"Служители ада" - читать интересную книгу автора (Шульмейстер Юлиан Александрович)

Глава шестая

В большом губернаторском кабинете неуютно себя чувствует старинная французская мебель: инкрустированный перламутром и костью письменный стол, изящные хрупкие кресла известного Буля. Не гармонируют со стилем Людовика XV длинный стол у окон и стоящие вдоль него казенные стулья с высокими спинками, обитые коричневой кожей. На противоположной стене «Прекрасная дама» Рейхана удивленно разглядывает клок редких волос, свисающих на злые глаза всемогущего фюрера.

Под портретом Гитлера сидит губернатор Карл фон Ляш, с другой стороны письменного стола насупился начальник СС и полиции дистрикта бригаденфюрер СС и генерал-майор полиции Фриц Катцман.

Вертит Ляш зажигалку в виде женской фигурки, ставит то на ноги, то на голову, гладит красивую грудь, пальцем жмет на сосок.

Катцман раздражен возней Ляша. Как он смеет так пренебрежительно относиться к нему, полномочному представителю рейхсфюрера Гиммлера. Давно пора выяснить отношения, теперь есть для этого повод.

— Герр губернатор, если не передадите СС все полномочия по еврейским делам, ничего не получится с организацией гетто, — констатирует Катцман повышенным тоном.

— Почему не получится? — Ляша заинтересовали ягодицы фигурки.

— Потому что возвращенцы,[29] пионерские фирмы[30] и прочие немецкие дельцы вступают во всевозможные сделки с евреями, за огромные деньги дают справки о «выполняемых важных работах», прячут евреев, спасают бездельников.

— Если вам верить, так все предприниматели, приехавшие осваивать новые немецкие земли, — проходимцы и жулики, — поставил Ляш фигурку на стол, грудью к себе, ягодицами — к бригаденфюреру Катцману.

— Не все, встречаются и честные люди! — зло хмыкнул Катцман.

«На что намекает, чего добивается? Ясно чего, власти и еврейского золота. Хочет взять реванш за пощечины, полученные от генерал-губернатора. Это хорошо, что взвинтился, сейчас выложит карты на стол». — Снова Ляш вертит фигурку, теперь его заинтересовали щеки и нос.

— Не следует, бригаденфюрер, так сгущать краски и не советую из-за ничего не значащих мелочей пытаться принизить титанический труд немецких промышленников, создающих новую национальную экономику края.

— Ничего не значащие мелочи! — повторяет взбешенный Катцман. — Эти «мелочи», если все это не пресечь, уничтожат немецкий порядок, Галиция так и останется краем жидовских гешефтов. Дошло до того, что гешефтмахеры лезут в дела СС и полиции. Совсем недавно полиция задержала двух богатых евреев — они подлежали отправке на строительство стратегической шоссейной дороги. Чтобы выкрутиться, предъявили фальшивые справки, что работают сторожами на скотобойне. Два еврея — чепуха, казалось бы, не о чем говорить! А какой поднялся шум! Владелец скотобойни «пионер» Шмальц имел наглость прислать из Берлина моему комиссару по еврейским делам — унтерштурмфюреру Леннерту телеграмму с просьбой до его возвращения «не трогать» евреев.

— Шмальц зря поднял трезвон из-за этих евреев, но чепуховая телеграмма не дает оснований для столь трагических выводов.

— Не дает оснований! — ухмыляется Катцман. — Произведенным расследованием установлено, что Шмальц устраивал самые невероятные спекулятивные сделки с евреями. За это арестован, и дело передано в прокуратуру.

— Что же, дорогой мой, из этого следует? — с барской снисходительностью вопрошает фон Ляш, разглядывая своего собеседника с нескрываемым любопытством. «В этом весь Катцман! — думает он. — Собирает никчемные факты, а суть упускает. Примитивный живодер, и это неплохо. Добавим еще немного сарказма и потолкуем на доступном для него языке». — Итак, вы установили, что два хитрых еврея обманули простодушного Шмальца, — так разве это событие? Евреи обманули Христа, пострадавшего значительно больше, чем Шмальц. Допустим, изловите еще двух-трех промышленников, соблазненных евреями, — разве суть в этом?

— А в чем? — ехидно улыбается Катцман.

— Суть в том, что на многих предприятиях Лемберга еще велик удельный вес еврейских рабочих. Предстоящие мероприятия не должны нарушать ритм работы; рейх и вермахт должны все получать и в возрастающих количествах.

— Если СС и полиция этим займутся, результаты будут значительно лучше.

— Дорогой мой! Подумайте сами, что получится, если полицейские займутся сложными и незнакомыми делами промышленности, а промышленники, ничего не понимающие в ваших делах, — сыском и следствием… Нет, нет, пусть каждый делает свое дело — вам будет меньше хлопот, рейху — значительно больше пользы.

— Если вы, герр губернатор, действительно заботитесь о пользе рейха, легко разберетесь в том, кто лучше организует работу евреев — СС или Шмальцы. В семи лагерях принудительного труда мы содержим четыре тысячи еврейских бездельников, они строят дорогу. И как строят, любо смотреть. За три месяца, без технических средств, сооружено свыше ста шестидесяти километров первоклассного стратегического шоссе. Под руководством моих офицеров евреи так же будут работать на предприятиях.

