"Один в чужом пространстве" - читать интересную книгу автора (Приходько Олег Игоревич)

9

Охота философствовать сразу пропала, во мне проснулся давно уснувший опер. Все эмоции — потом, сейчас — работа.

Что мы имеем? Козе понятно, что меня примитивно подставили под «мокруху» — это раз. Выйти мне отсюда не дадут — это два. И, наконец, три: чемодан и труп — все источники моей информации.

Я запер дверь на ключ. К окну можно не бежать: все выходы они, конечно, блокировали, но даже если бы я прыгнул отсюда, то угодил бы разве что в Книгу рекордов Гиннесса. Опустившись на колени, я перевернул мертвеца…

Примерно полчаса назад (кровь еще не засохла и труп не окоченел) это был крепкий, загорелый, обеспеченный (импорт — вплоть до подтяжек) мужчина лет пятидесяти. Ему выстрелили в лоб с максимального в пределах комнаты расстояния (небольшое количество крови, несквозная рана, вокруг которой отсутствуют следы порохового выброса) из пистолета малого калибра с глушителем (иначе выстрел не остался бы неуслышанным). Те, кто копался в его карманах до меня (вывернутые подкладки, полное отсутствие наличия чего бы то ни было), явно торопились: в заднем кармане брюк я все-таки обнаружил какой-то ключ. Он не давал никакой информации, но, руководствуясь принципом «после разберемся», я забрал его себе.

В столе, тумбочке и шкафу — почти ничего, что могло бы оказаться полезным. По крайней мере, ни денег, ни документов я там не обнаружил. Ребята поработали на славу, инсценируя ограбление. В том, что это была инсценировка, я не сомневался: грабеж пришьют мне, как только я выйду отсюда с чемоданом.

У дяденьки трупа оказались идеально ухоженные ногти, но на «голубого» посетителя педикюрных салонов он не походил. Я метнулся в санузел в надежде найти ножницы. Среди флаконов с французским одеколоном, дезодорантом, тюбиков с пастой и кремом для бритья на стеклянной полке действительно лежали маленькие ножницы. Но это было ерундой по сравнению с бритвой-опаской, да еще какой: фирменным «золлингеном»! Крышка чемодана легко поддавалась одному прикосновению лезвия. Вырезав дыру по всему периметру, я обнаружил толстую пенопластовую прокладку, под ней — слой поролона, и наконец… Это была настоящая «матрешка», едри ее в корень! Спрятав бритву в карман, обеими руками я вытащил черный тяжелый «дипломат», явно металлический под кожаной обшивкой, так что вскрывать его нечего было и пытаться. По обе стороны ручки — колесики шифрового замка с цифрами и рисками: на торцевых сторонах — мудреные пломбы размеров с пивную пробку, но еще прежде, чем я догадался, что «дипломат» опечатан, раздался настойчивый стук в дверь.

Ну что ж… Жадность фраера сгубила, мне терять уже нечего!

— Одну минуточку! — мой голос прозвучал вполне радушно. Я мандражирую только до тех пор, пока не коснется дела.

До двери — несколько шагов. Их трое?.. Тот, внизу, с газеткой?.. Двое — которые подъехали потом?.. Одного оставят на выходе… Второй будет перекрывать площадку слева?..

Я отворил. Передо мной стоял один из подъехавших.

— Привет! — я улыбнулся ему, как доброму знакомому, — А я уж заждался… Держи, — протянул «дипломат» через порог.

Охреневший парень рефлекторно взял «дипломат» в правую руку. Когда левая (вместе со мной) оказалась у него за спиной, я приставил к его горлу бритву.

— Это «золлинген», — предупредил на всякий случай. — Не хочешь стать донором — иди вперед и не чирикай.

С гордо поднятой лезвием головой он направился налево по коридору, выполняя двойную функцию: носильщика и моего прикрытия. Я сознательно не повел его к лифту, где меня готовились встретить. Работающий в каком-то номере сзади пылесос заглушал звук шагов, именно поэтому наше приближение застало врасплох его напарника, перекрывавшего черную лестницу. Чувствовалось, что ребята служивые: действовали в соответствии с инструкцией МВД СССР с грифом «секретно» — «Захват в учреждениях и помещениях гостиничного типа». Только ведь и я не пальцем сделан!.. Напарник застыл на мгновение, но как только его рука потянулась к карману за пушкой, я вырвал «дипломат» у заложника и с силой толкнул его на коллегу. Оба в обнимку полетели вниз. Подхватив «дипломат», я прыгнул на того, который оказался сверху — другой уже не двигался, ударившись затылком о каменную ступеньку. Под ногами хрустнуло. Эти двое были уже не опасны.

