"Приятные ночи" - читать интересную книгу автора (Страпарола Джованфранческо)

Сказка IV Наслышавшись, как мужья жалуются на своих жён, бес берёт себе в жёны Сильвию Балластро, а шафером - Гаспарино Бончо и, так как жить с женою ему стало невмоготу, покидает её и вселяется в тело мельфийского герцога {45}, откуда егоизгоняет шафер Гаспарино

Легкомыслие и безрассудство, ныне свойственные большинству женщин, - я, конечно, имею в виду только тех, которые бездумно позволяют ослепить себе очи разума и стремятся во что бы то ни стало удовлетворить всякое своё безудержное желание, - доставляют мне повод рассказать нашему достопочтенному обществу одну доселе неизвестную ему сказку. И хотя она будет, возможно, и очень короткой и очень нескладной, всё же, надеюсь, вы найдёте в ней, милые дамы, кое-какое небесполезное для вас наставление, а именно не докучать в будущем вашим мужьям с таким же упорством, с каким вы делали это вплоть до настоящего часа. И если я окажусь язвителен, не вините за это меня, вашего нижайшего и смиреннейшего слугу, а пеняйте на нашу Синьору, отпустившую у меня поводья и дозволившую, как вы сами только что слышали, рассказать то, что мне более всего по душе.

В стародавние времена, прелестные дамы, наслушавшись горестных жалоб мужей на собственных жён, бес решил жениться. И приняв облик милого и учтивого юноши, обладателя большого состояния и изрядных поместий, стал именовать себя Панкрацьо Сторнелло. Молва о его желании вступить в брак распространилась по всему городу, и к нему устремились сваты, предлагавшие красивейших девушек, и притом с богатым приданым, и среди прочих сватали ему знатную и высокородную девушку редкостной красоты по имени Сильвия Балластро, которая так понравилась бесу, что, влюбившись в неё, он на ней и женился.

Справили великолепную и пышную свадьбу, на которую были приглашены многочисленные родственники и друзья с той и другой стороны; в день венчания бес избрал себе шафером некоего мессера Гаспарино из рода Бончо, а по окончании торжественно и роскошно сыгранной свадьбы привёл свою любимую Сильвию к себе в дом. И бес обратился к ней с такими словами: "Сильвия, супруга моя, которую я люблю больше себя самого; ты и сама легко можешь понять, как сердечно любима мною, ибо располагаешь мне жеством очевидных свидетельств этого. И поскольку дело обстоит действительно так, ты соблаговолишь оказать мне любезность, что не потребует от тебя никакого труда, а мне доставит величайшее удовольствие. Любезность, которой я хочу от тебя, заключается в следующем: тут же, не откладывая, спроси с меня всё, что только можно себе представить - платья, жемчуга, драгоценности и любые другие вещи, относящиеся к женскому обиходу. Из любви, которую я питаю к тебе, я решил дать тебе всё, чего бы ты у меня ни попросила, будь это ценой даже с целое государство, однако с одним условием: чтобы в будущем ты не докучала мне просьбами этого рода и чтобы всех этих вещей тебе хватило на всю твою жизнь; сверх этого ничего не проси у меня, ибо ничего не получишь". По просьбе Сильвии муж назначил ей срок на обдумывание ответа, и она отправилась к матери, которую звали Анастазией и которая, будучи уже в летах, была соответственно хитра и предусмотрительна, и, пересказав ей слова своего мужа, обратилась к ней за советом, чего же ей у него попросить. Мать, весьма сметливая и рассудительная, узнав, что предложил Сильвии муж, взяла в руку перо и, записав столько всяких вещей, что ни один язык в течение целого дня не в состоянии перечислить с достаточной полнотой и малой их доли, сказала дочери: "Возвращайся домой и скажи своему мужу, что, если он хочет, чтобы ты осталась довольна, пусть доставит тебе всё, записанное на этой бумаге".