«Если действительно заботитесь о пользе рейха!». Отвратительный тип на что-то опять намекает. Чепуха, обычный шантаж, излюбленное средство полиции, когда нет аргументов. И все из-за зависти к предприимчивым людям, хочет их обскакать на своей полицейской дубинке. Ничего не получится! И с шантажом ничего не получится. Не требуется много ума, чтобы командовать полицейскими. Ум нужен, чтобы быть опасным врагом. У Катцмана его нет — не отпускается с полицейскими званиями». — Не показывает своего возмущения, говорит вразумительно, будто с несмышленым ребенком.

— Похвально, весьма похвально, что ваши евреи так успешно строят дорогу. Но строительство дорог — дело нехитрое и, как вы сами сказали, возможное без технических средств. Иное дело многоотраслевая промышленность Лемберга, для которой требуется много рабочих специальностей, а тем, кто организует работу, нужны инженерные знания. Тут нам с вами, бригаденфюрер, и с вашими полицейскими нечего делать. Да-да, нечего делать, только можем разрушить сложный процесс производства.

Раздался стук в дверь, вошел управляющий делами губернаторства доктор Лозакер. Следом за ним входят и чинно усаживаются за длинным столом штадтгауптман доктор Куят, начальник полиции порядка оберст-лейтенант Штах, оберрегирунгсрат Танцман, начальник отдела внутреннего управления доктор Сегал, начальник отдела труда Умбек, государственный советник Грунерт и начальник строительного отдела Тринске.

Катцман пересел за стол заседаний, вынул из кармана и грызет зубочистку. Не получился разговор с губернатором: ни в одном вопросе не дал самостоятельно действовать. Все ему мало власти и, наверное, ночами снится богатство евреев. Если бы речь шла только о работе промышленности, легко бы нашли общий язык: не трудно понять, что лучше, чем СС и полиция, никто не обеспечит работу евреев. Ничего, герр губернатор, разговор, от которого вы уклонились, будет продолжен.

Карл фон Ляш подошел к огромному плану города с немецкими названиями улиц, с обозначением бецирков.[31] Территория четвертого района — северного, самого нищего, заштрихована тонкими черными линиями; коричневой краской обведена граница — железная дорога, отделяющая этот район от других городских кварталов.

— Приступаем к очередному этапу немецкого строительства, который решит не только судьбу Лемберга, но и будущее дистрикта, — торжественно объявляет фон Ляш. — Евреи — почти половина населения города — переселяются в гетто, открываются благоприятные перспективы полного очищения Лемберга от местного сброда. Уже появились немецкие улицы, на которые не смеет ступить ни один славянин, — это только начало. На повестке дня: переселение! Требуется гибкость, должны использоваться различные методы. Проще всего с евреями — изгоняются в гетто, смертью карается незаконное их нахождение в арийском районе. Сами поспешат в гетто, чтобы сохранить свои «ценные» жизни. Организует переселение юденрат под контролем СС и полиции.

— А не лучше ли поручить это дело украинской полиции? — многозначительно улыбается Катцман. — Тогда евреи воспримут гетто как великую милость, понесутся туда в спринтерском темпе.

«Снова лезет со своим мнением, не желает смириться с ролью начальника отдела дистрикта, чувствует себя наместником Гиммлера. Не пошел в прок урок, придется его повторить!» — Затянувшейся паузой Ляш подчеркивает бестактность начальника СС и полиции, не удостаивает ответом, с некоторой долей иронии продолжает развивать свою мысль:

— Почему переселение евреев в еврейский район должен производить юденрат? Я полагал, что всем ясно, но, очевидно, все же нужны пояснения. Прежде всего ту грязную работу, которую могут выполнять сами евреи, незачем перелагать на других. Во-вторых, кому евреи больше всего поверят? Своим же евреям, значит, проводимое юденратом переселение совершится с наибольшей покорностью, не возникнет необходимости в привлечении дополнительных сил. В-третьих, до совещания мы обсудили с коллегой Катцманом проблему еврейского труда и пришли к выводу, что он еще весьма необходим для дистрикта. А много ли уцелеет евреев, если переселение поручить украинской полиции?

— Уцелеет столько, сколько я прикажу! — вклинивается Катцман в безупречный строй губернаторской речи.

— Я уже все пояснил! — отвечает Ляш невеже. — К сказанному могу лишь добавить, что решил не обязывать переселяться жителей второго и третьего районов — наиболее зажиточных евреев, членов юденрата, еврейское духовенство. Пусть думают, что за хорошую службу им сохраняется почти довоенная жизнь. Увидя, как евреям живется в гетто, станут еще усерднее проводить нашу политику.

— Им только дай повод — начнут друг друга вытаскивать из гетто, жульничать, совершать махинации, — хмыкнул Катцман.

Игнорируя замечание Катцмана, Ляш напоминает присутствующим:

— Акция на стариков прекрасно продемонстрировала правильность нашей политики. Кстати, эта политика проверена на многих покоренных народах. Всюду дает хорошие результаты, ибо гипертрофированные инстинкты самосохранения и страха — отличительные качества всех неполноценных людей, особенно евреев. Итак, часть евреев временно остается в городе. Все равно до выселения поляков и украинцев из гетто всех евреев туда не воткнешь. Одновременно с переселением евреев мы должны решить и другую проблему, не менее важную, — очистить еще одну часть Лемберга от украинцев и поляков. Примерно половина третьего городского района стала жилой зоной СС и полиции. В ближайшее время еще восемь улиц — самых лучших, благоустроенных и фешенебельных — должны стать исключительно немецкими. И совершить это надо без лишнего шума. У вас, герр бригаденфюрер, имеются предложения?