Через два пролета в боковое окно стала видна смоляная крыша пристройки. По опыту поединков знаю: надо не ждать, пока противник подставится под твой коронный удар, а бить в любое незащищенное место!.. Решив не испытывать судьбу, я саданул двадцатипятикилограммовым дипломатом по оконной раме, вскочил на подоконник и, сиганув с трехметровой высоты, оказался на крыше.

Теперь справа от меня была улица, впереди — жилой дом. На крышу этого дома вела надежная пожарная лестница. Там — чердак, можно легко спуститься через люк на верхний этаж и как ни в чем не бывало выйти из подъезда. И даже «дипломат» наверняка найдется где спрятать. Поэтому на этот зехер[6], господа хорошие, я не упаду: за кого вы меня имеете?..

Я побежал налево в направлении гостиничного двора. О том, чтобы спрыгнуть вниз, нечего было думать: высота этажа в четыре, да и двор О-образный, замкнутый, с единственной аркой — выездом на Владимирскую. Дураку ясно, что там уже стоит какой-нибудь баклан с пальцем на спусковом крючке. Оставался один путь — наверх, к балконам то ли квартир, то ли тыльных номеров все той же гостиницы. Все складывалось, как по нотам: угол дома блестел оцинкованной водосточной трубой на кронштейнах, а метра на два выше моей головы, вдоль стены тянулся карниз, по которому вполне можно было пройти.

Ухватившись за кронштейн, я подтянулся на одной левой — правая рука была занята «дипломатом» — и, обхватив трубу ногами, стал карабкаться к карнизу. При всей моей тренированности, на пари я не согласился бы проделать подобное в обычных условиях! Риск сломать себе шею был ничуть не меньше риска быть простреленным из любого окна, Я думал лишь о том, чтобы не выронить «дипломат», прекрасно сознавая, что сам по себе охранник из кооператива — это ковбой Джо, который считался неуловимым лишь потому, что на хрен никому не был нужен. Пока этот груз со мной — я хозяин положения, он — мой щит, моя надежда на выживание!.. Еще один кронштейн, еще один метр, еще полметра… Ну же, Стольник, давай! Труба предательски хрустела, но смонтирована была на совесть.

Протекторы моих стареньких, зато проверенных, как презервативы электроникой, кроссовок и рубероид карниза обеспечивали хорошее сцепление. Карниз оказался чуть покатым, с округлым краем, и если бы прошел дождь — удержаться на нем было бы просто невозможно. Балансируя драгоценной ношей, щекой ощущая мокрый холод стены, приставными шагами я продвигался к заветной отметке над балконом этажом ниже, на который можно было спрыгнуть.

При этом я совершенно не думал, что меня могут увидеть из окон напротив, а если кто-то есть во дворе, то и снизу. Вообще, если думать о том, что будет дальше — не сдвинешься с места. Единственный выход, когда нет выхода — ставить перед собой мини-задачи и тут же их решать. Успеешь сообразить — сделай ход, неожиданный для противника; не успеешь — играй в лоб. Но гроб с музыкой тому, кто размышляет о последствиях; без музыки — кто поддается животным инстинктам. Уклониться от удара, нанести свой обманный, предупредительный и, наконец, коронный — и все это с незнакомым зачастую противником, параллельно ведя разведку… За моими плечами были тысячи спаррингов, так что по карнизу меня уже вел «тот, который во мне сидит». Что же касается Стольника лично, то его мысли во время исполнения величайшего циркового номера всех времен и народов особой оригинальностью не отличались…

Он думал о том, что Квадрат ему платит — как из зубов кровь выдавливает, коз-зел!

Все!.. Я прыгнул на кафельный пол балкона, слегка зацепив деревянные перила углом «дипломата». От удара отскочила щепка, но когда лес рубят… На всю операцию ушло минут пять, фраера на черной лестнице, конечно, не оклемались, но тот, третий, наверняка уже поглядывает на часы. Сколько у меня в запасе, чтобы слинять отсюда?..

Я нажал на стык застекленных створ, открывавшихся вовнутрь. Первая пара отворилась легко; вторую — внутреннюю — пришлось пристукнуть кулаком в том месте, где ржавел шпингалет. Обеспечивая жильцам инфаркт, я ввалился в помещение.

