7

Она не знала, что может быть вот так — горячо и холодно, стыдно и весело, хорошо и страшно.

Она не представляла, что поцелуй может довести до оргазма за несколько секунд.

Она не верила, что страсть может заставить забыть обо всем на свете.

Руки мужчины были нежнее шелка, губы мужчины были настойчивы и искусны, тело мужчины расплавило ее плоть и превратило кровь в жидкий огонь.

Джованна умирала от счастья и любви в руках Франко и не могла отвести взгляда от ослепительных серых глаз, на дне которых мелькали золотые искорки.

Честная девушка глубоко внутри нее храбро попыталась соблюсти девичью честь.

— От… пусти меня, Фран… ко…

— Нет, Солнышко. Я слишком долго тебя хотел и ждал. Теперь я не могу тебя отпустить. Я умру.

— Я уже умираю… Почему так горячо?

— Это очень теплая футболка… Мы ее сейчас снимем…

И ладони его легли ей на обнаженную грудь и Джованна выгнулась от сладкой боли и счастья, раскрываясь навстречу Франко, словно цветок.

Ее тело пело в его руках, словно скрипка Паганини. Франко больше не мог сдерживаться Его губы скользнули по горячей и нежной коже, обхватили нежный бутон напряженного маленького соска…

— Я умираю, Франко…

— Нет, маленькая. Мы только начинаем жить…

И был свет под стиснутыми ресницами, и крик, рвущийся из закушенных губ, нереально яркое солнце, взорвавшееся мириадами радужных брызг, стон и смех, слезы счастья и боли, покой и уверенность, что все именно так, как нужно, так, как и должно быть…

Она не понимала, что с ней происходит, не знала, где находится. Иногда она начинала сопротивляться — неведомо зачем, — но Франко быстро подавлял все ее попытки освободиться. Вернее, она сама прижималась к нему всё теснее.

Джованна пила его любовь, как пьют воду в пустыне. Растворялась в его дыхании, приникала к горячей коже, становилась единым целым с ним, его частью, его собственностью. Мужчина был неутомим, она — ненасытна. Все бесплотные мечты об этом человеке воплотились сейчас, здесь, на этой поляне, и не было в мире более необузданной любовницы, чем Джованна, и более нежного любовника, чем Франко.

А потом она свернулась клубочком, и зарыдала, потому что достигнутая мечта перестала быть мечтой и день стал реальностью. Франко осторожно прижал ее к себе, и Джованна машинально отметила, что он снова возбужден…

— Солнышко, не плачь. Все теперь хорошо. Все теперь хорошо навсегда.

— Нет. Я не должна была… Все неправда!

— Неправда — что именно? Вот мы с тобой. Мы лежим рядом. Мы голые и счастливые. Мы только что любили друг друга, потому что не могли больше удерживаться. Что же здесь неправда?

— Все. Нельзя было…

— Нужно. Нужно было, Солнышко. Иначе у нас ничего бы и не получилось. Иди сюда. Люби меня. А то запру в подземелье.

Она явилась домой под вечер, мокрая, грязная, с шалой улыбкой на припухших губах и отсутствующим взглядом. Доди смерила Джованну оценивающим взглядом и покачала головой.

— Ты выглядишь, как русалка, напоровшаяся на группу военных водолазов.

— Почему военных?

— Потому что они молодые и горячие.

— Отстань, Доди. Я большая девочка.

— Не сомневаюсь, потому что мы давно знакомы. Почему ты мокрая?

— Я упала в озеро.

— Ага. И утонула?

— Нет, меня вытащили. Франко вытащил.

— Понятно. Он тебя за ноги тащил или за волосы?

— Доди, отстань.

— Нет, я же не спорю, купались — хорошо, но почему не снять одежду? Джинсы — не плавки, футболка — не бикини.

— Неприлично купаться голыми.

— Ага. Знаешь, детка, если ты думаешь, что сейчас у тебя ПРИЛИЧНЫЙ вид, то ты очень ошибаешься. Пойди, пожуй лимон, слишком довольная у тебя мордочка. И переоденься — простудишься. А потом спускайся, поговорим.