— Конечно! — обрадовался Катцман возможности дать отповедь зарвавшемуся аристократу. — Поручим это дело шупо, они знают волшебное слово, после которого все украинцы и поляки без всякого шума покинут третий район.

По кабинету пронесся смешок, Катцман уверен: вызван его остроумным ответом.

«В который раз убеждаюсь, что правильно оценил мыслительный аппарат начальника СС и полиции. Что ж, для его деятельности не требуется много извилин». — Ляш понимающе усмехнулся, не скрывая издевки:

— Догадываюсь, что шепнут ваши шупо украинцам и полякам. Конечно, они после этого выселятся, — но станут ли так же усердно служить? А в третьем районе проживает немало украинцев, работающих в УЦК[32] и украинской полиции, поляков, служащих в криминальной и железнодорожной полиции. Итак, преимущество плана начальника СС и полиции в том, что он предельно прост. Мой план посложнее, по его преимущество в том, что украинцы и поляки сами очистят третий район и еще будут весьма нам благодарны. Приманкой для них станут еврейские квартиры с продаваемым за бесценок еврейским имуществом. Еврейские квартиры должны стать всепобеждающей страстью, эпидемией польского и украинского населения — надеюсь, штадтгауптман умело привьет этот вирус. И переселять надо так, чтобы в городе были созданы два изолированных района — украинский и польский. Пусть друг другу завидуют и пусть еще больше ненавидят друг друга. Допускаю, что не всех охватит страсть захвата еврейских квартир, в этом плане мало надежд на зараженных еврейским духом интеллигентов. Так они не служат в полиции и в УЦК, их можно переселять под предлогом военной необходимости. В итоге наступающий год заложит основу немецкого Лемберга. Немецкого не только по языку и культуре — по крови! В самые ближайшие годы немецкий Лемберг будет расти — дом за домом, квартал за кварталом, улица за улицей, а украинско-польское население города постепенно займет место еврейского и так же исчезнет. Такова перспектива, на которую надо работать сегодня. Теперь о задачах, связанных с организацией гетто. Начальника отдела труда Умбека прошу разработать предложения о новом порядке использования еврейской рабочей силы на предприятиях города: переселение и проживание в гетто не должно нарушать ритм работы. Вас, доктор Сегал, прошу доложить ваши соображения о порядке снабжения гетто. Надо этих евреев как-то кормить, чтобы работали и подыхали не сразу. Бригаденфюрера Катцмана прошу подобрать подходящего коменданта для гетто, унтерофицера или офицера СС, но с понятием, чтобы мог разумно контролировать юденрат. Контролировать, а не дезорганизовывать его деятельность. Надеюсь, вы меня поняли?

— Подберем коменданта! — обещает Катцман, удовлетворенно подумав: «Чуди, как тебе угодно, комендант будет действовать так, как я захочу».

— Как должны соотноситься деятельность коменданта и юденрата? — взглянул Ляш на Катцмана, будто угадал его мысль. — Более сложно, чем пастухов и собак, направляющих стадо. Юденрат отвечает головой за порядок в еврейском районе, но для этого должен иметь необходимые силы и средства. Прошу вас, бригаденфюрер, проконтролировать организацию юденратовской службы порядка, состоящей из пятисот полицейских. Оружие им ни к чему, хватит плеток и палок. Но все должно быть чин-чином: форма, офицерские звания. Евреи любят власть, пусть тешатся призрачной властью и исправно несут службу. Какова же роль коменданта гетто? Он — кукловод! Если имеются вопросы, прошу задавать, — усаживается Ляш в свое кресло.

— Не совсем понял свои задачи, — обращается к Ляшу начальник строительного отдела Тринске.

— Вы со штадтгауптманом должны позаботиться об отделении гетто от города надежными стенами. Эту работу выполняют евреи и, конечно, на свои средства. Порядком и сроками переселения попрошу заняться доктора Лозакера, согласовав это со штадтгауптманом, начальниками отделов и, конечно, с начальником СС и полиции. Все, господа, больше вас не задерживаю.

Откинув надоевшую зажигалку-фигурку, медленно кружит по кабинету: не выходит из головы стычка с Катцманом. Казалось бы, незначительная, но не первая. Пусть рычит в свое удовольствие, не с его мыслительным аппаратом под него, Ляша, подкопаться, и зацепок для этого нет. Отсрочку переселения евреев из второго и третьего районов согласовал с генерал-губернатором, евреи заплатят за решение, необходимое на данном этапе для нормальной деятельности экономики Лемберга. Все это так, но Катцман может ухватиться за контрибуцию, собираемую евреями. Не ухватится: контрибуции и конфискации без конца налагаются на еврейское население — невозможно понять, когда кончается одна и когда начинается следующая. Все предусмотрено, контрибуция рейху и та, для него… последуют одна за другой. А Ротфельд со своими евреями будет вести себя правильно, ибо платят за жизнь вне гетто, за власть над гетто. Предадут его, Ляша, — сами погибнут, это должны уяснить. За верность погибнут попозже, но об этом не знают, верят в спасение. Жаль бедняг, но их гибель от него не зависит. А сейчас самое время побеседовать с Ротфельдом, и так, чтоб не предал ни при каких обстоятельствах. Встреча может быть только одна, вторая станет уликой. Сегодня он, губернатор, может проявить любопытство и побеседовать с евреем, от способностей которого в немалой мере зависит многообещающая операция «Лемберг — город немецкой крови».

