеть с какой-нибудь хорошей книжкой и потребовать от своих друзей и близких принести побольше блинов. Таинственная машина снова вернулась. Не хочу смотреть в ту сторону, но не могу удержаться и постоянно смотрю только туда. Вряд ли у меня началась паранойя, но лучше на всякий слугчай закрыться на все замки. И эти лихие мастера-водопроводчики как-то странно на меня смотрят. Я всерьез подумываю потратить деньги на какой-нибудь экстравагантный парик и темные очки в поллица, и не только для того, чтоб изменить поднадоевшую внешность. Во всех других отношениях мне сегодня немного лучше, большое спасибо. Он: У вас, м-м-м... Я не совсем уверен... Я (глядя через плечо на мужчину, который стоит у меня за спиной на коленях): Что-нибудь там не так, сладенький мой? — Там у вас... э-э-э... Я, право, даже не знаю, как вам сказать... Меня вдруг охватывает тревога: что такое? Порез от бритвы? Пучок невыбритых волос? Тампон недельной давности? Может, начал расти хвост? — Ла? — У вас тут синяки на бедрах. — Ах, вон оно что! Это означает, миленький мой, что вы — далеко не первый мужчина, который решительно ступил на эту дорогу и топчет ее тяжелыми сапогами. Вам понятно? Можно сделать все по-другому, хотите? — Ну да, вообще-то, и в самом деле, — пролепетал он, и член его стал еще тверже и как-то, если можно так выразиться, еще настырней. — Вы могли бы мне рассказать как-нибудь, как другие это делали. А-1 отмечает день рождения, очередную веху на своем жизненном пути. Его подружка заранее все устроила: заказала столик в одном дорогущем индийском ресторане в Клеркенуэлле, что можно ей простить, потому что у нее совершенно нет вкуса. Я давно уже хотела где-нибудь отдохнуть и повеселиться в большой компании. Работа порой изматывает. Это похоже на бесконечный ряд свиданий с незнакомыми людьми, снова и снова одно и то же, и каждый раз нужно исполнять свою роль легко и непринужденно, понимая в то же самое время, что из этого в результате мало что выйдет. Высасывает все соки. И обрушившаяся на меня череда настоящих свиданий тоже не помогает. Пока я получаю удовольствие, болтаясь по кафе и барам с небольшой компанией друзей, всегда существует опасность, что зная друг о друге слишком много или почти все, мы можем потерять всякое умение и интерес вести беседу. Ведь только с людьми, которые знают тебя с тех пор, когда ты только достиг половой зрелости, можно развлекаться такими, например, разговорами: Вести такие разговоры не так-то просто, и подружки Н. и А. обычно оказываются за бортом, независимо от их прелестей и способностей. Была одна такая у А-2, выросла в Южной Африке, в коммуне, сама выстроила себе дом от фундамента до крыши и ни разу в жизни не была в ресторане «Макдоналдс», (прелестная, кстати, деталь). Но она не знала ни одной цитаты из «Принцессы-невесты», и постоянно попадала впросак и смущалась, особенно когда А-2 пытался — и совершенно безуспешно — предложить ей руку и сердце с помощью рассуждений о том, что Жизнь есть Страдание. Нам всегда нужно еще и еще. С другими людьми. Нормальными людьми. Я явилась поздно, вся в шуршании шикарной рубахи черного шелка и в строгих брюках в английском стиле. Волосы зачесаны наверх, изящные серьги с жемчугами. В общем, выглядела, как черт знает что. Но неважно. За столом уже было довольно оживленно, вина и прочие напитки текли рекой, разговоры не смолкали, словом, все было нормально. Я села прямо напротив Н, который притащил с собой свою подружку Энджел, еще одну рабочую лошадку, с которой месяц назад у меня была небольшая стычка. Но она, похоже, быстро одумалась и теперь казалась довольно милой и бодренькой. В самый разгар еды Энджел попросила меня одолжить ей на минутку мобильник, чтобы послать кому-то эсэ-мэс — в ее телефоне села, по ее словам, батарейка. И я, конечно, как доверчивая дура, дала, а сама, увлекшись флиртом с голубоглазым Адонисом, сидевшим у меня справа, и понятия не имела, что она там отправила и кому. Поэтому и удивилась, когда вдруг прибыл тот, Первое Свидание, как раз когда все открывали подарки. Увидев меня, он заулыбался. Я улыбнулась в ответ. Он оглядел стол и сел рядом с Энджел. Интересно. Я и не знала, что они знакомы. Ни за что б не подумала, что между ними что-то может быть. Адонис, улыбаясь, назвал себя и протянул руку через стол. Первое Свидание пожал ее. — А вы здесь с кем?.. — спросил