Через полчаса Джованна, сухая и умытая, сидела на кухне и меланхолично заплетала косички, глядя в стену поверх головы Дейрдре. Та мрачно посмотрела на девушку и громко откашлялась.

— Во-первых, электричества все еще нет.

— Я помню. Сделаем.

— Во-вторых, звонили клиенты, подтвердили приезд.

— Хорошо, мы так и договаривались.

— В-третьих, они приедут раньше срока.

— Раньше, так раньше… ЧТО?!

— Что слышала. Раньше на несколько дней. Они, собственно, позвонили посоветоваться, можно ли им так поступить, а я сказала, что у нас все равно новоселье, так что они могут приехать, заодно и познакомятся с местными жителями…

— Доди. Скажи, что шутишь, или у меня сейчас будет гипертонический кризис.

— Криз.

— Один дьявол! Ты шутила?

— Нет. Первые трое приедут в день новоселья.

Джованна со стоном уронила голову на стол.

Это конец. Именно так она и представляла Армагеддон.

Потом на смену отчаянию пришла лихорадочная работа мысли. Значит, так: электричества нет, но все комнаты готовы. Франко ничего не знает, но он сказал, что ему надо уехать по делам, значит, узнает, когда все уже утрясется. Доди надо застрелить и закопать в саду, никто не увидит. Сама Джованна торжественно повесится в день приезда Франко…

— Доди! Ты это затеяла, ты и выпутывайся.

— А чего такого? Слушай, ну это же глупо. Либо отказывайся от своей идеи, либо начинай действовать решительно. Все равно придется начинать — или выметаться отсюда. Я, между прочим, подготовила себе прикрытие. Сегодня из деревни приходили три девчонки и два мальчишки. Задатки есть, будем лепить из них новых Леонардо…

— Доди, умолкни. Я должна все обдумать.

— И чего думать? Завтра проснешься — чеши к Франко. Бухнись в ноги, расскажи все. Целуй ручки, а волосы распусти по плечам, так жалостнее…

— Он уезжает.

— Да? Ну и чудненько. Вернется — а у нас уже на мази. Хочешь, я буду уводить их на экскурсии в далекие леса?

— Иди спать, Дейрдре.

— Когда ты так говоришь, я вспоминаю миссис Скоггинс, нашу надзирательницу в школе для девочек. Она никогда не кричала, но говорила вот так же: иди спать, Дейрдре…

— Доди, уйди!

— Ты не сердишься?

— Угадай.

— Хорошо, что нет. Я очень впечатлительна старушка. Спокойной ночи, золотко.

— Спокойной ночи.

— Джои?

— Да?

— У вас БЫЛО, да?

Джованна схватилась за сковородку, и Доди тут же ускакала наверх, весело хихикая и нимало не раскаиваясь. Джованна снова уронила голову на стол. Надо все обдумать…

Она обдумывала и обдумывала, но в голову не приходило ни одной светлой мысли. В конце концов Джованна пришла к выводу, что как 6ы там ни было, а к празднику надо готовиться. Гости, клиенты — дом должен быть готов, вот и вся задача. Поэтому оставшееся время Джованна терла, скребла, гладила, стелила, мыла, проветривала, мариновала, взбивала, составляла списки, дополняла их, рвала и писала новые…

Так проходило время, слишком короткое, чтобы решить все проблемы. Гости нагрянули неожиданно, как это всегда и получается, да еще не те, которых ожидали.

Джованна в этот судьбоносный момент балансировала на стремянке и вкручивала новые лампочки в безжизненную люстру — электричества по-прежнему не было. Доди срезала в саду увядающие цветы, чтобы «дать продышаться остальным». В принципе, дел было полно и в доме, но Джованна, уже наученная горьким опытом, решительно отстранила Дейрдре О'Райли от ведения хозяйства. Путем нехитрых математических вычислений стало ясно, что при участии Доди посуды в доме не останется уже к вечеру, а о еде вообще придется забыть. Джованна никогда не считала себя хорошей хозяйкой, но Доди била все рекорды.