Снял Ляш телефонную трубку, скомандовал подчеркнуто сухо:

— Граббе, доставьте ко мне председателя юденрата!

Гетто еще нет, но уже есть комендатура гетто — небольшая двухэтажная вилла на улице святого Мартина.

Доволен своей виллой и своим кабинетом комендант гетто штурмфюрер СС Ганс Силлер — двадцатичетырехлетний розовощекий крепыш с улыбчивым ртом. Доволен своими евреями: прекрасно оборудовали комендатуру, со знанием, вкусом и надлежащим размахом. Нечему удивляться, скромно сидящие у его письменного стола Адольф Ротфельд и Генрих Ландесберг — птицы большого полета. Надо этих важных и солидных господ сразу поставить на место. Бригаденфюрер, инструктируя, как обычно, язвил, но толково заметил: «Ротфельд и его банда должны знать, что комендант гетто — не желторотый юнец, а хозяин их жизней, и каждый прожитый день они должны заслужить!» После бригаденфюрера его, Силлера, принимал штадтгауптман доктор Куят, человек умный, обходительный, как говорят, с большим политическим опытом. В его компетенции — отделение улиц гетто от города, расселение жителей города по национальным районам, изъятие еврейской собственности и организация снабжения гетто. Многое узнал во время беседы со штадтгауптманом, говорившим без поучений, на равных. Это льстило, но понял, насколько далек от сложных и запутанных дел, как не подготовлен к своим новым обязанностям — почетным, но приятным не во всех отношениях. Еще понял, что без Ротфельда и его банды не справится со своими обязанностями, и тогда конец всей карьере. Чтобы банда усердно работала, мало страха. Очень понравился совет штадтгауптмана: «Будет у вас успех, если сумеете превратить Ротфельда в лошадку с завязанными глазами, бесконечно бегущую по кругу за сеном. Подкармливайте лошадку: она должна не только чуять приманку — получать сено. А кнутик держите за поясом, на виду! И тогда станет ваша лошадка исправно работать, сама не захочет спять с глаз повязку». Мудрый совет — нужен страх, но только страхом не заставишь этих важных господ добросовестно выполнять работу, хорошо им известную и совершенно ему незнакомую.

Улыбнулся Ганс Силлер своим мыслям и сидящим напротив евреям:

— Хочу обсудить со своими ближайшими помощниками дела, которые на нас скоро навалятся. 12 ноября газеты и плакаты на улицах сообщат о создании еврейского жилого района. Будут объявлены сроки переселения в этот район. Не всех евреев, вы, господа, ваши помощники и другие нужные евреи, — на слове «нужные» сделал нужное ударение, — проживающие во втором и третьем районах, освобождаетесь от переселения в гетто. Прошу извинения, оговорился, — от переселения в еврейский район. Как мне сообщили в высоких инстанциях, срок освобождения зависит от добросовестности вашей работы, от того, как справитесь с организацией еврейского района и проведением переселения.

«Гетто!» — Ландесберг оглушен той жуткой вестью. Не оговорился комендант — умышленно указал страшную суть, прикрытую словами «еврейский район». Каким станет «еврейский район»? О предстоящем грозном событии узнал не как доверенное лицо, не от комиссара по еврейским делам гауптштурмфюрера Энгеля, а как заместитель председателя юденрата, только заместитель, от желторотого коменданта, мышление которого вряд ли выходит за пределы его пистолета и плетки. Неужели на этом кончаются тайные связи и наступает начало конца?

И Ротфельд подавлен грозными событиями, приблизившимися вплотную к евреям, но впервые почувствовал свое превосходство над Ландесбергом. Ничего нового не услышал, о предстоящих событиях узнал от самого губернатора. Не долго длилась беседа, но оставила огромное впечатление. Губернатор Ляш — интеллигентен, деловит и без предрассудков. Силлер по сравнению с ним — первобытный дикарь. Губернатору можно верить, его обещание подтверждается сообщением Силлера о том, что еврейские жители второго и третьего районов освобождаются от переселения,

— Итак, господа, надо засучить рукава и работать как следует! — закурив и не предложив закурить, подчеркивает Силлер свое превосходство над этими видавшими виды евреями, более хитрыми и, может быть, даже более умными. И все же евреями, а он — немец, их господин, и это они должны постоянно чувствовать. — Для хорошей работы вам предоставлена полнота власти и созданы благоприятные условия. Конечно, хотите знать, чем я буду заниматься? Выполнять обязанности еврейского бога: на специальных весах взвешивать ваши деяния и платить злом за зло и добром за добро. Ваш бог выполняет эту работу один день в году, я буду ежедневно взвешивать ваши деяния.