Панкрацьо, прочитав список и тщательно обдумав его, сказал жене так: "Проверь, Сильвия, хорошенько, не упущена ли здесь какая-нибудь нужная тебе вещь, дабы впредь ты на меня не жаловалась, ибо хочу тебя предупредить, что, если ты попросишь у меня ещё что-нибудь сверх этого, я твёрдо и решительно откажу, и тебе не помогут ни умильные просьбы, ни горючие слёзы. Итак, подумай, что тебе нужно и проверь хорошенько список, дабы в нём не было ничего пропущено". Не находя, что бы ещё попросить, Сильвия ответила мужу, что ей довольно того, что содержится в списке, и что больше ничего она у него не попросит. Бес подарил ей множество платьев, отделанных вышивкой из жемчужин редкой величины и драгоценных камней и множество других роскошных нарядов, самых прекрасных и самых дорогих, какие кто-либо когда либо видел. Кроме того, он подарил ей сетки для головы, сплетённые из унизанных жемчугом нитей, кольца и пояса и много такого, что не было предусмотрено в списке. Перечислить всё это было бы невозможно. Сильвия, у которой было столько роскошных нарядов и украшений, что во всём городе ни одна дама не могла с нею в этом сравняться, была весела и довольна и не имела ни малейшей нужды обращаться с какой-либо просьбой к мужу, ибо, по её разумению, не было ничего такого, чего бы ей не хватало.

Но случилось так, что в городе стали готовиться к торжественному и великолепному празднеству, на которое были приглашены все родовитые и почтенные дамы и среди прочих также синьора Сильвия, так как она выделялась знатностью и красотой и принадлежала к одному из наиболее именитых местных семейств. В ожидании предстоящего праздника дамы сменили свои наркды, предпочитая новые, непривычные и, больше того, не очень-то благопристойные покрои одежды, так что их платья стали настолько отличаться от прежних, что нисколько на них больше не походили. И уж, конечно, на верху блаженства, как это и случается и сейчас, чувствовала себя та дама, которой удалось придумать себе, дабы почтить роскошное празднество с наивозможно большей пышностью, такое платье и такие уборы, каких никто до неё не носил. Каждая изо всех сил тщилась превзойти остальных в придумывании невиданных доселе и достойных порицания роскошных и пышных нарядов. Дошло и до слуха Сильвии, как городские дамы изобретают всевозможные покрои одежды, дабы почтить блестящее празднество. По этой причине она сочла, что платья, какие у неё были, стали нехороши и не пригодны для её надобностей, ибо были скроены по старинке, тогда как теперь стали носить платья, сшитые совсем по-другому.

Вот почему она впала в такую жестокую и безысходную скорбь и печаль, что не могла ни есть, ни спать, и по всему дому только и слышались её вздохи и жалобы, исходившие из самых глубин её удручённого горестью сердца. Отлично зная, что у жены на душе, бес притворился, что ему ничего не известно, и, подойдя к ней, промолвил: "Сильвия, что с тобой, почему ты кажешься мне столь грустной и столь печальной? Разве ты больше не хочешь отправиться на это торжественное и пышное празднество?" Видя, что перед нею открывается широкий простор для объяснений, Сильвия набралась смелости и сказала: "Ужели вы хотите, супруг мой, чтобы я там побывала? Мои наряды сшиты по старинке, и они отнюдь не такие, какие теперь носят другие дамы. Или вы желаете, чтобы надо мной насмехались и потешались? Воистину, я не думаю этого". Тогда бес сказал: "Разве я не подарил тебе того, в чём на протяжении всей твоей жизни у тебя могла бы явиться нужда? Почему же ты просишь у меня что-то ещё?" Сильвия ответила, что платья у неё не такие, какие нужны, и принялась сетовать на свою злую судьбу.