— Как ты дотянула до шестидесяти пяти? И чем ты питаешься дома? Как можно не уметь жарить яичницу!

— Дома я питаюсь в университетской столовой. До шестидесяти пяти я дотянула, потому что йоги вообще живут двести лет, а они яичницу и не пробовали. Зато я на глаз могу отличить орнаменты всех североамериканских племен. Не упади с лестницы. Что я скажу Франко, если ты разобьешься…

— Полагаю, он обрадуется.

— Не ври, дитя.

— Доди, не нервируй меня. Он уехал, у меня есть пауза, чтобы собраться с мыслями… О, черт! Кто это звонит в дверь? Если это твои первые гости, я убью вас всех!

Джованна почти упала со стремянки и кинулась к двери, потому что Доди, удобно устроившись в саду, даже ухом не повела, не говоря уже о том, чтобы пойти и открыть.

Джованна торопливо распахнула дверь и oстолбенела.

Синьора Баллиоли обмахивалась веером и пыхтела, а рядом с ней стояла стройная худощавая женщина в черном и с совершенно седыми волосами.

Графиня Маргарита Аверсано. Мать Франко.

Джованна опомнилась, и на ее лице засияла улыбка.

— Боже мой, какая неожиданная радость! Синьора Маргарита, я так рада! Проходите, проходите же скорее!

— Я, возможно, не вовремя… Надо было позвонить… Джо, я встала утром и вдруг очень захотела увидеть тебя. Мы с Марией вышли рано, шли и все осматривали…

Джованна украдкой посмотрела на часы. Было одиннадцать. Когда же они вышли?

Синьора Баллиоли плюхнулась на предложенный стул и торопливо придвинула к себе кувшин с лимонадом. После нескольких глотков она испустила довольный вздох и начала свою версию рассказа. Графиня в это время осторожно и медленно обходила холл, слабо улыбаясь, — не то экспрессивному повествованию своей домоправительницы, не то каким-то давним воспоминаниям, связанным с Пикколиньо.

— …Так вот я же и думала, сейчас мы выйдем, по росе и свежему воздушку дойдем быстро, разбудим вас, хотя, может, вы и рано встаете, я не знаю. Но синьора графиня совсем слабенькая стала. Идет, идет — остановится и дышит, за сердце держится. Она ведь, больше полугода никуда не выходила! Солнце начало припекать, я и говорю, свернемте в рощу, пойдем по тенечку, а она как уперлась: хочу пройти по деревне! Ну а в деревне, известное дело, все уже давно на ногах, а как увидели синьору графиню, так и повыскакивали… Я смотрю, она побледнела вся, нехорошо ей, ну мы к Мантеньо свернули. Там посидели, отдохнули, а уж оттуда она меня к вам повела короткой тропой, да только тропа эта не для моего артрита! Синьорина Джованна, я должна записать, как вы делаете лимонад. Так могла только моя бабка, но она померла еще в Первую мировую…..

— Ага! Кровь за кровь! Вам — лимонад, но вы мне — мясные рулетики с чесноком! Я думала, меня выведут из-за стола за неприличное поведение. Я съела три порции и утащила одну штуку у профессора. Боже праведный! Маргарита! Ты чертовски плохо выглядишь!

Джованна даже зажмурилась. Дейрдре О'Райли обладала массой достоинств, но тактичной не была никогда. Маленький рыжеволосый вихрь облетел всю кухню и остановился перед высокой стройной графиней.

Маргарита Аверсано улыбнулась своей грустной, нежной улыбкой и протянула Доди руки.

— Зато ты не меняешься, Доди! И я так этому рада! Что ты здесь делаешь, старый друг?

— Вношу хаос в упорядоченную жизнь Джо. Это мое жизненное кредо. Ты очень бледная.

— Да, меня все за это ругают. Послушай, они меня уговаривают прийти на праздник, а я все никак не решусь.

— Чего ты боишься, Марго?