«А он, несмотря на молодость, не глуп, совсем не глуп!» — все более внимательно прислушивается Ландесберг к Гансу Силлеру, стараясь понять, что можно ждать от него.

«Нет, герр комендант, вы не бог, только его весовщик. От вас многое зависит, но решать будет бог и не только по нашим делам, не только по вашим гирям. К вашим гирям добавятся наши гири, и только тогда воздастся добром за добро», — переносится Ротфельд мыслями в губернаторский кабинет.

— Молчите, господа, а я ждал, что спросите о пределах своей компетенции. Ценю вашу выдержку, сам перехожу к этой проблеме. Отныне у юденрата наряду с силой слова будут свои могучие полицейские силы. Юденрату разрешено организовать свою службу порядка в составе пятисот полицейских. Учреждаются звания, будет выдана форма. Не еврейский район, а еврейское государство! Как у всякого государства, устанавливаются границы, обведенные надежными каменными и деревянными стенами. Уясняете, что это значит для вас? Отныне ни один желающий свести счеты с евреями и ни один хулиган не сможет проникнуть в еврейский район, превращенный в неприступную крепость. В районе только ваша власть и ваши полицейские силы. Но и еврей не сможет высунуть свой длинный нос за пределы района. С внешней стороны стены вашей крепости будут охраняться нашей украинской полицией. Это должен знать каждый житель района, ибо даже среди евреев встречаются дураки. Пусть же помнят, что драгоценные еврейские жизни охраняются только до пограничной стены. Только! Евреи, как и раньше, будут работать на городских предприятиях. Могут найтись и такие умники, которые попытаются бежать с предприятий в арийский район. Более того, могут найтись и арийцы, которые за деньги или по глупости попытаются спрятать еврея. Не спрячут — у нас кругом есть глаза, а за нахождение в арийском районе устанавливается смертная казнь — евреям, проживающим там незаконно, и тем, кто их прячет. Вы, господа, — законные жители арийских районов, ваши квартиры под нашей охраной, даже на улицах вас охраняет немецкая власть. К сожалению, не на тротуарах — на мостовых.

Разглядывает Ландесберг коменданта, все более и болев просвечивается его характер. В рассуждениях о «еврейской крепости» и «силах полиции», даже о привилегиях еврейских жителей арийских районов наряду со здравыми мыслями звучит плохо скрытая издевка. Не над ними — над всеми евреями. Нелегко будет с новым шефом, ой, нелегко!

Ротфельд об этом же думает. И еще думает о том, что ни к чему ему арийские мостовые — в его распоряжении будут еврейские тротуары и юденрат.

— Чем еще надо немедля заняться? — переходит Силлер от привилегий к дальнейшим задачам. — Надо срочно готовиться к передаче немецким властям еврейских квартир, магазинов и предприятий. Если кто-нибудь попытается растащить бывшее еврейское, а ныне немецкое имущество, даже мелочь, продать или испортить, его ждет строжайшая кара. Да-да, господа евреи, увозить из города в еврейский район можно будет только по этому перечню, — передает Силлер Ротфельду листок с немногими строчками, однозначными и двузначными цифрами. — Только по этому перечню, все остальное — собственность рейха. За ущерб, причиненный немецкому имуществу, отвечают не только бывшие собственники — всей еврейской общине придется платить и немало. Учтите и сделайте так, чтобы платить не пришлось. Продумайте и спланируйте размещение новых жителей в еврейском районе, это, как я понимаю, нелегкая задача. Ничего, не допускайте излишеств и справитесь. И очень важно своевременно и с размахом организовать похоронное дело. Вот, пожалуй, и все. Может, ко мне есть вопросы?

— Я не совсем понял, как мы сможем обеспечить передачу еврейских квартир в арийских районах и как будет организовано продовольственное снабжение еврейского жилого района… — Ротфельд не видит никакого просвета для разрешения этих задач. Как сможет юденрат обеспечить передачу еврейских квартир, если еврейский чиновник не вправе свободно передвигаться по тротуарам арийских кварталов? Как кормить евреев в гетто, если еврейские владельцы магазинов должны сдать даже имеющиеся запасы товаров? Кто и чем станет снабжать?

— Господа, мне за вас стыдно! — Силлер укоризненно покачал головой. — С вашими знаниями и вашим житейским опытом вы просите совета у офицера СС, не искушенного в подобных делах. Надеюсь, не ради издевательства! Нет, давайте уж так, как договорились. Вы — действуйте, я только оцениваю ваши деяния. Уверен, прирожденные торгаши и проныры организуют магазины в еврейском районе. Городская управа будет выделять для еврейского района продукты, конечно, по нормам, установленным для еврейского населения. Надеюсь, теперь все ясно. Прощайте, господа, через двое суток доложите мероприятия по организации вашего жилого района.

Из комендатуры пошли в юденрат. Сидят в кабинете у Ротфельда, говорить неохота.

