"Мозаика судеб" - читать интересную книгу автора (Виктор Барбара)

9

Дина босиком брела по самой кромке воды, ей доставляло наслаждение шагать то по горячему, сухому, то по холодному, смоченному приливом песку. Тысячи и миллионы лет накатывались волны на этот берег, и Дине вдруг показалось, что она причастна к этому движению времени. Она широко раскинула руки, подставляя себя ветру, она дышала одним дыханием с дыханием океана.

С каждым днем утрата отца все сильнее ощущалась ею. Эта потеря как бы заглушила все остальные мысли, которые не оставляли ее с момента выписки из больницы. То, что она выжила после аварии, перешагнула грань между жизнью и смертью, наполнило все ее существо удивительным чувством радости, она поняла, как прекрасно все, что ее окружает, – солнце, океан, песок, на котором отпечатались ее следы. Мать сидела поодаль на песке, читала книгу, рядом с ней стояла плетеная корзина с закусками. Дине не хотелось приближаться к ней, она боялась потерять только что обретенное чувство свободы.

Процедура похорон отца потускнела в ее памяти, исчез наконец из виду Джошуа. Она как бы родилась вновь. И вот рядом с нею самый близкий ей человек – ее мать. Дина нарочно, чтобы привлечь внимание матери, побежала навстречу волне, пенный гребень сбил ее с ног. Габриэла вскрикнула от страха и бросилась к дочери, увязая в песке, а она выскочила из воды, красивая и обновленная, как родившаяся из пены морской Афродита.

Они мирно прожили бок о бок три дня, болтали о всякой ерунде. Этим утром, когда мать предложила устроить пикник на берегу, Дина решила, что наступило время для решительного разговора.

Габриэла любовалась своей дочерью, одновременно сознавая, что почти ничего не знает о ней. Ее Дина превратилась в привлекательную, соблазнительную юную женщину. Она явно выделялась округлыми формами среди своих худосочных сверстниц. Дина получила в наследство от матери пышную грудь, широкие бедра… Хотя в Париже Габриэла даже слегка стеснялась своей внешности, полагая, что она шокирует вкусы утонченных французских мужчин. Но, глядя на дочь, она в очередной раз убедилась, что делала это зря. Нет ничего более привлекательного для любого мужчины, чем подлинная женственность.

– Дина, тебе еще вредно так много двигаться, так что перестань бегать, – обратилась Габриэла к дочери. – Доктор прописал тебе отдых.

– Я делаю что хочу, – ответила Дина и заглянула в корзинку. – Что у нас там есть?

– Арахисовое масло, бутерброды с тунцом, яблоки, бананы, – перечисляла Габриэла, надеясь угодить дочери.

– Ну, ладно! – Дина улеглась на песок, опершись на локти, и принялась опустошать корзинку.

– Если тебе хочется что-нибудь еще, я принесу. Дом недалеко.

– Да нет, не надо, – снисходительно остановила ее Дина. – Мне хватит и этого. – Она впилась своими крепкими зубами в бутерброд. – Помнишь, когда мне выправляли прикус и во рту было полно железных скобок, я не могла есть это масло?

– Конечно, ты тогда едва с ума не сошла, – с улыбкой сказала Габриэла.

На сердце Габриэлы потеплело от этих воспоминаний, и еще ей было очень приятно, что начала их Дина.

– Тогда тебе было тринадцать, – сказала Габриэла.

– И до тринадцати лет я была так счастлива. Мне было так хорошо!

– А потом?

– А потом стало плохо, – жестко заявила Дина.

– И почему?

– Потому что вы решили развестись, и в нашем доме началась война.

Габриэла с досады так прикусила губу, что почувствовала во рту вкус крови.

– Да, это было ужасно, – согласилась она. – И так глупо с нашей стороны, что мы надеялись все это скрыть от нашего ребенка. Чтобы выяснять свои отношения, что всегда кончалось оскорблениями и криком, мы садились в машину и ездили по незнакомым кварталам, выливая друг на друга накопившуюся ненависть, и возвращались домой опустошенные.

– Это ты была во всем виновата, а не папа, – вдруг заявила Дина.

Это было так неожиданно, что Габриэла буквально окаменела.