Адонис, оглядывая стол. — Вот с ней, — ответил он, кивая в мою сторону. Я нервно засмеялась. — Это вы серьезно? — А разве не вы только что пригласили меня сюда? Я пристально посмотрела на Энджел. А взгляд у меня может быть ой какой тяжелый. — Ну да, выходит так, будто действительно я, — сказала я сквозь зубы. — Но на самом деле я туг ни при чем, так что мне жаль, что вас ввели в заблуждение. Остаток ужина я проболтала с одной скромненькой бледненькой девицей, сидевшей рядом с другой стороны, а Адонис и Первое Свидание — у которых, кстати, оказалось много общих знакомых, — непринужденно беседовали, вспоминая университетские забавы. Н. скоро попросил прощения и откланялся, за ним и Адонис, с другой стороны стола собралась компания, чтобы продолжить попойку у кого-то на квартире, и в конце концов за столом осталась я, Первое Свидание и Энджел. Она встала и вышла, чтобы подогнать свою машину, перед тем предложив втроем переместиться в другой бар, который, по ее словам, закрывается поздно. Первое Свидание и я вышли на улицу как раз, когда она с визгом заворачивала за угол. — Мне очень жаль, — сказал он. — Ладно, забудем, — отозвалась я. - Кто старое помянет... — Хотя я, хоть и не хотела поминать, но все полшила. — Я не знал, ей-богу, что текст был не от тебя. — Понятно. — Я... я тебе, наверное, надоел? Я повернулась к нему, злая до чертиков за все, что произошло, злая оттого, что мной манипулировали, как куклой, очень паршивое чувство, пускай он тут даже совсем ни при чем. Вдобавок еще злая на то, что разозлилась. Впору вообще сойти с ума. Но больше всего меня злила его уязвимость, ранимость, и еще его потребность в том, чтобы я в нем нуждалась. У него был такой голос... — Это все потому, что я люблю тебя. Ну да, вот оно что. Я вздохнула, закрыла глаза. Мы долго стояли на тротуаре и молчали. Я смотрела на свои туфли, он — на .меня. Это было совсем не то, чего мне хотелось, и совсем не так, как мне хотелось. Какой-то человек подошел и спросил, как пройти в какое-то место; мы отправили его в следующий квартал. Мне стало страшно, словно черный туман, страх обволакивал душу: у меня было такое чувство, что безличная, грозная судьба, воплотившись в моих лучших друзей, с самыми добрыми намерениями загнала меня в ловушку. — Ну ладно, я сейчас возьму такси и поеду домой, — сказала я наконец. - Поеду одна. А ты отправляйся в тот бар к Энджел, а то она подумает, что мы ее бросили. Или отправились вместе домой, добавила я мысленно. На следующее утро я проснулась и обнаружила, что мне три раза звонили, и кто-то прислал еще эсэмэс. Первые два звонка были сделаны с номеров, которых я не помнила. Голосового сопровождения тоже не было. Ничего необычного — но я почему-то почуяла недоброе. Поэтому сразу стала перезванивать. — Доброе утро. Простите, это не вы звонили по моему номеру вчера вечером? Оба раза на другом конце провода были озадачены, они явно не знали, кто я такая, но поскольку регистратор номера в мобильнике — судья беспристрастный, то они да, действительно пытались звонить. Выходит, Энджел посылала не один текст. И они пытались связаться с ней по моему номеру. Господи, какая же я идиотка. Слава богу, хоть звонили не из-за границы. Третий пропущенный звонок был от Первого Свидания, видимо, когда я бегала в туалет пописать. И еще текст от него же: «Ты все еще встречаешься с Н? Если да, то известно ли тебе, что я об этом ничего не знал?» Я вздохнула. Но все-таки перезвонила. Он был уже на рабочем месте. — Здравствуй, извини, что отрываю от работы. — Ничего, все нормально. — Похоже, он очень удивился. — Я прочитала твое сообщение. Он ничего не ответил. — Я вовсе не встречаюсь ни с каким Н. Уже много лет, кстати. Кто наболтал эту чушь? Опять ни слова в ответ. — Ну ладно, плевать, кто сказал, мне это не интересно. — Но вы, кажется, так близки, и он не женат, и ты не замужем, так что... — И что, это автоматически означает, что мы больше, чем просто друзья, так, что ли? — Ну... нет, конечно, не означает. — Он помолчал. — Но Энджел очень удивилась, когда узнала, что у нас с тобой что-то было, и потом она спросила, мол, разве я не знаю про тебя и Н.? — Прости, что ты сказал... у нас с тобой... что-то было? — М-м-м... — Ну ладно, не будем говорить об этом... но как так: человек, которого ты едва знаешь, вдруг становится более надежным источником