Выслушав её, бес произнёс: "Ладно, и знай, что это моё последнее слово, проси у меня всё, что хочешь, ибо на этот раз я тебе уступлю. Но если ты попросишь ещё хоть единственную вещь, будь уверена, с тобою произойдёт нечто такое, что тебе весьма и весьма не понравится". И Сильвия, весёлая и счастливая, потребовала у него бесчисленное множество всевозможных вещей, перечислять которые одну за другой было бы делом нелёгким. Что касается беса, то он без малейшего промедления удовлетворил полностью любую безрассудную прихоть жены. Миновали немногие месяцы, и городские дамы опять принялись придумывать новые образцы нарядов, которые были для Сильвии, как она видела, недоступны. И так как она не могла показаться в обществе дам, у которых были платья самого разнообразного покроя, хоть и была одета богато и сверх всякой меры осыпана драгоценностями, то впала в уныние и в печальное настроение и не смела ничего сказать мужу, ибо тот уже дважды предоставил ей всё, о чём она додумалась у него попросить.

Тем не менее, видя, как она удручена и подавлена, и зная причину этого, но прикинувшись, что она ему не известна, бес обратился к Сильвии с такими словами: "Что с тобой, моя Сильвия, почему я вижу тебя столь печальной и в столь дурном настроении?" На это Сильвия смело ему ответила: "Разве могу я не печалиться и не быть в дурном настроении? У меня нет нарядов, какие теперь носят дамы, и мне нельзя показаться в обществе других дам без того, чтобы надо мной не смеялись и не потешались. И то и другое, по-моему, постыдно для нас обоих. Близость, какая существует у меня с вами, и то, что я неизменно хранила вам верность и была с вами честна, не заслуживает такого позора и срама". Тогда бес, распалившись гневом и исполненный злости, сказал: "В чём же я перед тобою повинен? Не я ли дважды предоставлял тебе всё, что только можно было у меня попросить? Так почему же ты на меня в обиде? Уж и не знаю, что ещё тебе нужно. Ладно, я согласен удовлетворить твои безрассудные прихоти, но уеду от тебя так далеко, что больше ты обо мне ничего не услышишь". И подарив ей множество уборов и платьев такого покроя, какие тогда были в ходу, и полностью удовлетворив её во всём, он, даже не попрощавшись с нею, удалился и направился в Мельфи и там, вселившись в тело Мельфийского герцога, принялся нещадно его терзать.

Бедный герцог, которого безжалостно мучил злой дух, был доведён им до полного изнурения, но в Мельфи не было ни одного человека столь праведной и святой жизни, который мог бы избавить от него герцога. Случилось так, что мессер Гаспарино Бончо, тот самый, который у беса на свадьбе был шафером, за кое-какие совершённые им преступления был изгнан из своего города. Чтобы не оказаться в руках правосудия и не понести должного наказания, он удалился оттуда и прибыл в Мельфи. И поскольку Гаспарино не знал ни одного ремесла и умел лишь играть в азартные игры да надувать то одного, то другого, он распространил о себе по всему городу Мельфи славу как о человеке многоопытном, сведущем и пригодном для любого почтенного начинания, тогда как на деле ничего не умел и не знал. И вот как-то ведя игру с несколькими мельфийскими дворянами, он обозлил их своими мошенническими проделками, и они в ярости набросились на него и, если бы не страх возмездия со стороны правосудия, убили бы его без всяких колебаний.

И так как одному из них было невмочь стерпеть от Гаспарино такую обиду, он сам себе сказал так: "Я тебе отплачу, и таким образом, что, пока будешь жив, обо мне не забудешь", - и, не мешкая, покинул своих товарищей, и отправился к герцогу, и, отвесив ему должный поклон, сказал: "Светлейший герцог и мой властелин, в нашем городе есть человек по имени Гаспарино, который похваляется тем, что умеет из кого бы то ни было изгонять вселившихся в него духов, будь то какие угодно духи, обитающие в воздухе или на земле или любого другого рода. Посему было бы хорошо, если бы ваша светлость как-нибудь испытала этого Гаспарино, дабы освободиться, наконец, от столь тяжких страданий". Как только герцог выслушал эти слова, он тут же распорядился призвать мессера Гаспарино, и тот, узнав, что его требуют, отправился к герцогу. Посмотрев хорошенько ему в лицо, герцог сказал: "Маэстро Гаспарино, вы похвалялись тем, что умеете изгонять духов; я же, как видите, одержим таким духом и, если у вас хватит умения освободить меня от злого духа, непрестанно меня терзающего и мучающего, обещаю вам дар, который навеки вас осчастливит".