– Почему я?

Дина взглянула на мать, потом снова взялась за бутерброд.

– Ты зря тогда все не выложила мне. Я была уже не маленькая. Тогда бы мне было легче все это пережить. Но ты не думала обо мне, ты хотела избавиться от папы и заняться своей драгоценной работой. На меня тебе было наплевать!

– Дина, прошу тебя, не надо так резко. Конечно, я думала о работе, потому что уже решила расстаться с твоим отцом, а он постоянно предупреждал меня, даже в твоем присутствии, что, если я оставлю его, он не даст мне ни цента.

– Тогда почему ты ушла?

Габриэла откровенно ответила:

– Мы оба старались сохранить семью ради тебя. Но это оказалось нам не под силу. Я ушла потому, что решила жить так, как я этого хочу. А почему ты бросила меня? – неожиданно спросила Габриэла.

– Потому что он был моим отцом!

Дина внезапно вскочила, выпрямилась во весь рост. Она казалась такой сильной и независимой.

– Ты доставила папе столько страданий! Он не ожидал от тебя такого подлого удара.

Слова Дины возмутили Габриэлу:

– Ты не имеешь права судить нас! Мы все страдали, а не только твой отец! Почему ты обвиняешь только меня?

Дина резко повернулась к матери.

– Конечно! – сказала она с сарказмом. – Говори что хочешь, ведь отец ничего не может тебе возразить!

Габриэла промолчала, боясь, что дальнейший разговор только еще больше ухудшит их отношения. Она долго смотрела на птиц, кружащихся над буйком, и обратилась к Дине:

– Как ты думаешь, что делают там эти птицы?

– Что с тобой? С каких пор тебя так заинтересовали птицы? Закон природы. Каждая птица хватает, что может. Ты тоже хотела ухватить свой кусочек жизни! Не выводи меня из себя, а то я уйду.

Ее слова, вызывающий тон были для Габриэлы ударом ниже пояса.

– Как ты смеешь так говорить?!

– Могу! Имею на это право. Папа был героем, в одиночку воевал с преступностью, и настоящая американская жена должна была всеми силами поддерживать его, а не бежать из дому в поисках работы.

– Ты истинная американская дочь своего американского папаши!

Дина с вызовом смотрела на мать.

– Я не понимаю, зачем ты цепляешься за меня? Тебе ведь легче жить одной, без дочери!

Габриэла не могла больше слушать слова дочери, так больно ранящие ее, и, сделав над собой усилие, попыталась поставить точку в их разговоре.

– Я люблю тебя, – сказала она, пытаясь пробить невидимую стену отчуждения, воздвигнутую между ними.

– Нет, ты меня не любишь и никогда не любила.

Габриэла в гневе сжала кулаки и с удивлением заметила, как по пальцам стекает арахисовое масло из раздавленного в руке бутерброда.

– Ну что, теперь тебе стало легче? – спросила она дочь. – Ты не соображаешь, что говоришь! – Дина попыталась возразить, но Габриэла жестом остановила ее: – Я любила твоего отца, и он любил меня, и мы были счастливы.

– А я была счастлива, когда вы развелись и мы остались с папой вдвоем! Он возил меня по театрам, по музеям, интересовался моими делами и советовался со мной, как со взрослой…

– И знакомил со своими любовницами, – не удержалась от язвительного выпада Габриэла. Эта фраза вырвалась у нее неожиданно. Она сразу же пожалела о том, что произнесла ее. Ей показалось, что Дина вот-вот даст ей пощечину, поднимет руку на мать, и она инстинктивно отстранилась от собственной дочери.

– Не оскорбляй его, он мертв, – тихо сказала Дина.

И они обе, две женщины, поняли, что человек, которого они любили, похоронен, лежит в земле и их страсти вокруг него бессмысленны и только приносят им душевную боль.

Они долно сидели молча, и Габриэла не вытирала слез, медленно текущих по ее щекам.

– Что бы ты ни думала обо мне и об отце, знай, что я всегда любила тебя.

– Чувства – это еще не все.

– А что же еще?

– Хотя бы капелька понимания.

– Может быть, в отношениях матери и дочери наступает момент, когда между ними возникает непонимание?

