"Один в чужом пространстве" - читать интересную книгу автора (Приходько Олег Игоревич)

14

Плохо честному человеку без милиции, но не в моем положении уповать на нее. Начальник — не исповедник, выслушает — не прослезится. Зачем ему кого-то искать, разоблачать, рисковать служебным положением, если — вот он, готовый преступник? Когда в каждом втором деле приходится выдергивать «Макарова» из кобуры — научишься думать, за что и с какой стороны подставлять лоб под пули. Особенно, когда одна сторона платит зарплату (пусть даже в три раза превышающую прожиточный минимум), а другая пятьдесят тысяч наличными за пустячок: ловишь, но упускаешь; стреляешь, но не попадаешь; отходишь за угол, покуда ребята потолкуют. Есть, конечно, и там закройщики шуб из моральных ценностей, но многие поумнели «в силу экономических объективных предпосылок», знают: сделаешь ты жизнь с товарища Дзержинского или с Мишки Япончика — в одной земле лежать. Герои умирают дважды: вначале их убивают враги, а спустя годы развенчивают те, за кого они сложили свои головы. Примеров тому не счесть, в милиции тоже газеты читают, поняли уже, что к чему. А с меня, дурака, что взять, кроме недокуренной пачки «Кэмела»?

Я еще помню, как, расшибив лоб о неприступную стену рахимовского авторитета, подался из УГРО в патрульную службу. «Доучусь, — думал, — спокойно, а диплом получу — видно будет». Но рука злопамятного майора оказалась намного длиннее, чем я себе представлял, там ведь — как в торговле: все повязаны…

Я спал и не спал. Едва закрывал глаза, перед взором появлялись назойливые спутники моих сновидений: призрак майора Рахимова и розоватые небесны^ образования, все больше походившие на нежные лепестки, чем на снежинки. В один из таких приступов сна я отчетливо увидел, определил даже на ощупь, что это были именно лепестки, и до меня стал доходить мистический смысл этого превращения: вишня! От услышанного телефонного разговора Слуги до чаепития с вареньем — целые сутки меня не покидало подспудное ощущение, что я обожрался этой ягодой. Я стал усиленно вспоминать все, что знал о ней: «Вишня в шоколаде» — ел… «Вишневый ликер» («Черри-брэнди», кажется) — пил… «Спелая вишня» — цвет соседских «жигулей» — ездил… Но ведь не конфеты же и не напиток имел в виду Слуга?!

Опасаясь переохлаждения организма, я встал и заходил по недостроенной квартире. Нужно было сматываться отсюда, и как можно скорее: под покровом ночи я мог добраться до какого-нибудь полустанка, а там электричками — до хутора Михайловского. Если меня возьмут, то пусть это произойдет на территории России.

Много думать вообще вредно, а тем более, когда думать уже нечем — выжал из башки все мысли, и теперь в ней пусто, как в карманах у нищего. Кстати, неплохо бы узнать, сколько в карманах у меня самого — не исключено, что часть пути придется преодолевать на попутках. «Деньги есть — Уфа гуляем, деньги нет — Чишмы сидим!..» С трудом разбирая в темноте достоинства купюр, я стал пересчитывать свою наличность. В одном из отделений бумажника лежал сложенный вчетверо листок из блокнота: «Ленинградская, № 609, 11.00. Не виляй, тебя пасут. Расчет на месте». Я пробежал глазами окаянную записку Хозяина, и вдруг… Не может быть!

Не может быть!

Я посветил зажигалкой. Совершенно неожиданная, бредовая версия, но никакая сила на свете уже не могла заставить меня отказаться от ее проверки: по фактуре, крупной перфорации, алфавитному срезу с правой стороны, широкой голубой линейке листок напоминал тот, который я обнаружил в пепельнице «фолькса»!.. Что это — одинаковые блокноты у немца и Хозяина? По теории больших чисел почти исключено, подобно попаданию бомбы в одну и ту же воронку дважды.

«Если только я окажусь прав!.. Если только… Значит, формулы писал не немец?..» Лихорадочно соображая, чем для меня может обернуться идентификация блокнотных листков, я почти бегом преодолел пролеты небоскреба.

Земля встретила своего блудного сына неприветливо: сырость, холодный ветер, грязное месиво возле сваленного в кучу строительного хлама, лужи, отливающие лунной синевой… Ищи иголку в стоге сена! Тут и человека не найти. Интересно, когда восход солнца?.. Я посмотрел на «командирские». Стрелки, намазанные фосфором, светились в темноте, но и только: механизм стоял. Чтобы осветить огромную стройплощадку, нужен был как минимум олимпийский факел, а не моя зажигалка. Ветром записку могло занести в лужу, и тогда бумага размокла, чернила расплылись… Так или иначе, а, как говаривал Квадрат, «под сидячую жопу коньяк не течет». Нужно было на что-то решаться: ждать, пока рассветет, или уносить ноги, пока не рассвело. Прикидывая «за» и «против», я опустился на ту же ступеньку, на которой сидел перед своим восхождением к звездам, и закурил. Постепенно глаза привыкли к темноте, и задача найти бумажку показалась мне не такой уж неосуществимой.