Мессер Гаспарино, никогда о подобных вещах и слова не вымолвивший, был поражён и ошеломлён услышанным и принялся отрицать, что когда-либо похвалялся делами такого рода. Но тут дворянин, стоявший при этом немного поодаль, подошёл к нему и сказал: "Не припомните ли маэстро, как вы говорили то-то и то-то?" Однако мессер Гаспарино бестрепетно и упорно всё отрицал. И пока они препирались между собой, и один утверждал, а другой отрицал, герцог промолвил: "Помолчите, положите конец словопрениям; а вам, маэстро Гаспарино, предоставляю трёхдневный срок, дабы вы зрело обдумали положение ваших дел; если вы избавите меня от столь великого моего бедствия, обещаю дать вам в дар самый лучший замок из находящихся у меня во владении и, кроме того, вы сможете располагать мною, как собою самим. Но если вы не сумеете сделать это, то будьте уверены, что через неделю вас повесят между двумя колоннами моего дворца". Мессер Гаспарино, выслушав жестокое решение герцога, пришёл в немалое замешательство и, уйдя от него, дни и ночи ломал себе голову, как ему подобает действовать, чтобы изгнать духа из герцога.

Когда наступил установленный срок, мессер Гаспарино вернулся к герцогу и, предложив ему лечь на разостланном на полу ковре, принялся заклинать злого духа выйти из тела герцога и больше его не мучить. Бес, которому внутри герцога было хорошо и покойно, ничего не ответил Гаспарино, но так сильно раздул герцогу горло, что тот почувствовал себя умирающим. Маэстро тут же повторил своё заклинание, после чего бес сказал: "О, мой шафер, вы понапрасну теряете время. Я себя чувствую здесь так отлично и так по себе, а вы хотите, чтобы я отсюда убрался. Зря вы себя утруждаете", - и он вдосталь посмеялся над своим шафером. Тогда мессер Гаспарино принялся в третий раз заклинать беса, и, когда тот спросил его о многих вещах и снова назвал своим шафером, мессер Гаспарино никак не мог представить себе, кто же это такой, и в конце концов вынудил беса открыться. И бес сказал ему так: "Раз я вынужден признаться вам в истине и объявить, кто я такой, знайте, что я Панкрацьо Сторнелло, муж Сильвии Балластро.

Не знаете ли вы такого? Быть может, вы думаете, что я вас не знаю? Разве вы не мессер Гаспарино Бончо, дражайший мой шафер? Или вы также не знаете, сколько раз мы перекидывались с вами в картишки?" - "Ах, куманёк, - сказал на это мессер Гаспарино, - к чему вам сидеть взаперти внутри бедного герцога и терзать его тело?" - "Не хочу вас и слушать, - ответил бес, - подите прочь и больше не беспокойте меня, ибо никогда у меня не бывало пристанища лучше, нежели то, где я сейчас нахожусь". Но мессер Гаспарино принялся так настойчиво заклинать беса, что тому пришлось поневоле подробно рассказать о причине, по которой он покинул жену и вселился в герцога. Тогда мессер Гаспарино сказал: "Ах, дорогой куманёк, ужели вы не захотите доставить мне великое удовольствие?" - "А какое?" - спросил бес. "Выйти из тела герцога, - пояснил мессер Гаспарино, - и больше не докучать ему". - "Ах, кум, прося у меня о подобной вещи вы мне представляетесь вконец сумасшедшим, ибо, обитая внутри герцога, я нахожу в этом такую отраду, что большей не мог бы и вообразить".