– Кажется, в нашем случае момент растянулся на годы, – проронила Дина. – Меня вообще удивляет, что в тебе вдруг проснулись материнские чувства. Может быть, тебе же будет легче, если мы окончательно расстанемся?

Неужели в памяти дочери не сохранились добрые воспоминания об их прошлом. Но ведь были у них с Диной и свои прекрасные моменты. Они любили выбирать в женских журналах необычные кулинарные рецепты и вместе готовить на кухне что-нибудь вкусненькое, подолгу листали журналы мод, выбирая для Дины наряды для взрослой жизни, шептались в постели о соседских мальчиках. Неужели ничего этого не было в их жизни?

– Отец заботился обо мне, – заявила Дина, – а ты нет, и не надо ничего усложнять.

– Это не так, – запротестовала Габриэла.

– Тебе куда лучше удавалась роль дочери, чем матери.

В первый раз за все это время Дина упомянула дедушку и бабушку. К такому повороту Габриэла как раз оказалась готова.

– Ты отказывалась навещать моих родителей, – бесстрастно заметила она. – Я понимаю, дети не любят больных людей, так что если я кажусь тебе куда более достойной дочерью, чем матерью, то это потому, что ты сама порвала с ними. – Она потянулась и тронула дочь за руку. – Я не могу поступить, как ты, – они нуждаются во мне.

– Мой папа тоже нуждался в тебе, но он остался один. Он так страдал… – тихо сказала Дина.

– Сомневаюсь. Он, по-видимому, быстро нашел Адриену.

– Он все равно чувствовал одиночество, – упрямо возразила Дина.

– Это я осталась одна, это у меня никого рядом не было.

Сказала и сообразила, что допустила грубейшую ошибку. Габриэлу бросило в краску. Дина тут же схватилась за эту ниточку:

– Ну, тебе грех жаловаться. Ты даже на похоронах папы пользовалась таким успехом!

Габриэла замерла, решив положить конец этому допросу – по крайней мере на эту тему.

– Знаешь, к чему я склоняюсь, Дина? Ты выискиваешь любую причину, чтобы только обвинить меня, за любую соломинку хватаешься. Наперекор фактам, вопреки рассудку. Чтобы только скрыть истинную причину, ради которой ты и осталась с отцом.

– И какая же это причина, если ты такая проницательная?

– Не такая уж я проницательная, но мне кажется, что, оставшись с отцом, ты многое выигрывала в денежном вопросе. Ну, и в социальном статусе… Мне кажется, ты пошла туда, где тебе предложили самую высокую плату.

– Я решила остаться с отцом, потому что у него было все, что мне было нужно! – воскликнула Дина.

Немного громче, чем следовало, немного истеричнее, отметила про себя Габриэла.

– Я нужна тебе, – сказала Габриэла.

Дина резко отшвырнула сандвич в сторону, выпрямила спину, лицо ее напряглось, губы чуть подрагивали.

– Значит, ты хочешь услышать правду? Хорошо, я скажу. Я все скажу. До конца… Да, есть причина, почему я осталась с отцом, почему возненавидела тебя!..

Дина заплакала навзрыд.

Деньги, супружеские измены, выяснения отношений, борьба за самоутверждение не стоили одной слезинки несчастной девушки. Сердце у Габриэлы отчаянно заныло – ясно было, почему она не выдержала и расплакалась, и эта твердая уверенность в том, что рано или поздно речь зайдет о том подлом письме, некая обреченность, вдруг нахлынувшая жалость так подействовали на нее, что она тоже разрыдалась. Так они сидели на песке и ревели. Наконец мать первая справилась со слезами.

– Я очень люблю тебя, – прошептала она на ухо дочери. Габриэла судорожно вздохнула. – Теперь все будет хорошо.

Полжизни она ждала этого момента. Восемнадцать лет! Габриэла со дня рождения Дины верила, что настанет срок, и ей доведется прижать к сердцу взрослую дочь. Кто мог подумать, что путь до этой минуты будет таким трудным!

– Ты во многом права, – вздохнула она. Слезы текли по щекам. – Я в самом деле вряд ли была хорошей матерью, но это потому, что я очень боялась потерять тебя. Я бы никогда не рассталась с тобой, если бы не крайняя необходимость. Это было все равно, что сердце разорвать пополам. Может, потому что я не от тебя бежала, а от себя.