«Что последует за созданием гетто?..» — горестно думает Ротфельд. Ему легко представить, какова будет жизнь в «еврейской крепости», как разместится почти половина населения города в кварталах, составляющих его двадцатую часть! И не трудно представить, какое будет снабжение, если все эти месяцы арийцам ничего не дают кроме хлеба. Так арийцы хоть могут покупать продукты на рынках — жители «еврейского района» лишаются и этой возможности. Губернатор сообщил как о большой привилегии, что еврейским жителям арийских районов разрешат делать покупки на рынках от двенадцати до четырнадцати, и пошутил: «До двенадцати на рынках будут орудовать ваши кухарки. Слышал, что на этих должностях евреи всегда держат ариек». Да, право на жизнь в арийском районе действительно может стать привилегией, и большой привилегией. За губернатора надо держаться, спасение только в его доброжелательности. И, как всегда, бесплатного доброжелательства нет и не будет. Губернатор не требовал благодарности, однако сказал: «Как понимаете, больше встречаться не сможем. О ваших пожеланиях прошу информировать Граббе, а он будет вас информировать о моих пожеланиях!».

Граббе сообщил о пожеланиях Ляша. Губернатор — высшая власть, но все же ошеломила многомиллионная контрибуция, так деликатно назвали это джентльменское соглашение. Придется платить! Жители гетто заплатят за спокойную жизнь, обещанную в «еврейской крепости», еврейские жители арийских районов заплатят за то, чтобы не жить в этой «крепости». Щедро придется платить, большую часть контрибуции надо внести драгоценными металлами и твердой валютой. Об этом еще не говорил с заместителем. Почему? По той же причине, по которой Ландесберг не афиширует свои тайные связи. О встрече с губернатором этот хитрец никогда не узнает, а о контрибуции пока толковать ни к чему. Граббе предупредил, что нельзя приступать к сбору денег и ценностей, пока не будет приказа о создании еврейского жилого района. Надо так собрать контрибуцию, чтобы даже тень не упала на губернатора. Прощаясь, Граббе похлопал его по плечу и сказал: «Попав в кабалу к искусному финансисту, не знаешь, когда кончается выплата одного долга и когда начинается выплата следующего. В нынешнее время у еврейских финансистов — самое выгодное положение. Столько контрибуций, что сам черт ногу сломит!». Надо действовать умно, иначе вместо милости — гибель. Участвуют ли в этом деле СС и полиция? Какое это имеет значение? Хозяин снимает банк — помощники и прочие слуги могут только смотреть и облизываться. Придется все же дать понять Ландесбергу, о чем идет речь, невозможно обойтись без его помощи. Ландесберг тоже хочет жить в третьем районе: не в его интересах лишиться своих привилегий и стать гибнущим жителем «еврейской крепости». Очевидно, дела у него неважнецкие: сидит и молчит, никак не очухается от «милой» беседы с Силлером. Весть о создании гетто была для него неожиданной — громом среди ясного неба. Не закончились ли его тайные связи?

Седьмого ноября в обычное время Краммер идет за газетами, вспоминается седьмое ноября сорокового года. Он и Наталка стояли недалеко от трибун — полноправные участники великого праздника. По улице Первого мая шествовали радость и счастье, в бесконечных колоннах шли вершители судеб освобожденной от рабства Галиции. И сегодняшний день!

Купил Краммер газеты, на первой странице «Львивських вистей» выделяется набранный жирным шрифтом заголовок: «Крах революции». Какой крах? О чем идет речь? В статье берлинского корреспондента сообщается: «В Москве на Красной площади каждого 7 ноября происходили величественные военные парады. В этом году, в 24-ю годовщину Октября, всех этих декораций не будет. В Москве — фронт, в Ленинграде — фронт. Сталин будет праздновать 24-ю годовщину Октября не как хозяин Московского кремля, а уже как эмигрант, пока что на своей территории…». Неужели правда? Неужели фашисты в Москве? Быть такого не может!.. А вдруг? Неделю тому фашистские газеты писали, что из трехсот советских дивизий двести шестьдесят разгромлены, ликвидация остальных — дело ближайшего времени. Если пришло это время — надеяться не на что, лучше сразу в могилу.

Не сообщают газеты о захвате Москвы, — может, фашисты похвастали? Чем хуже жить, чем страшнее бесконечно идущие беды, тем больше хочется отдалиться от них, хоть ненадолго забыться. Решил отметить 12 ноября — двадцать четвертый день рождения Наталки. Посоветовался с Фирой, стали готовиться к празднику. Праздник в аду? И тут нужен какой-то просвет, иначе непосилен груз горя.

На Краковском рынке Фира выменяла за пару белья и почти новые брюки два килограмма муки и килограмм говядины. Приготовила именинный пирог, будет шикарный ужин.

В Наталочкин день Фалек проснулся раньше обычного, тщательно выбрился, начистился и пошел на работу. В одиннадцать пошел за газетами. Носятся по Замарстыновской люди, руками размахивают, о чем-то шумят. У газетного киоска извивается бесконечная очередь, небывалая, — все же не хлеб, а газеты. Что-то случилось! Неужели немцы взяли Москву?! Может, ворвались в Ленинград?! Вчерашние газеты сообщили о бегстве Сталина из Москвы, об окружении армии Ворошилова под Ленинградом.

Стал Фалек в очередь, оглушен страшной вестью. Из средневековья вползает во Львов страшное чудовище — гетто. Тогда, во времена инквизиции, жителей гетто истребляли погромы, косила чума, сжигали пожары. А теперь?

Быстро движется очередь, схватил Фалек газеты и убежал на Кушевича. Не в больницу — за больничный сарай.

На всю первую страницу растянулись сенсационные сантиметровые буквы: «Жидовский район во Львове». Под ними выведено меньшими буквами: «Жидов переселят до середины декабря»!