информации о моей жизни, чем я сама? — Ну... — Да это просто... дерьмо собачье! — Прошу тебя, успокойся. Я люблю тебя. Я к тебе неравнодушен. Я... У-у-у, черт, опять эти глупые, эти идиотские слова. — Но у меня-то совсем другие чувства. И если ты этого не знал, так знай теперь. Я не собираюсь принижать твоих чувств, я не стану говорить, мол, не стоит, и все такое, но ведь ты про меня ничего не знаешь. Да и в любом случае, твои чувства не дают тебе никаких прав. Черт возьми, хватит, я прекрасно сознаю, что, как последняя дура, перехожу на крик и говорю совсем не то, что хотела сказать. И не потому, что хочу его, нет, я хочу совсем другого, я хочу ясности, я не хочу, чтобы он думал, что я просто сучка. Нет. Забудь про это. Чем раньше он поймет, тем скорее получит возможность найти другую, кого он действительно полюбит. Я не хочу больше говорить с ним. Я вообще ничего не хочу. Иначе стану полным ничтожеством. — Случилось какое-то недоразумение, мне кажется, мы могли бы с ней встретиться и все обсудить... — Ну, ладно, все. Я не хочу об этом ни с кем разговаривать. И с ней не хочу ничего обсуждать. Да и с тобой тоже. И вообще, мне это все глубоко не интересно. — Но я... — До свидания. Молчание. Можно представить себе его физиономию. Интересно, что бы я делала в подобной ситуации? Пыталась бы еще тянуть время или изящно и с достоинством, не уронив лица, проглотила бы? К его чести, он выбрал последнее. — Что ж, до свидания. Удачи и счастья. Мне будет тебя не хватать. — Спасибо. Я дала отбой. И отправилась прямиком к компьютеру, чтобы послать этой дуре сердитое письмо: и про загадочные номера, и про сплетни, которые она распускает там, где не надо. Даже спрятавшись за почтовым ящиком на экране, я ужасно трусила, но звонить по телефону боялась еще больше — не была уверена, что сдержусь и не наору на нее. А тут что: набрал, перечитал, послал. Потом села завтракать, и мне было немножко грустно и тяжело, что я оказалась сволочью, и даже мысль, что все это на самом деле полная чепуха, нисколько не утешала меня. Проходит немного времени, и уже нелегко вспомнить, как, почему и когда тебе кто-то нравился, и бывает приятно еще раз мысленно вернуться в то время и посмотреть на все с безопасного расстояния. Сегодня мне вспомнился мальчишка, который лапал меня в общественном бассейне, когда мне было пятнадцать лет. Мы вместе учились в школе, и наши отношения прекратились потому, что он, дурак, не хотел лизать у меня между ног, даже чувствовал какое-то отвращение к этому. А-1, чье искусство обращаться с моим телом было столь же необычным, сколь и пугающим, был первый мужчина, который стал делать мне это. О нем я до сих пор думаю с нежностью: я полюбила его сразу и крепко, и потом мы проделывали это тысячу раз, и в последний раз — тоже было с ним. Мало бывает мужчин, с которыми бы хотелось еще и еще, и все было бы мало. И в моей жизни их было немного. Меня возбуждало в них все: и запах, и прикосновение, и вкус. Сколько раз с моим Мальчиком мне хотелось, чтобы он закрыл рот и просто оттрахал бы меня как следует, потому что я ни с кем не кончаю так здорово, как с ним. Это было время, когда я ощущала секс как занятие духовное, а не только как биологическую потребность. И как все эти моменты помогали мне жить, поддерживали меня не одну неделю, как жемчужины, нанизанные на нитку наших умирающих чувств. И как приятно это теперь вспоминать, или перечитывать свои записи о людях, с которыми мне было хорошо. Начнешь вспоминать — и время в электричке или в такси летит быстрее. Качественно провожу время в лоне своей семьи, перед тем как они отправятся за границу в отпуск. Слушаю местные новости и сплетни и вообще доставляю всем беспокойство и путаюсь под ногами, как и положено старшей дочери. Итак, моя мама в следующем месяце едет на свадьбу. Будет обязательный ритуал, на котором обе невесты будут в белых платьях, обменяются кольцами, станут счастливы, будут жить-поживать и добра наживать и умрут в один день. Старинные друзья семьи. Нам было очень приятно получить это приглашение. Правда есть одно затруднение: мама никак не может найти человека, кто бы ее сопровождал на этом торжественном событии. Потому что ее верный спутник, мой папа, был не в подходящем настроении для этого события. Не то чтобы он отрицает само понятие лесбиянок (такое мужчина вполне допускает, по меньшей