– Не такой уж плохой матерью ты была, – сквозь всхлипывания возразила Дина.

Они начали успокаиваться, высморкались, утерли слезы, потом долго сидели рядом – Габриэла обнимала дочь за плечи.

– Оказывается, ты все знала о моем ребенке, – неожиданно сказала Габриэла, – которого я когда-то отдала на воспитание.

Дина ахнула и отпрянула от матери.

– Откуда? – спросила она, дюйм за дюймом все больше отодвигаясь от матери. Ее взгляд беспокойно шарил по простору океана.

– Клер попросила меня побывать в доме твоего отца, чтобы забрать кое-какие бумаги, документы, в которых она нуждалась. Среди них лежала копия письма. Твой отец, оказывается, со всего снимал копии, я даже не знала об этом.

– Мне невыносимо говорить об этом! – закричала Дина, вскочила и побежала к воде. – Дело совсем не в этом письме!

Чайки, облепившие буек и мирно покачивающиеся на волнах, вдруг всполошились и, как бы в ответ на громкие человеческие голоса, огласили пространство резкими, неприятными криками.

– Нет, именно в нем! Потому что из-за него я стала тебе чужой, – не выдержав, тоже перешла на крик Габриэла, вскочила на ноги и бросилась за Диной к полосе прибоя.

– Я причинила тебе боль, ради Бога, прости! Но почему мы не можем спокойно поговорить обо всем?

Она пыталась поймать Дину, но девушка ускользала от нее.

– Зачем ты его прочла? Папа написал письмо мне! – продолжала кричать Дина, вырываясь из рук матери.

– Пожалуйста, Дина, пойми, – умоляла она, – что это письмо принесло столько вреда нам всем.

Но Дина в ответ опустилась на колени и стала злобно хватать горстями мокрый песок и водоросли и швырять их в мать.

– Чего ты хочешь? Чтобы я ушла и не пыталась объясниться с тобой? – спросила Габриэла, опускаясь на песок и дрожащей рукой дотрагиваясь до плеча дочери.

– Не угрожай мне! – отпрянула от нее Дина, вскочила и бросилась бежать по воде. Она выкрикивала что-то, но ветер, который трепал пряди ее волос, забивал ими ей рот, относил ее слова в сторону. Габриэла догнала дочь, схватила ее, прижала к себе, но девушка яростно сопротивлялась, вырываясь из ее объятий.

Габриэла пыталась как-то утихомирить Дину:

– Кричи, оскорбляй меня! Ты же меня ненавидишь! Но выслушай меня, позволь мне все тебе объяснить!

– Он бы никогда на тебе не женился, если бы все знал, – всхлипнула Дина.

– Он все знал. До того как мы поженились, я во всем ему призналась, – грустно сказала Габриэла.

Дина пыталась вытереть слезы, но только размазала грязь по лицу:

– Ты лгунья!

Гнев охватил Габриэлу:

– Вокруг этой истории нагромоздили столько лжи и подлости, но я говорю тебе чистую правду! – Она уже не была той испуганной и застенчивой итальянской девушкой, попавшей в беду много лет назад. – Дина Мэри Моллой, я клянусь, что он все знал! Клянусь, что я не совершила тех подлостей, о которых он тебе наговорил! Конечно, я наделала в юности ошибок, потому что мною руководил страх, я говорю тебе с полной ответственностью, что очень хочу, чтобы ты вернулась ко мне!

В полной растерянности, как будто сразу лишившись сил, Дина положила голову матери на плечо.

– Почему он умер? Почему это случилось? – бормотала она. – Почему… – Голос Дины сорвался, она замолчала, но Габриэла догадалась, что она хотела сказать, и закончила за нее:

– Почему он ушел из жизни и оставил нас одних разбираться во всем?

Она прижала к себе Дину и принялась утешать ее:

– Все будет хорошо. Вдвоем мы справимся, девочка.

– Откуда ты можешь знать? – плача, прошептала Дина.