На это мессер Гаспарино сказал: "Ради приятельских уз, связывающих нас между собою, прошу вас, соблаговолите на этот раз снизойти к моей просьбе, ибо, если вы не удалитесь из тела герцога, меня лишат жизни и вы явитесь причиною моей гибели". Бес воскликнул в ответ: "Во всём мире нет ныне уз, более коварных и низменных, чем те, что связывают между собой покумившихся и, если вы умрёте, ущерб понесёте вы, а не я. Да и желаю ли я ещё чего-нибудь, кроме того, чтобы увидать вас на дне адской бездны? Вам подобало бы быть более благоразумным и рассудительным и держать язык за зубами, ибо доброе молчание никогда ещё никому не вредило". - "Но, по крайней мере, скажите мне, куманёк, кто же доставил вам столь великую неприятность", - спросил мессер Гаспарино. "Ещё чего захотели, - ответил бес, - я не могу и не хочу рассказывать вам об этом. Подите-ка прочь отсюда и не ждите от меня другого ответа". И умерив ярость, он прекратил терзать герцога, который стал больше мертвецом, чем живым. Спустя некоторое время герцог немного пришёл в себя, и мессер Гаспарино сказал ему: "Синьор герцог, бодритесь, ибо вскоре вы почувствуете, что избавились от своего мучителя.

А теперь мне от вас ничего не нужно, кроме вашего распоряжения, чтобы все, какие только есть, музыканты и игрецы завтра утром прибыли во дворец и тогда же зазвонили все колокола вашей земли и начали палить все пушки в городе и они все вместе изобразили бы великую радость и торжество, и чем больше они произведут шума, тем я буду довольнее, а заботу от остальном предоставьте уж мне". Так всё и было исполнено. На следующее утро мессер Гаспарино пришёл во дворец и принялся заклинать вселившегося в герцога беса, и в то время, как он его заклинал, по всему городу зазвонили колокола, раздалась пушечная пальба, начали звучать трубы, кастаньеты, барабаны, треугольники и бесчисленные музыкальные инструменты и притом одновременно все вместе, так что казалось, будто наступил конец света. А мессер Гаспарино продолжал свои заклинания, и бес обратился к нему с такими словами: "Ну и ну, куманёк, что же означает такое разнообразие инструментов, порождающих столь нестройный и непонятный шум, какого я ещё никогда не слыхал?" Мессер Гаспарино ответил: "Неужто вы не знаете, куманёк?" - "Нет, не знаю", - проговорил бес.

"Как же так?" - спросил мессер Гаспаринв. "Ведь сокрытые в телах человеческих, мы не можем слышать всего и знать вбо всём, ибо телесное вещество слишком уж плотно", - ответил бес. "Скажу вам коротко, - промолвил синьор Гаспарино, - если вы терпеливо выслушаете меня и перестанете беспокоить бедного герцога". "Говорите, прошу вас, - проговорил бес, - я охотно вас выслушаю и обещаю, что пока что не стану его больше мучить". Тогда мессер Гаспарино обратил к бесу такие слова: "Знайте, мой куманёк, что герцог, увидев, что вы не желаете ни покинуть его, ни прекратить его мучить, и прослышав, что вы оставили вашу жену из-за дурной жизни, которую она вам уготовила, послал за нею, и вот весь город бурно приветствует и торжественно отмечает её прибытие". Услышав это, бес сказал: "О, злокозненный кум! Вы оказались коварнее и хитрее меня. Не говорил ли я вам только вчера, что ныне уж не найти кума, который был бы верен и предан тому, с кем покумился. Не кто иной, как вы сами подучили герцога вызвать мою жену.

Но мне до того отвратительно и ненавистно даже самое имя моей супруги, что я скорее предпочту пребывать в мрачной адовой бездне, чем там, где она обитает. Посему я немедля удаляюсь отсюда и направляюсь так далеко, что вы никогда ни одной вести обо мне не услышите". И он вышел из тела герцога, в знак чего напоследок отчаянно раздул ему горло, скосил глаза и причинил другие ужасающие изъяны. И после того как распространилось удушающее зловоние, герцог полностью освободился от своего беса. Миновали немногие дни, и злосчастный герцог пришёл в своё прежнее состояние и понемногу восстановил утраченные силы. И не желая, чтобы его обвинили в неблагодарности, призвал к себе мессера Гаспарино и отдал ему во владение великолепнейший замок со множеством слуг, дабы те служили ему, а также большую сумму денег. И, к негодованию завистников, славный мессер Гаспарино прожил долгие годы в счастии и благоденствии. А мадонна Сильвия, увидев, что её платья, кольца и прочие драгоценности превратились в пепел и дым, впала в отчаянье и спустя несколько дней умерла.