С «Кэмелом» в зубах гусиным шагом я стал продвигаться в направлении ветра. Именно в этом направлении были сложены бетонные перекрытия, которые могли послужить препятствием хотя бы одному клочку разорванной записки. Иногда сердце мое радостно замирало, реагируя на светлые предметы, но всякий раз они оказывались не тем, что я искал. Я с трудом передвигал отяжелевшие от налипшей на кроссовки грязи ноги; перепачканные, замерзшие пальцы не слушались, но я так увлекся поиском, что не заметил, как со стороны востока темнота стала растворяться: Всевышний, стремясь развеять мои сомнения в его существовании, приходил на помощь. Осмотрев двор перед фасадом и ничего не найдя, я почувствовал отчаянное желание завыть на луну. Не знаю, чем это было вызвано — подсказкой ли свыше, следованием ли Квадратовой поговорке, а может быть, моим природным упрямством, — но я искал, твердо зная, что разорванные листки так же подчиняются закону сохранения материи, как и разыскиваемые повсюду охранники частных агентств…

На поиски ушло часа два.

Маленький скомканный обрывок бумаги лежал почти рядом со ступеньками парадного; ветер прижал его к основанию бетонных перил, так что метров пятнадцать захламленной площади я обшарил вхолостую. Остальные куски унесло в неизвестном направлении и, несмотря на то, что развиднелось, на поиски их у меня не осталось сил. Окоченевшими пальцами я развернул бумажку… Для того, чтобы идентифицировать ее с запиской Хозяина, потребовались бы стахановские усилия целого штата криминалистической лаборатории, да теперь я уже и не знал — что, кроме удовлетворения любопытства, могла бы мне дать такая идентификация. Но, пробежав глазами оставшиеся цифры, я вдруг увидел, что труд мой был не напрасен:

Cherry!..[11] Да не останься ничего, кроме этого слова, и то стоило ползать на карачках по грязи, не спать и мерзнуть!

Cherry!.. В какой бы связи с остальными знаками ни находилось это слово, оно было именно тем, что я неосознанно искал в «фольксвагене». Не прочесть его сразу было так же непростительно, как соглашаться перевозить груз в чужом чемодане. Но раз уж я согласился, то должен узнать наконец, что это за груз.

Вне всякого сомнения, записка приближала меня к этой тайне!

— Алло, Валерия?.. Извините, что разбудил…

— Что-нибудь слу…

— Нет, нет, все нормально! Мне нужно срочно увидеться с Толиком.

— С кем?

— С вашим импресарио. Я жду его на… ближайшем рынке.

Назначая место встречи, я руководствовался аксиомой «самое приметное место — самое неприметное», хотя риск, конечно, был. В платном туалете неподалеку от рынка я привел себя в надлежащий вид: побрился, отмыл от грязи кроссовки, и хоть не дышал свежестью, как майская роза, но в толпе ранних покупателей ничем не выделялся. Зная Валерию, я был уверен, что она разыщет Толика быстро и, прохаживаясь между торговыми рядами, держал входы в павильон под постоянным контролем.

Рынок поражал изобилием. Несмотря на безбожные цены, покупатели подолгу не торговались, зато позволяли себе придирчиво выбирать продукты, почти не отличавшиеся по качеству. Я околачивался здесь уже час и наверняка примелькался, поэтому вынужден был обзавестись полиэтиленовым пакетом и, обходя старушек с овощами и фруктами, покупать что-то в мизерных количествах.

К тому времени, когда явился импресарио, пакет был наполовину заполнен яблоками, апельсинами, зеленью, виноградом и еще черт знает чем — всем понемногу.

— Вы на машине? — поздоровавшись с Толиком за руку, спросил я.

— А як же!

— Пройдемся, — я направился к цветочному ряду (не стоять же на виду!). — Толик, вчера вы сказали Валерии, что встретили знакомого физика…

По его оглядке, по чуть заметному, осторожному кивку в ответ я догадался, что Валерия наставляла его не задавать лишних вопросов, во всяком случае, он не без видимого удовольствия примерял на себя маску шпиона.

— Расслабься, — подмигнул ему я, переходя на «ты», — все о'кей!.. Ты не мог бы меня с этим физиком свести?

Я вовсе не был уверен, что мне нужен именно физик: формула на обрывке листка была явно химической. Но Европейский конгресс, участники которого жили в «Ленинградской», подсказал мне решение. «Нет, так нет, — рассудил я, — чем черт не шутит? Встретил он его в гостинице (я еще отметил тогда, что плащ Толика не намок, значит, под дождем они не стояли), а раз тот имеет отношение к конгрессу — глядишь, и разберется, с чем эту "вишню" едят!»