Оно оказалось номером гостиницы, по планировке ничем не отличавшимся от 609-го. Тихо работала радиоточка: транслировали уже знакомый мне концерт бандуристов. В номере никого не было, но из ванной слышался плеск воды. Одного запаха духов было достаточно, чтобы понять, что здесь проживает женщина. Об этом же свидетельствовало и бирюзовое платье, лежавшее на неубранной постели, и баночки с какой-то косметической фигней на тумбочке. Взгляд мой скользнул по афише на стене — посредине крупными красными буквами было написано: «РАХМАНИНОВ», а дальше я не усек: дверь ванной неожиданно отворилась, и передо мной предстала женщина в халате на мокрое тело, на ходу вытирающая голову махровым полотенцем. Увидев меня, она инстинктивно запахнула полу халата и замерла в немом крике. Я ждал, что, придя в себя, она станет звать на помощь, и приготовился заткнуть ей рот, но ужас в ее глазах вдруг сменился любопытством, она как-то по-щенячьи склонила голову набок и очень буднично, тихо спросила:

— Вы кто, вор, да?

Не зная, как убедить ее в обратном, я просто помотал головой. Мы послушали бандуристов еще несколько секунд.

— Вы ошиблись номером! — прозвучало в ее устах, как открытие.

Я снова помотал головой. Женщина удивленно вскинула брови:

— Вы что, хотите сказать, что живете здесь? — и, продолжив вытирать волосы, направилась к кровати. — Только не трясите опять головой, как жид над умывальником.

— П-почему… жид? — настала моя очередь удивляться,

— Не знаю. В детстве так бабушка говорила. Она застегнула халат и стала убирать постель.

— Извините, я напутал вас, — готовый ко всему, от агрессии до обморока, такого поведения я не ожидая. Видимо, на это она и рассчитывала. — Я не хотел…

— На себя посмотрите! «Напугал»… От кого убегали-то?

— Не знаю, — честно признался я.

Она засмеялась и села на покрывало. В дверь постучали. Женщина оборвала смех и, перехватив мой умоляющий взгляд, быстро сказала:

— Идите в ванную…

Толстая дверь надежно приглушала разговор под звуки бандуры. Я протер ладонью запотевшее зеркало. В моих лохмах застряли какие-то щепки, я был весь в известке, на скуле алела свежая ссадина, рукав куртки повыше локтя был порван, потное лицо заросло щетиной (зря не побрился в поезде!), безумный взгляд — надо было иметь чудовищное самообладание, чтобы не отбросить копыта при одном моем виде.

Хлопнула входная дверь, провернулся ключ.

«А что, если она шепнула обо мне вошедшему?! — пронзила догадка. — Сейчас станет тянуть время, пока подойдет помощь…»

«Выходите», — послышался ее голос из глубины.

Она стояла боком ко мне и что-то наливала в тонкий стакан. Балконная дверь была заперта; по радио передавали новости на украинском языке. Наши взгляды встретились в темном стекле серванта.

— Горничная, — успокоила она меня. — Хотела убирать номер.

Ежику понятно, кто послал эту горничную! Насколько я знаю, номера не убирают в присутствии проживающих.

— Да поставьте вы свой чемодан, — снисходительно, как малому дитяти, сказала женщина.

Тут только я заметил, что ручка «дипломата» крепко зажата в моем кулаке. Я поставил его на пол, но пальцы не разжимались: свело какой-то нерв. Женщина повернулась ко мне со стаканом, на две трети наполненным янтарной жидкостью.

— Выпейте.

Карие доверчивые глаза, припухлость губ, первые морщинки, рыжеватые пряди мокрых коротких волос закрывают лоб… Лет тридцать — тридцать два?.. Худенькая, невысокого роста, но при этом что-то истинно женское, материнское даже, надежно прикрытое защитным слоем иронии.

— Что вы стоите как памятник?! — крикнула она вдруг. — Пейте же!

Пальцы мои от неожиданности разжались. «Дипломат» остался на паркете.

— Не хочу! — так ребенок отказывается от ложки рыбьего жира.

Если эта женщина и не владела телепатией, то, по крайней мере, у нее был абсолютный слух: на удивление чутко она улавливала каждый шорох в моей душе и была настолько открыта, что мне на какое-то мгновение показалось, будто у нас с ней аура — одна на двоих. Я устыдился своего подозрения в возможном предательстве с ее стороны и взял стакан.

— Это коньяк, — она направилась к шкафу, — психотропных средств не держу.

— Я не псих.

— В это трудно поверить, — с платьем на плечиках, не говоря больше ни слова, она исчезла за дверью ванной комнаты.

Я увидел телефон на коврике у кровати. Надо немедленно позвонить в агентство! Квадрат эту кашу заварил, пусть он ее и расхлебывает. Залпом осушив стакан, я уселся в кресло, поставил аппарат на колени и принялся яростно вертеть диск.