Рассказанная Тревизцем сказка немало поразила и захватила всех, кто её слушал. Мужчины, громко смеясь, на все лады расхваливали её, тогда как дамам она весьма не понравилась. Синьора, слыша глухой ропот дам и непрерывный хохот мужчин, потребовала, чтобы все покончили с разговорами и чтобы Тревизец загадал положенную загадку. И тот, так и не принеся дамам никаких извинений за обращённые к ним укоры, прочёл следующее:

Есть существо, его нам не опишет

Никто: оно без рук, без ног, без глаз,

Без языка, ушей, но видит, слышит

И говорит, и каждый миг и час

Оно кипучей нашей жизнью дышит,

И любит нас, и понимает нас,

И где б ему пребыть ни суждено,

В том месте вечно будет жить оно.

Тёмная загадка Тревизца, предложенная им в соответствии с установленным распорядком, побудила слушателей приступить к оживлённому её обсуждению, и всякий тщётно ломал себе голову, чтобы дать ей правильное истолкование. Поэтому Тревизец, видя, что их догадки далеки от истины, произнёс: "Господа, мне представляется неподобающим держать это почтенное общество в столь длительном недоумении. Если вам угодно, чтобы я сообщил своё толкование этой загадки, я охотно сделаю это; если нет - подожду разгадки, которую даст ей какой-нибудь возвышенный и проницательный ум". Все в один голос воскликнули, что просят Тревизца разрешить их недоумения и сомнения. Тогда он заявил, что его загадка означает не что иное, как бессмертную душу, каковая есть дух и не имеет ни головы, ни рук, ни ног и тем не менее со всем управляется; и какой бы ей ни был вынесен приговор, пребывать ли ей на небе или в аду, она вечно остаётся живою. Это учёное разъяснение тёмной загадки присутствовавшим очень понравилось. И так как уже миновала значительная часть непроглядной ночи и увенчанные гребнями петухи начали возвещать приближение дня, Синьора подала знак Виченце, которой во вторую ночь предстояло повествовать последнею, дабы она закончила эту ночь какой-нибудь занимательной сказкой. Но она с лицом, зардевшимся естественной алой краской румянца и не потому, что робела, а от негодования и гнева, вызванного в ней только что услышанной сказкой, с такими словами обратилась к Тревизцу: "Синьор Бенедетто, я считала вас гораздо любезнее и большим поклонником дам, чем вы оказались на деле. Но, судя по рассказанной сказке, вы относитесь к ним, как мне представляется, весьма отрицательно, и это, на мой взгляд, явный признак того, что вы были оскорблены одной из них, которая оказалась не слишком скромна в своих требованиях и притязаниях к вам.

Но из-за этого вы всё же не должны с такой неучтивостью порицать всех остальных, ибо, хотя мы созданы из одного и того же теста, тем не менее, как это бывает всегда, одна из нас более благоразумна и более обходительна, чем другая. Итак, перестаньте задевать женщин, ибо если вы восстановите их против себя, вам мало помогут и ваша музыка и ваши песни". - "Что до меня, - ответил Тревизец, - то я рассказал эту сказку не с тем, чтобы кого-нибудь оскорбить или кому-то отомстить, но дабы предложить небесполезное назидание всем тем, которые выйдут замуж уже после моего рассказа, а именно, быть более осторожными и более умеренными со своими мужьями". - "Что бы там ни было, - сказала синьора Виченца, - я об этом мало забочусь, и ещё меньше помышляют о нём все остальные присутствующие здесь дамы. Но дабы не казалось, что своим молчанием я поддерживаю взгляды мужчин и не разделяю мнения дам, я намерена рассказать вам сказку, которая содержит в себе немало чего поучительного". И отвесив надлежащий поклон, она начала говорить нижеследующее.