— Я уже слишком стара для праздников…

— Знаешь что, Марго Аверсано, графине надо быть потактичнее! Ты же на два года младше! меня!

Доди уперла руки в бока и воинственно вздернула курносый нос. Вместе с величественной и статной графиней они составляли такую потешную пару, что Джованна не сдержала улыбки.

— …Кроме того, Марго, нам понадобится, твоя помощь. Джо не рассказывала тебе? Нет? Ну так я сейчас, быстренько. Все дело в том, что гостей будет несколько больше, чем мы думали…

Джованна едва не ахнула в голос, но ирландская террористка уже уводила Маргариту в сад, по пути оживленно жестикулируя и выкладывая все тайны Пикколиньо. Наверное, это и к лучшему, устало подумала Джованна. Тайны, тайны, слишком много тайн. Доди права, надо просто взять и все рассказать.

Синьора Баллиоли поманила девушку пальцем и зашептала громогласным шепотом, который наверняка можно было услышать даже в деревне.

— Я обалдела, синьорина Джо, просто обалдела, когда увидела ее одетую и готовую для прогулки. Ведь в иные дни она вообще с постели не вставала. А по ночам плакала во сне, да так жалобно, ровно больной ребенок в горячке… А насчет праздника вы не волнуйтесь, я пригоню своих девчонок пораньше, все сделаем.

— Ой, что вы, синьора Ба…

— Зови меня Марией, девочка. Ты же не чужая в этих местах.

Маргарита и Доди вернулись в дом. На щеках графини проступил слабый румянец, глаза блестели.

— Раньше мы устраивали огромные приемы в замке, два раза в год точно, а то и чаще. Альдо… Альдо очень любил гостей. Да ты же помнишь, Доди. На одном из таких праздников мы и познакомились. Лу тебя привезла прямо с раскопок, я помню. Джо, дорогая, руководи нами. Мы все приготовим в лучшем виде.

Джованна села и посмотрела на трех пожилых женщин, собравшихся вокруг нее. Три ангела-хранителя, не иначе. Три феи-крестные.

Поздно вечером Доди занялась приготовлением кофейного ликера, а Джованна вытянула гудевшие ноги и с блаженным вздохом откинулась на спинку кресла. Маленькая художница довольно хмыкнула.

— Ты сделала для Марго больше, чем все доктора, вместе взятые.

— Не прибедняйся, Доди. Ты тоже. Господи, я так рада была увидеть блеск ее глаз! Доди, а ты уверена, что мы правильно делаем? Я имею в виду, успеем ли мы?

— Разумеется, успеем. А что не успеем — доделают гости.

— Доди, так нельзя.

— Можно и даже нужно. Ты что им обещала. Простую сельскую жизнь, без прикрас и удобств. Вот она их и ждет, особенно если электричества так и не будет.

— А праздник? Вдруг еды не хватит?

— Джои, я отношу эти стоны к обычному кокетству домохозяйки, которая отлично знает, что у нее все в порядке, но набивает себе цену.

— Неправда!

— Правда, дорогая моя, правда. Сколько у нас профитролей? А птифуров? А пирожков с мясом и печенью? Можно армию накормить, если она согласится питаться сладкой дрянью.

— Это не дрянь, что ты меня пугаешь…

— Прости, милая, я это не ем, потому и зову дрянью.

— Доди, ты же любишь ликеры?

— Не ликеры, а всего один ликер, ирландский, кофейный, с настоящими сливками, не покупной на порошковом молоке. И это единственная сладость, которую я себе позволяю.

— Да? А лимонный кекс?

— Балда, это же ностальгия по родине. В Англии я и в рот не возьму эту сладкую замазку. Нет, вот рулетики с чесноком — это сила! Короче говоря, не волнуйся. Еды хватит на всю Италию, не говоря уж об этой маленькой деревеньке.

— Мне хочется, чтобы им понравилось. Всем. Да, еще не забыть поставить в вазы цветы. Столы прибудут из замка завтра, утром, накроем часов в двенадцать, а в три придут первые гости… Ох, Доди, мне страшно.