— Та мог бы, чого ж ни? — Толик сдвинул тирольку на лоб и поскреб в затылке. — Розшукаты його трэба.

Говорил он неуверенно, это меня насторожило:

— Он живет не в Киеве?

— Та ни, кыйивськый вин…

— Он участник конгресса?

Толик посмотрел на меня, как на придурка, улыбнулся:

— Та кому вин на цьому конгрэси потрибэн?.. Он там знайомых шукав. У мэнэ двадцать пьять карбованцив заняв, та и пишов. Пье дуже цэй хфизык. Горилку пье.

Это было и хорошо, и плохо. Плохо не только для физика, но и потому, что его можно было не застать в здравом уме и твердой памяти. Хорошо — потому что из пьющего легче вытянуть нужную информацию.

— Дэсь був телефон… — Толик достал из кармана потрепанную записную книжку,

— Вызвони его, Толик, — попросил я. — Очень нужно!

— Ага, ось… Корзун Александр Иванович, доктор физычно-матэматычных…

— Доктор?! — сочетание столь высокой научной степени с пристрастием к алкоголю и выпрашиванием четвертаков у знакомых администраторов произвело на меня ошеломляющее впечатление. — Звони!

Я купил две белые и одну красную розы на длинных ножках и вернулся к Толику.

— Отвезешь меня в какое-нибудь тихое кафе с выпивкой. Есть тут такое?

— Як грязи! — заверил он.

— Пригласи его под любым предлогом.

Мы вышли на улицу, где среди множества машин стояла знакомая 17–24. Я скрылся в салоне; Толик направился в телефонную будку. Говорил он долго — это обнадеживало, по крайней мере, означало, что физик дома и в состоянии ворочать языком. Отъехала грязная «победа», перекрывавшая обзор, и я увидел импресарио в будке. Поймав его взгляд, быстро щелкнул себя по подбородку, полоснул ребром ладони по шее, растопырил большой и указательный пальцы, что на языке, понятном во всем мире, означало: «Пусть не сомневается: напою под завязку!» Толик кивнул…

— Усэ гаразд! — сказал бодро, вставляя ключ в замок зажигания.

— Спасибо.

— Та нэма за що, — повернувшись назад, он аккуратно вывел «волгу» со стоянки и выехал на улицу. — Я вас в кафе отвезу, вин як раз там рядом живэ.

— Как он выглядит, этот Корзун? Импресарио задумался, пожал плечами:

— Такий… лет пятьдесят, вэлыкый, сывый. В окулярах… Та я ж вас познайомлю!

— Нет. Ты там не маячь. Я его сам узнаю.

Толик свернул на площадь и стал забирать круто вверх по булыжной мостовой.

— А вы в милиции працюетэ? — не удержался от вопроса.

Либо он был простаком, либо — хитрецом. Я склонялся к первому, но, скорее всего, в нем уживались тот и другой. Такие умеют вертеться, не зарываются, у них масса знакомых — талант общения позволяет им легко обрастать нужными связями и пользоваться расположением. Думаю, и химик знакомый у него бы нашелся, а уж завмаг местного супермаркета наверняка лучший друг! Их свобода и независимость держатся на двух главных качествах, покладистости и неспособности обижаться. Я люблю таких людей, с ними легко и просто.

— Не совсем в милиции, — ответил ему, — хотя и рядом.

Проникшийся сознанием важности и секретности своей миссии, он многозначительно кивнул и покосился в зеркальце заднего вида…

Кафе, у которого мы остановились, размещалось в полуподвальном этаже «сталинского» дома и называлось «КАШТАН» (что у меня тут же трансформировалось в «кафешантан»).

— Жене отвези, — отдал я Толику пакет с фруктами.

— Та нэ трэба, хиба ж вона витаминив нэ йисть! — запротестовал он, покраснев от смущения.

— Бери, бери, куда мне с этим?.. А цветы Валерии отдай.

— Ну, спасыби…

Я оглянулся по сторонам, выскользнул из машины.

— Слушай, Толик, — наклонился к окошку, — ты через часок не освободишься?

Он посмотрел на часы.

— Зараз мэни Валерию Брониславну на рэпэтыцию пидкынуты трэба, — сказал уклончиво.

— И ладно! Подкинь, а потом — я тебя прошу! — подожди нас с Корзуном… вон там, идет?

Мне было неловко использовать его в качестве личного шофера, но не болтаться же по центру города средь бела дня! Дальнейшие планы целиком зависели от предстоящей встречи. Проводив «волгу» взглядом, я скрылся за тяжелой дверью «кафешантана».