Сердце зашлось, голова закружилась — пережитые обиды лишь начало пути. Куда? Устрашился вопроса — и ищет в газете ответ. Не в статье под сенсационными буквами — в объявлении губернатора «дистрикта Галиция» о создании еврейского жилого района. Сам себя успокаивает: все же не гетто — еврейский жилой район. Может, такой же, как другие городские районы? Недавно сообщали газеты, что из лучших городских улиц создается немецкий район, из тех, что похуже, — польско-украинский, из совсем плохих — еврейский. На статью не обратил внимания, немцы и так захватили все, что получше. Может, не зря опубликовали статью?

Фалек отгоняет от себя страшную суть объявления губернатора Ляша, а она грозно о себе возвещает. Завтрашний день начинается с фразы: «Приказываю создать еврейский жилой район в городе Львове на основании нижеуказанного плана».

Разглядывает Фалек план: еврейский район — небольшая часть города за линией железной дороги Львов — Тернополь. Не вся, исключены лучшие улицы.

Указаны в объявлении сроки, дни переселения из каждого городского района. А где же второй и третий районы? Неужели для их богатых жителей предусмотрена льгота?

Вчитывается Фалек в объявление губернатора — улетучивается проблеск надежды. Еврейский район не такой, как другие, это гетто!

Пункт 11-й объявления гласит:

Смерть за выход из гетто! Смерть скрывающему еврея! Вот, Наталка, какой приготовил губернатор Ляш подарок на твой день рождения. Закончилось несчастливое счастье, жену еврея тоже могут загнать в гетто. Не загонят, она же украинка. Не украинка, а жена еврея! Что для немцев важнее?.. Ганнусю признают еврейкой! Наталке с Ганнусей надо бежать из Львова. Куда? Туда, где не узнают об их «преступлениях». Так и подумал о своей национальности, как о преступлении. Еще додумал, что Наталка из-за своего безрассудства не захочет бежать. Без радости об этом подумал, со страхом. Где же выход? Сегодня объяснится с Наталкой, во имя Ганнуси пусть уезжает из Львова или хотя бы поселится на новой квартире. Теперь будет много свободных квартир, с обстановкой.

В объявлении сказано: «За уничтожение квартир, квартирных принадлежностей и другого имущества установлено строгое наказание». Запрещается брать с собой оборудование магазинов, продовольственные запасы, товары. Можно взять только личные вещи, и то по специальному перечню. В гетто пустят обобранных, обреченных на голодную смерть. Почему на голодную? Обещают в еврейском районе создать магазины. Тогда зачем забирать товары? Гетто не станут снабжать. В городе хоть можно купить на рынке, а из гетто не пойдешь за покупками, и продавцам не зайти в гетто. Только для евреев будут три входа: железнодорожный переезд на улице Огородникова, под железнодорожным мостом на Клепаровской и железнодорожный переезд на Пелтевной. Пелтевная! Это же совсем рядом с больницей.

Еще раз разглядывает Фалек план гетто, вся Замарстыновская включена в еврейский район, ему переселяться не требуется. Где разместятся новые жители гетто? Невелик еврейский район, — это по территории. А если считать по квартирам?! В отличие от центральных кварталов, многие улицы — одноэтажные домики и дома на два-три этажа. Невозможно тут разместить все еврейское население города. Почти все. Только богачи проживают во втором и третьем районах. Для фашистов нет ничего невозможного; окажутся лишние — найдут что с ними сделать! Кто же будет переселять, размещать? И об этом указано в объявлении: «За порядок переселения, как и за порядок, чистоту и безопасность в еврейском жилом районе, отвечает еврейская община. В еврейском жилом районе община имеет в своем распоряжении еврейскую службу порядка в количестве до 500 лиц».

Свое управление, своя полиция! Может, немецкие власти оставят в покое евреев? Пусть изолированные, голодающие, даже мрущие с голоду, но избавленные от издевательств, погромов, убийств. Кто управляет общиной, какие у них полномочия и возможности?.. Полномочия, возможности! Какие полномочия и какие возможности могут быть у евреев?! Еврей — этим все сказано! Евреи и неевреи, кто еврей и кто нееврей? Сообщает газета, что с 6 сентября 1941 года на территории Галиции введено в действие распоряжение генерал-губернатора от 24 июля 1940 года, определяющее понятие «Jude».[33] Это распоряжение опубликовано, второй параграф гласит:

Кто женат на еврейке! А кто замужем за евреем? Все равно, женат или замужем. Не все равно, об этом было бы сказано. Так кто же Наталочка?.. С Ганнусей ясно, она «Judischer Misching» — еврейская помесь! Какая разница между евреем и еврейской помесью? Наверное, никакой, раз об этом не сказано. Наталке надо спасать Ганнусю, для этого надо спастись самой. Это поймет, подскажет материнское сердце.

Пошел к доктору Гаркави, постучался, протягивает газеты. Тяжко вздохнул доктор Гаркави, читает в «Газете львовской» объявление губернатора Ляша. Ничего не сказали друг другу. Как вошел Фалек с газетами, так и вышел.

Больница волнуется, в больных влились новые страхи. Никто не знает, что станет с еврейской больницей, в одном уверены — будет хуже, намного хуже. Больные живут за счет родственников, ныне обреченных на страшную долю. На что же рассчитывать?