– Потому что я люблю тебя, и у меня есть ты, а у тебя есть я. – Габриэла бумажным носовым платком промокнула Дине глаза и вытерла ей нос.

– Ты могла и со мной так поступить, – сквозь всхлипывания тихо сказала Дина.

– Я бы никогда не рассталась с тобой. Ты моя единственная…

– А как же другой ребенок? В чем разница между нами?

– Разница есть, – сказала Габриэла, не зная, стоит ли объяснять Дине, что дело не в кровных узах. Мало выносить и родить ребенка, надо полюбить и вырастить его, как это сделали с Дарьей в семье Келли.

Они ушли от полосы прибоя, туда, где песок был теплым и мягким. Их охватило чувство покоя. Обе устали от долгого бурного разговора и пережитого взрыва эмоций. Габриэла растянулась на песке, а Дина примостилась с нею рядом.

– Помнишь, как ты, когда была маленькой, любила с головой закапываться в песок и тихо лежала, дыша через тростинку. А я пугалась и повсюду искала тебя.

Девушка молча кивнула, слабо улыбнувшись в ответ.

Как странно сложилась жизнь! Пит, который причинил столько зла Габриэле, в то же время в чем-то помог ей вырастить и полюбить Дину. Первый ребенок не вызывал в Габриэле никаких чувств, кроме желания скорее забыть о его существовании, а Дина росла на ее глазах, в благополучном доме благодаря деньгам, заработанным Питом.

– Ты мне так и не ответила на мой вопрос, – осторожно напомнила Габриэла.

– О чем ты? – не поняла Дина.

– О том, чтобы начать новую жизнь вместе.

– Я еще не решила.

– Ты же ничего не теряешь, если мы сделаем такую попытку.

– Действительно, терять мне нечего, – невесело согласилась Дина.

– Тогда давай попробуем?

Дина в задумчивости пересыпала песок из одной руки в другую, песчинки струйками текли меж ее тонких пальцев.

– Вероятно, я поеду в Европу после окончания занятий. Мы уже обсуждали это с Адриеной, когда я была в больнице. Она хочет отправиться туда вместе со мной.

Габриэла на мгновение почувствовала, что почва уходит из-под ног, но быстро справилась с собой.

– Неплохая идея, – сказала она бодро.

Дина вдруг резко сменила тему:

– Но ты должна мне все рассказать. – Она опять легла на спину, закинула руки за голову. – Пойми, что папа если и старался причинить тебе боль, то только потому, что сам очень страдал. – Дина запнулась, слова давались ей с трудом. – Мы же были достаточно близки с тобой, мама, чтобы ты могла мне довериться.

– Мне это не приходило в голову, – честно призналась Габриэла.

– Ты ошибалась.

– Теперь я это поняла.

– Нам следовало бы быть честнее друг с другом, – сказала Дина.

– Ты права, – согласилась Габриэла, но ей все-таки хотелось хоть как-то защитить себя. – Я и представить себе не могла, что Питер так сможет поступить и унизить меня в твоих глазах. Я хотела сделать как лучше, чтобы не тревожить тебя своими тайнами.

Дина погрузилась в долгое молчание. Солнце пригревало, легкий ветерок приятно овевал кожу. Но полного покоя не было, какое-то напряжение между матерью и дочерью сохранялось.

– Ник – приятный парень, – вдруг произнесла Дина.

– Да, Ник симпатичный, – сказала Габриэла с безразличием.

– Ты любишь его?

– Конечно, нет, – не раздумывая ответила Габриэла, потом улыбнулась. – Но если честно… Мы же договорились говорить только правду?

Дина кивнула.

– Если честно, я в него влюблена.

– Тогда почему ты уезжаешь?

Габриэла вздохнула и, облокотившись на локти, устремила взгляд в небо.

– Потому что все надо делать последовательно. Мне надо было уладить наши с тобой отношения, потом я хочу разобраться сама в себе, у меня полный разброд в душе еще с тех пор, как развалилась наша семья. – Она сделала паузу. – А дальше? Кто знает, что будет дальше?

– А ты любила ее?

– Кого?

– Свою первую дочку.

– Я практически ее не видела.

– А когда я родилась, ты меня сразу полюбила?

– Конечно! – Габриэла откликнулась без малейшего колебания. – Еще до твоего рождения я любила тебя.