— Брось ты! Они же все знакомы между собой, еда вкусная, вино прекрасное… Ты им и не понадобишься. Вот у меня был жуткий случай, слушай. Защищала я докторскую диссертацию, а дело было в Копенгагене…

— Что это ты делала в Копенгагене? У тебя же диссертация была об этрусках?

— Это следующая. А та была о викингах. Так вот, после нее, защиты, должен быть банкет, и тут эта сволочь Линдстрем…

— Кто такой Линдстрем?

— Хельга Агнета Линдстрем, крупнейший специалист по ранним норманнам. Так вот, она и говорит, надо, мол, домой пригласить. У нас, мол, принято в узком кругу…

— Доди, и ты готовила? Сама?

— А с чего вдруг такой ужас? С мясом я всегда справлялась неплохо, правда, в тот раз оно сгорело. Не совсем, только сверху. Спасла меня водка.

— Ты выпила?

— Нет, напоила весь ученый совет. Эти потомки викингов пьют как кони. Они напились в полном молчании и разошлись по домам. Оказалось, они друг другу были не представлены, а сами познакомиться стеснялись. Самая жуткая вечеринка в моей жизни.

— Доди, ты меня успокаиваешь, да?

— Даже в голове не держала. Гостевые комнаты готовы?

— Да. Во сколько они приедут?

— Если не заблудятся, то к двенадцати, а если опоздают… Что ж, тогда выясним их личности методом исключения. Кто после праздника не уползет в деревню, тот и наш клиент. Франко будет?

— Наверное, нет. С одной стороны, жалко, с другой — лучше уж потом ему все объяснить. Ладно, пойдем спать.

— Куда? А ликер?

— Доди…

— Нет, моя милая. Я готовила, мучилась, ты не хлопнешь со мной на ночь по маленькой? Не пойдет. Давай-ка в сад. Там расцвела маттиола. Пахнет, как в раю. Слушай, а не так уж плохо без электричества. Я уже привыкла.

— Главное, чтобы наши гости были осторожны. Второго пожара я не переживу. Франко обещал…

— Когда вытаскивал тебя из омута? Романтично. Не топись, кричит, Джованна Кроу, будет тебе электричество…

— Очень смешно.

— А ты не будь такой серьезной. Завтра праздник.

Гости оказались весьма своеобразными. Пожилой йог из Манчестера, молодожены из Кентукки и рок-музыкант не первой свежести из Чикаго. На него Джованна посмотрела с подозрением, на молодоженов со смешанным чувством радушия и жалости. Оба были ужасно некрасивые, с торчащими передними зубами и довольно грязными волосами. Пожилой английский йог молча поклонился Джованне и сразу удалился наверх, в свою комнату, попросив не беспокоить его до завтрашнего утра, так как он будет медитировать и читать мантры.

Часом позже Джованна обнаружила неаппетитный комок жвачки, прилепленный прямо к холодильнику, и немедленно возненавидела рок-музыканта. Доди он, наоборот, понравился, и Джованна с неудовольствием наблюдала в окно кухни, как они о чем-то добродушно, но бурно спорят среди рододендронов.

Самой Джованне было некогда. Она носилась, словно белка в колесе, с ужасом понимая, что все равно не успевает. «Девчонки» синьоры Баллиоли оказались краснощекими и расторопными, столы привезли вовремя, фужеры, вилки и тарелки уже разложили, но Джованна все равно волновалась.

Потом стали появляться первые гости. Собственно, деревня явилась на праздник поистине стройными рядами. Джованна, как ни была она занята, специально остановилась, чтобы поприветствовать аптекаря, синьора Мантеньо. Он явился вместе с целой армией черноглазых девчонок-погодков. Шесть дочек от трех до двенадцати лет и только один мальчишка, годовалый бутуз, задумчиво и сурово сосавший палец, сидя на руках у синьоры Мантеньо, такой же черноглазой и смешливой, как и ее дочери.