мере, теоретически), или имеет какие-то эксцентрические причины против идеи святости брака (на заметку всем мировым лидерам: в эпоху, когда самая высокооплачиваемая в мире художница стоит перед аналоем в джинсах и пьяная в хлам, а потом, буквально через двадцать четыре часа, брак расторгается, но повсеместно утверждается, что партнеры, избравшие друг друга на всю жизнь, не имеют права называть друг друга «жена» и «жена», ей-богу, остается только повторить вслед за классиком: что-то прогнило в королевстве Датском). Но тем не менее, чрезмерный энтузиазм папы по поводу благословенного события привел к тому, что было решено его на свадьбу не брать. А все потому, что он совершенно серьезно утверждает, что свадьба эта будет не свадьба, если не пригласить стриптизерш, и настаивает, чтобы на свадебном обеде обязательно были стриптизерши. Во-первых, мой папа не из тех, кто любит шутить, хуже того, о его нечувствительности к новым общественным веяниям ходят легенды. Както сидели мы, лакомились пончиками, и он выдвигал свои тезисы по этому поводу. Лицо у него было, как у средневекового фанатика. Мама вытаращила глаза, будто у нее был врожденный рефлекс на подобные штуки — лично я думаю, так оно и есть. — Надо только уточнить, — сказала я крайне заинтересованно — именно стриптизерш, а никак не стриптизеров? — О боже, что ты такое говоришь, девочка моя! — застонала мама. — Именно стриптизерш! — вскричал отец. — Чтоб везде были голые дамы! — Не помню, говорила ли я, что стыдливость моего папы принимает иногда самые извращенные формы. Я думаю, это у него наследственное. — Я не совсем уверена, что это будет прилично для свадьбы, — засомневалась я. Мама с умным видом энергично закивала головой, и ее коротенький хвостик на затылке запрыгал. — Ты совершенно права, дочка. — Она обернулась к папе. — Видишь? Видишь? Никто, даже твоя дочь, не считает, что это будет хорошо... — Да, — сказала я, — совсем нехорошо. Зато вот если устроить девичник со стриптизерами — было бы круто... — Ну что ты его подначиваешь! Мама набросилась на меня с воплями и причитаниями, а папа тем временем радостно потирал руки, перебирая, какие это сулит возможности. Вчера мы с мамой ходили по магазинам. Мы уже несколько лет не совершали шопинг вдвоем, и теперь, поверьте мне на слово, про этот наш поход молоденькие продавщицы будут рассказывать своим детям, а те, в свою очередь, своим. Мы прошли весь путь с боями, от победы к победе, вооруженные добрым именем и счетом в банке, ничто не могло остановить нас, неудержимо рвущихся вперед, только дымный след оставался за нами от отдела обуви до дамского белья. И восхищенные взгляды продавщиц. Мама страстно хочет стать похожей на респектабельных американских матрон из Палм-Бич (а на кого же еще? всякая женщина ее возраста желает этого). Расцветка от Лили Пулитцер, яркие краски и все такое, шелковистые джемперы, белые брюки. Я генетически запрограммирована желать того же самого, но я живу в грязном городе, где невозможно надевать шерстяные вещи кремового цвета — всегда есть шанс вляпаться в какое-нибудь дерьмо. Сначала мы ударили по обувному отделу. Размер одинаковый, вкус тоже: она уже очистила три магазина от плетеных сандалий темно-зеленого и синего цвета; со мной было то же самое, только цвета — верблюжий и черный. Сумочки, костюмы, белье — все падало перед мощью нашего страшного наступления. Она, похоже, героически взяла как минимум три комплекта одежды, чтобы было из чего выбрать, в чем идти на предстоящую свадьбу, а еще такое количество одежды для отпуска, что хватило бы обрядить роту клонов моей дорогой мамы. Мне пришлось ее силой удерживать, когда она вцепилась в украшенные стеклярусом и цветочками двойки: свитер с кардиганом, а она призывала меня немедленно хватать классического стиля туфли, без которых мои ножки выглядят «просто убого». Вот какова сила любви, безоговорочной и чистой. Только мать способна кричать своей дочери таким голосом, от которого может обрушиться не одна иерихонская стена. — Дорогая, в зеленом ты просто обворожительна! Берешь? — Не знаю, мама, мне кажется, я в нем какая-то грудастая. Она гордо выпячивает свой пышный бюст вперед. — Слишком грудастых женщин не бывает! Ты что, хочешь выглядеть как подросток? - и она швыряет наряд в мою кучу. И я вся так и дрожу в тени могучего интеллекта моей мамаши. |
||
|