– Знаешь, мама, – задумчиво произнесла Дина, – вначале мне было очень жаль ее, когда я прочла письмо папы. А потом жалость куда-то ушла. Я решила, что ей повезло, что она не осталась жить в нашей сумасшедшей семье. – Она усмехнулась. – Я имею в виду, что не очень-то легко носить фамилию Моллой. Правда? Мы все время старались что-то изменить в своей жизни. Папа стремился стать губернатором штата, тебе тоже нужно было переделать свою судьбу, не важно ради чего! Я вообще мнила себя гением. Вот и подобралась команда фанатиков-мечтателей.

– Не преувеличивай, – мягко возразила Габриэла, – это не фанатичность, это другое. В каждом человеке должна присутствовать неудовлетворенность собой. Поверь мне, таких семей, как наша, очень много. – Габриэла вздохнула. – Ты будешь сообщать мне о своих делах и планах?

Внезапно она почувствовала себя готовой вновь расстаться с ребенком, которого только что обрела.

– Разумеется. Может быть, я даже навещу тебя в Париже.

Габриэле стало ясно, что выбор уже сделан.

– В любое время, Дина. – Она нежно погладила дочь по щеке. – Странно, что я вновь собираюсь расстаться с тобой.

– Сейчас мы расстаемся иначе и по другой причине.

Слезы брызнули из глаз Габриэлы.

– Я люблю, люблю тебя, – повторяла она.

– И мне, и тебе нужно время, – рассудительно сказала Дина.

– Ты будешь заканчивать Бремптон или переведешься?

– Закончу, несмотря ни на что, – твердо заявила Дина.

– Тебя расстроило то, что я все-таки предпочла вернуться в Париж?

– Нет. Ты же не останешься там навсегда? – Она вопросительно и немного лукаво взглянула на мать.

– Может, не навсегда, но на долгое время. Все-таки меня там ждет работа, которая мне по душе.

– Тебе стоит задуматься еще кое о чем, – заметила Дина со взрослой серьезностью. – С годами ты не становишься моложе.

На это Габриэле нечего было возразить.

Они не произнесли ни слова, но мысленно обе решили, что пора покинуть берег и вернуться домой. Молча они собрали вещи, держась за руки, перешли через песчаные дюны и вышли на дорогу, ведущую к Иджипт-лейн.

На ступенях дома Дина наклонилась, чтобы стряхнуть с ног налипший песок, и Габриэла еще раз с удовольствием оглядела свою взрослую, полную очаровательной женственности дочь. Ее пристальный взгляд смутил Дину, и она резко сказала:

– Я поднимусь наверх, приму душ.

Габриэла едва удержалась, чтобы не дать дочери совет быть поосторожнее с еще незажившими швами и напомнить, что вечером они собирались сходить в кино, но одернула себя, боясь, что Дина посмеется над тем, как быстро она вошла в роль заботливой мамаши. Она прикусила губу и промолчала. Дина так же молча поднялась по лестнице в свою комнату и закрыла дверь.

В глаза Габриэле били лучи послеполуденного солнца, заливающие гостиную сквозь широкое окно. Она ощущала какую-то светлую печаль, радость сближения с дочерью и горький привкус новой разлуки. Как много раз ей приходилось испытывать в жизни подобные двойственные чувства! До этого ее последнего приезда в Нью-Йорк Габриэла смотрела на себя со стороны скорее еще как на девушку, а не на женщину средних лет, имеющую взрослую дочь. Ирония судьбы заключалась в том, что перешагнуть психологический барьер от девушки к женщине ее побудило – ни смерть Пита, ни даже удачно выигранное сражение за свою дочь, а решение расстаться с Ником. Странно, что их любовная связь доказала ей со всей ясностью, что ничто в этом мире не вечно.

– Неужели ты думаешь, что сможешь все это увезти? – спросила Габриэла, вынося очередной чемодан и ставя в ряд с остальными вещами возле машины.

Адриена засмеялась:

– Надеюсь, – правда, автомобиль накренится на одну сторону, это уж точно.

На пороге появилась Дина со стопкой чистого постельного белья в руках.