Джованне улыбались, Джованну обнимали, Джованну поздравляли, дарили ей подарки и бурно выражали свой восторг перед тем фактом, что она поселится в «Роза ди Казерта». Гвидо со своей невестой принес громадный букет лилий, и Джованна на несколько секунд зарылась лицом в душистую прохладу…

Праздник набирал обороты. Джованна на секундочку забежала в кухню, чтобы вытащить из холодильника большой контейнер с персиковым мороженым — еще одно ее творение, которым она особенно гордилась. Стук в дверь застав ее подпрыгнуть, а еще через секунду Франко уже целовал ее в губы, глаза, шею… Девушка таяла в его объятиях, одновременно умирая от страха.

— Я скучал по тебе, Солнышко. Три долгих дня.

— Я… тоже скучала. Ты так неожиданно…

— Что значит неожиданно? Я же приглашен — значит, должен быть. Три совещания перенесены на неделю, одно судебное заседание и несчетное количество деловых обедов, и все только для того, чтобы попробовать… что это у тебя в кастрюле?

— Мороженое… персиковое…

— Не женщина — мечта. Итак, чтобы попробовать персиковое мороженое. О, это действительно вкусно. А у меня для тебя сюрприз.

— Да… Очень мило…

— Джо, ты перегрелась или не доспала? Неужели ты не спросишь меня, какой сюрприз?

— Какой сюрприз, Франко?

— Вон он, на дереве.

— Ох, там же человек!

— Это не просто человек. Это электрик. Сегодня закончатся твои мучения с дизельным движком, и холодильники больше не будут, размораживаться. Похоже, у тебя гуляет вся деревня… И еще несколько человек, а, Джованна?

Последние слова он произнес уже у окна, и голос его заметно изменился.

Молодожены танцевали прямо на клумбе с маттиолой, закрыв глаза и полностью утонув друг в друге. Головы они так и не вымыли.

Рок-музыкант вместе с Доди терзал неизвестно откуда взявшуюся гитару. Доди при этом размахивала бокалом, расплескивая вино вокруг себя.

Франко негромко поинтересовался:

— Кто эти люди? Я их не узнаю,

— Какие люди? Ах, эти…

Ее сердце билось раз в двадцать быстрее обычного, дыхание перехватило.

— Вероятно, это артисты, которых пригласили на новоселье? Или чьи-нибудь двоюродные родственники? Или это те, кто нарушил границы частного владения? Тогда их надо немедленно выгнать, не правда ли, Джованна?

Она не в силах была вымолвить ни слова, только кусала губы и не сводила с Франко отчаянных синих глаз. Голос молодого графа стал опасно вкрадчивым.

— А может быть, это твои платные гости? Твои клиенты? Те самые, которых быть здесь не должно? Ничего не хочешь мне объяснить?

— Ты сказал, что я могу открыть здесь свой офис…

— Офис можешь. Ночлежку — нет.

— Это не ночлежка. Это гости из Америки и Англии. И они поживут здесь… у меня.

— Нет.

— Как нет?

— Они не поживут… у меня! Джо, я все объяснил предельно ясно и четко. Смотри на меня. Ты прочитала правила?

— Да! Прочитала! Но я их прочитала уже после того, как все это задумала. Дело уже пошло, заявки получены, приглашения разосланы. Было слишком поздно что-то менять…

— Почему ты начала, не спросив меня?

— Я и в голове тогда не держала, что тебя надо спрашивать. Господи, Франко, да я же не бордель здесь открывать собралась…

— Да? Не знаю, не знаю…

Джованна в панике проследила его взгляд. Изрядно набравшиеся молодожены самозабвенно обнимались на глазах у всех, причем юбка у молодой задралась до самых трусиков, а раскрасневшееся лицо и закрытые глаза выдавали крайнюю степень возбуждения.

— Если они не займутся через пять минут любовью прямо на газоне, то я не Франко Авесано! Джо, мне плевать на вопросы бизнеса. Мне плевать даже на то, что ты нарушаешь установленные мной правила. В конце концов, ты всегда была спорщицей. Меня убивает другое. Ты меня обманула. Ты не доверяешь мне, и я теперь тоже не могу доверять тебе.