Москва молчала.

— Звоните по межгороду? — она появилась в недорогом, но нарядном платье, причесанная, с блестящими от крема щеками.

— Мне не ответили, — смущенно оправдался я.

Коньяк, ни вкуса, ни запаха которого я не почувствовал, начал действовать: тепло размягчало тело. За сегодняшний день это была уже вторая доза — так, чего доброго, и спиться недолго.

Небо за окном почернело, набрякло, где-то вдалеке раскатисто ахнул гром, и от тугой, мощной волны холодного ветра задребезжали стекла.

Я ждал расспросов, но женщина молчала, поглядывая на часы. Не выдержав, я заговорил первым:

— Почему вы… не выгнали меня?

— Не из-за вас, — ответила она задиристо.

— Кому-то мстите?

— Без пошлостей, пожалуйста. И приведите себя в порядок. Вы в гостях у женщины, при этом совершенно не играет роли, через какую дверь вы к ней вошли.

Я улыбнулся. Впервые я не мог подобрать человеку прозвища. Для меня это кое-что да значило!

— Снимите куртку, я зашью, — она полезла в тумбочку за иголкой, будто заранее знала, что я подчинюсь.

— Спасибо.

Принимать душ я не рискнул. Наскоро побрившись, разделся до пояса и сунул голову под кран. Бесконечный рой вопросов одолевал меня. А если это — игра, и она все-таки послала горничную за помощью?.. Где-то (у Шейнина, кажется) написано про одну убитую горем женщину, потерявшую детей во время пожара. Поддавшись ее обаянию, следователь никак не хотел поверить, что она сама подожгла дом с детьми, чтобы получить за них страховку. «Шерше ля фам»!.. Но если моя хранительница окажется «ля фам», то я тогда совсем «шерше»…

Когда минут через пять я появился перед ней в максимально преображенном состоянии, рукав был уже зашит. Мне стало стыдно за пошлую фразочку о мести.

— Вы меня простите, я не хотел вас обидеть, — сказал я вместо благодарности, забирая куртку из ее рук.

— «Я не хотел…» — это у вас что, слово-паразит?.. Не хотели испугать меня, не хотели пить коньяк, не хотели пошлить… Чужой «дипломат» брать вы тоже не хотели? — Она посмотрела мне в глаза и серьезно добавила: — У меня сложилось впечатление, что вы ничего не хотите, а вас заставляют.

Я невесело усмехнулся:

— Это похоже на правду.

— Похоже?

Мне было нечего скрывать от нее. Я не вор, не убийца.

— Я хотел заработать немного денег и согласился перевезти этот «дипломат», — признался, не вдаваясь в подробности.

— Деньги пагубно влияют на личность, — согласилась она.

Небеса разверзлись: полило, потекло, застучало косыми струями. Возбужденные голоса убегающих прохожих долетали со двора.

Я стоял посреди номера, склонив голову, как провинившийся школьник, и совершенно не представлял, что делать дальше. Не оставаться же жить у нее. Но и уходить было нельзя.

— У вас красивое платье, — сказал, чтобы не молчать.

Она усмехнулась, в который раз посмотрела на часики и, подойдя к шкафу, стала повязывать на шею газовую косынку.

— У меня еще есть, — заверила ехидно, — могу вам одолжить.

Я искренне удивился:

— Зачем?

— Иначе, как в женском платье, вам отсюда не выйти. — Вслед за косынкой в руках у нее оказалось пальто. Я подскочил слишком поздно, она успела одеться сама. — Спасибо, — с присущей иронией оценила мой благородный порыв.

— Я что, похож на Керенского? Почему вы так решили?

Женщина поправила косынку, еще раз осмотрела себя в зеркале, со скрипом затворила дверцы шкафа и повернулась ко мне. В этом пальто она походила на рано повзрослевшую пионерку.

— Если человек врывается в номер к незнакомой женщине через балконную дверь, с багажом, представляющим государственную ценность, то сто против одного, что его усиленно ищут.

Она была недалека от истины.

— А с чего вы взяли, что мой багаж представляет государственную ценность?

— А герб, — сказала она как о чем-то само собой разумеющемся.

— Что?..

— Оттиск на пломбе в виде Государственного герба.

Не веря своим ушам, я подошел к «дипломату», оторвал его от пола и поднес к балкону. Возникло такое ощущение, будто в мои кишки плеснули кипятку. Потом отнялись ноги, и по лицу щекотно поползла струйка холодного пота…

На обеих торцевых свинцовых пломбах совершенно отчетливо был виден оттиск Государственного герба распавшегося Союза Советских Социалистических Республик.