– Придется положить его на заднее сиденье. В мой чемодан оно не поместится.

– Вряд ли туда что-нибудь еще поместится, – откликнулась Габриэла, освободив дочь от ее ноши.

Дина раздраженно отмахнулась от назойливой мухи.

– Всегда так получается, что при отъезде багажа почему-то больше.

– Это все потому, что ты каждый раз привозила кучу новых вещей, – заявила Адриена и добавила: – Ну, вся в отца! Он тоже не мог расстаться с ненужным хламом и все хранил.

– Может быть, и так! – не желая спорить, согласилась Дина.

Они с Габриэлой пытались разместить вещи в машине.

Наконец эта работа была закончена, и женщины могли вздохнуть с облегчением.

Они все втроем стояли около машины, чувствуя скованность, никто из них не решался первым начать прощание. Габриэле было очень жарко, капли пота покрывали верхнюю губу, на щеках остались грязные полосы, свежая царапина пересекала лоб. Она вытерла влажную ладонь о белые шорты, прежде чем протянуть руку Адриене.

– Ты уверена, что моя помощь вам больше не потребуется?

– Все в порядке, – за Адриену ответила Дина. – У тебя еще куча дел, тебе же завтра улетать.

– Ни о чем не беспокойся, – добавила Адриена. – Мы прекрасно доберемся. А если я устану за рулем, мы остановимся где-нибудь на ночь.

Габриэла обняла дочь:

– Мы расстаемся, но я надеюсь получить от тебя весточку, когда ты соберешься в Европу. И все-таки ты, может быть, заглянешь в Париж?

– Может быть, – ответила Дина и вдруг хлопнула себя по лбу: – Я же оставила свой рюкзак с учебниками! Видишь, как жажду я вернуться в колледж, – пошутила она и побежала в дом. – Сейчас вернусь!

– Кто-нибудь подбросит тебя до аэропорта? – спросила Адриена, как только Дина удалилась.

– За мной пришлют редакционную машину. – Габриэла старалась выглядеть беззаботной. – Адриена, я не знаю, как тебя благодарить. Ты мне так помогла!

– И ты мне тоже, – ответила Адриена, – особенно тем, что отнеслась с пониманием к моей дружбе с Диной.

– Ты много для нее значишь.

– Как и ты.

– Может быть, по крайней мере, я надеюсь на это, – тихо сказала Габриэла.

– Конечно, это не мое дело, – начала Адриена, – но она уже взрослая. Пора тебе, Габриэла, подумать и о себе.

– Конечно, я об этом думаю.

– Тогда тем более будь осмотрительна.

Габриэла не отозвалась на этот намек на ее поступок, который она сама уже сочла ужасной ошибкой, и перевела разговор на постороннюю тему:

– Вам с Диной обязательно понравится в Европе.

– Конечно. Я ведь не была и в половине мест, которые она собирается посетить.

– А для Дины все вообще будет ново… – Габриэла помолчала и продолжила, осторожно подбирая слова: – Я получила от тебя и от Дины кое-какие полезные уроки. Теперь я понимаю, что лучше обладать хоть чем-то малым и иметь хоть кого-то рядом, чем не иметь ничего.

– Тогда перестань метаться.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Возвращайся сюда к нему.

Габриэла чуть заметно покраснела:

– Мы разговаривали о Дине.

– Но я хочу поговорить и о другом.

– Но до этого дня так далеко, – неопределенно сказала Габриэла.

– До какого дня? – не поняла Адриена.

– Я имела в виду День Благодарения. Он кажется мне таким далеким. Мы расстаемся так надолго, если Дина не навестит меня раньше в Париже.

– Если продолжать такую игру, Габриэла, то вряд ли у тебя есть шансы начать новую жизнь.

– Я уже живу новой жизнью.

В это время появилась Дина со своим рюкзаком, и Габриэла предостерегающе посмотрела на Адриену, чтобы та не продолжила прерванный разговор.

Дина передала матери свой внушительный груз.

– Пожалуйста, подержи, – обратилась она к Габриэле, – пока я освобожу место для этих злосчастных книг.

Возясь с багажом на заднем сиденье машины, Дина, не оборачиваясь, спросила:

– Ты оставила Адриене свой адрес и номер телефона?