Он схватил ее за плечи, сильно тряхнул, Джо закусила губу до крови, чтобы не заплакать

— Ты доверила мне свое тело. Ты мне отдалась там, на поляне. Но когда дело дошло до твоей жизни, ты перестала мне доверять. Ты разделила свою душу и свое тело. Знаешь, как называются такие женщины?

Она рванулась, но стальные объятия держали крепко.

— Почему, Джо, почему? Неужели я для тебя такой монстр? Неужели со мной можно только трахаться? Чем я заслужил такое отношение к себе?

— Я… что ты собираешься делать?

— Прекратить это все.

— Но, Франко, ты не можешь…

— Я могу практически все. Особенно у себя дома. Это не игра, Джованна. Ты больше не маленькая девочка, ты не можешь приехать в «Роза ди Казерта» и перевернуть все с ног на голову.

— Я не хотела ничего плохого. Чем могут навредить эти люди? Тем, что увидят красоту этих мест? Тем, что полюбят Италию точно так же, как когда-то полюбила ее я? Что за преступление я совершаю, Франко?

Он посмотрел ей в глаза и тихо сказал:

— Ты меня предала. Черт с ними, с туристами, но ты и я… Эх, Джо, зачем ты это сделала… Ладно. Пойду сниму сюрприз с дерева.

— Ты отключишь электричество?

— Я что, похож на взбалмошного феодала? Парень уже все сделал, можешь включать свет.

— Франко! Ты хочешь… прогнать всех?

— Нет. У тебя, как ни крути, новоселье. У людей праздник. Хороший праздник, лица у всех счастливые. Я не стану его портить. Но завтра всякая деятельность твоего турбюро прекращается. Ты извинишься перед своими гостями, выпишешь им чеки и отправишь домой. Или в любую гостиницу Италии.

— Чеки? Но у меня нет…

— Джованна, я несколько раз слышал от тебя, что ты взрослая деловая женщина. Веди соответственно. Ты подвела клиентов — плати.

— Где я возьму деньги?

— Обычно в таких случаях закладывают имущество. В случае с Пикколиньо вопрос спорный, потому что это МОЕ имущество, но в знак прежней дружбы я готов закрыть глаза на некоторые формальности и выплатить тебе залог за этот дом.

— Ах ты, несчастный граф…

— Тихо. Тебя ждут гости. Я тебе предложил простую и элегантную комбинацию. Не хочешь — не надо. Но завтра все должно закончиться…Черт возьми, что это?!!

Джованна сквозь слезы взглянула в окно. Там, среди гостей, в элегантном черном платье и с единственной нитью жемчуга на шее, шла Маргарита Аверсано. На тонких губах играла приветливая улыбка, она раскланивалась с односельчанами, дети прыгали вокруг нее и дарили цветы… Франко порывисто обернулся к Джованне, она ответила сердитым и счастливым одновременно взглядом.

— Как тебе это удалось?

— Потом расскажу. Ты не присоединишься к нашему празднику?

— Нет.

— Почему, Франко? Из-за глупых амбиций? Хорошо, не глупых. Из принципа, да?

— Если хозяин замка придет на праздник, значит, он одобряет все, что здесь происходит. Начни он завтра выгонять тех, с кем сегодня пил вино, его сочтут сумасшедшим…

— А если он будет единственным, кто НЕ придет на праздник, кем его сочтут тогда?

— Джо…

— Не надо, Франко. Мы поговорим обо всем завтра. Честно и напрямик. Сегодня мне надо к гостям. С твоего позволения…

Она скользнула к дверям, прижимая к груди подтаивающий контейнер с мороженым, на пороге обернулась и тихо сказала:

— Я была бы счастлива, если бы ты остался. Я… люблю тебя, Франко.

Через секунду на кухне Пикколиньо остался один Франко Аверсано. Его брови были нахмурены, рот разинут, а в глазах плескались изумление, недоверие и счастье в равных пропорциях.

Еще через четверть часа на кухне никого не осталось.