– Да, но я думала, что у тебя это все записано.

– Я потеряла бумажку, – сказала девушка, выпрямившись.

– Ну что ж. Мои координаты есть у Адриены. Ты позвонишь?

Дина сухо ответила:

– Знаешь, мама, жизнь еще далеко не наладилась. Мне еще столько надо сделать, чтобы найти себя.

– Это касается и меня тоже, – сказала Габриэла.

Дина не смогла скрыть удивления.

– А при чем тут ты?

– Хотя бы потому, что я тоже человек.

Дина крепко обняла мать, на мгновение прильнув к ней, забралась в машину и сидела там, неподвижно глядя прямо перед собой. За поднятым стеклом Габриэла видела ее безупречный профиль, такой же, как у ее покойного отца. Объятия Адриены были более сердечными. Потом Адриена уселась за руль, машина, действительно перегруженная, тронулась с места. Габриэла помахала рукой им вслед. Сглотнув несколько раз, чтобы избавиться от спазма, перехватившего ей горло, она вдруг осознала, что ей очень повезло – ведь, кроме дочери, в ее жизни есть другие дорогие и близкие люди.

– Может быть, перекусишь перед отъездом? – спросил Сильвио. Его плечи были опущены в знак поражения. Он выглядел удрученным.

– Не стоит, папа. В самолете меня покормят. – Она подошла к нему, заглянула в глаза. – Тебе уже скоро надо идти в ресторан?

Он кивнул:

– Да, там много дел. Рокко уже там. Он хотел увидеться с тобой перед отъездом.

– Мы уже попрощались, – ответила она нервно. Ей не хотелось опять выслушивать советы и надоело вмешательство в ее жизнь.

– Как знаешь, – пробормотал отец. – Когда придет машина?

– У меня в распоряжении еще час, – сказала Габриэла, взглянув на часы.

– Ты все собрала?

– Почти.

Отец нерешительно переминался с ноги на ногу:

– Габриэла, что я могу сказать своей дочери, кроме того, что она дура.

– Может быть, ты лучше скажешь, что тебе грустно со мной расставаться и что мы скоро увидимся.

– Я бы сказал, но у меня слишком мало надежд!

– Где мама? – сменила тему Габриэла. – Она не спит?

Сильвио пожал плечами:

– Спит, не спит – какая разница?

Коснувшись губами лба дочери, он прошептал, прежде чем выйти из комнаты:

– Позвони Клер. – Просительные нотки были в его голосе. – Она очень хотела поговорить с тобой.

Телефон был на том же месте под лестницей в прихожей. Габриэла уселась на жесткий стул, прижала трубку к уху плечом. Все, как при их предыдущем разговоре.

– Ты все получила, что я тебе отправила? – спросила она.

– Да, спасибо. Какой кошмар разбираться во всем этом, – сказала Клер.

– Да, – согласилась Габриэла. – Это было нелегко.

– Что ж, счастливого тебе пути. Надеюсь, что следующий твой приезд не будет омрачен еще одной потерей.

– Надеюсь, – согласилась Габриэла, хотя и сомневалась в этом.

В ожидании машины Габриэла старательно изображала активную деятельность, чтобы скрыть душевную боль, которая терзала ее. По рассеянности она положила нужные вещи на дно чемодана, потом провозилась, перекладывая их, и отправилась под душ в последнюю минуту, когда все чемоданы были заперты и стояли внизу у подъезда. Стороннему наблюдателю могло показаться, что эта женщина ужасно спешит уехать, но, только когда машина уже ждала ее, Габриэла начала прощаться.

– Давай не будем плакать, мама, – сказала она, опускаясь на колени возле кресла Одри. – Мы расстаемся ненадолго. Да и привыкли к тому, что часто расстаемся. – Она стирала слезы с лица. – Я знаю, что ты хочешь мне сказать, – чтобы я делала только то, что мне по душе, и была счастливой. Но у меня почему-то это никак не получается.

Габриэла гладила мать по лицу, целовала ее сухие щеки.

– До свидания, мамочка, скоро увидимся, – повторяла Габриэла, сама не уверенная ни в чем. В этот момент ей показалось, что будущее не сулит ей радости.