Подошел Фалек к лудильщику Фроиму — хоть словом поддержит. У Фроима тоже газета, он ткнул пальцем в статью «Жидовский район во Львове»:

— Прочтите, что эти сволочи пишут!

Взял Фалек газету, читает:

Не может читать — беспредельна подлость нацистов. Ограбили город, грабят село, эшелонами вывозят продукты в Германию, выставляют в витринах магазинов для немцев. А виновники голода — евреи, за это их загоняют в гетто! За голод в октябре 1941 года! А в объявлении губернатора Ляша указано: создание еврейских районов предусмотрено распоряжением генерал-губернатора от 26 октября 1939 года. Каждый поймет, что фашистский разбой хотят списать на евреев. Каждый ли? Кто-то поверит фашистам — помогут многовековые предрассудки. Кто-то с равнодушием подумает: «Все же будет получше: то, что евреи не смогут купить, — мы купим». А будет ли лучше или только увеличится немецкий грабеж?

Думы Фалека оборвал шепот Фроима:

— Этими баснями можно обмануть только желающих обмануться. Сам рабочий, знаю рабочего человека, не отыграется фашист на евреях, за все придется отвечать самому.

Не отыграется фашист на евреях! Фроим уже свел счеты с жизнью, — а других что ожидает?

Вернулся Фалек с работы — Наталка и Фира в слезах. Сам с трудом сдерживает слезы — должен сдержаться.

— Целый год ждал именинного ужина, а меня угощают слезами. Если думаете, что их мало в больнице, то глубоко ошибаетесь.

— Пойдемте ужинать, — утирает Фира слезы, а они все текут и текут.

— Конечно, ужинать! — улыбается сквозь слезы Наталка. — Пережили наши предки ордынское иго, переживем и немецкое, тогда отпразднуем другой день рождения.

«Другой день рождения!» — любуется Фалек женой. Наталка должна запомниться такой до конца его дней. Запомниться!

«Другой день рождения!» — Наталка гладит под столом руку Фалека. — В гетто его невозможно оставить: если не убьют, так заморят. А у кого спрятать, чью благородную душу обречь на верную гибель?!».

«Другой день рождения!» — горестно разглядывает Фира детей. — Зачем родились, что их ждет? Если бы могла убить их и себя!».

Не радуют взрослых именинные блюда: жаркое с картофелем, суп с лапшой, пирог с яблочной начинкой. Шутит Наталка, вторит ей Фалек, но сегодня друг друга обмануть невозможно.

Натан, Ефим и Семен не обращают внимания на взрослых, жадно уплетают еду и не могут насытиться. Свои тарелки очистили — откровенно поглядывают на другие.

— Тетю Наталку не поздравили с днем рождения, наелись и пялите бесстыжие глаза, — стыдит Фира детей. — А ну марш!

— Как же «марш», если еще не поздравили именинницу! — удерживает Наталка детей, — А Семен пусть узнает, о чем я подумала, — половинит стоящую перед нею еду.

— Надеюсь, пан Ефим окажет мне такую же честь! — отдает Фалек свой кусок пирога.

— Совсем испортите детишек! — выговаривает Фира, утирая непослушные слезы. — Давай твою тарелку, Натан.

Так и отпраздновали. После ужина Наталка отправилась в комнату Фалека, обнялись и не находят утешительных слов.

— Наталочка, надо спасать нашу доченьку, бегите из Львова.

— И не подумаю! Ганнуся — украинка, полиция установила, что ты женился на мне с ребенком. С ней все в порядке, надо думать о том, как тебя вытащить из этого ада.

— Глупенькая! — с горечью пожурил Фалек. — Отбрехалась перед какими-то полицаями — разве это поможет?

— Вовсе не глупенькая! — погладила волосы Фалека. — У меня железные документы, уже беременной вышла за тебя замуж. Нет и не может быть у них доказательств, что дитя от тебя.

— Потребуют, чтоб назвала отца!

— Назову!

— Кого, например?

— Разве мало убили украинцев?

Разглядывает Фалек Наталку — какая в ней непреклонная сила. Всегда поражался, как причудливо сочетаются бесшабашность и ум, лишь теперь осознал свое заблуждение. Может, не было заблуждения, горе и беды переплавили бесшабашность в отвагу, ум дополнили трезвым расчетом. Как бы там ни было, Наталке надо бежать из Львова, ему не поможет, погубит себя и Ганнусю.

— Любимый! Не будем себя хоронить, — вразумляет Наталка. — Время покажет, как действовать. Раз евреи будут работать на городских предприятиях, найду к тебе путь и сберегу нашу дочку.

Слушает Наталку, и еврейский район уже не видится в похоронном саване, дальней звездочкой засверкала надежда. Не в сомнительных перспективах работы, а в том, как Наталка не приемлет смерть, в том, как борется за жизнь — его и Ганнуси. Борется! А на что завтра купит самое необходимое для жизни?

— Как жить думаешь? Наверное, уже нечего продавать?

— Все устроилось! — У Наталки припасена на прощанье удача. — Принята продавцом в хозяйственный магазин на улице Быка. Фирма надежная — «Ле-Пе-Га»,[34] и место надежное — напротив Бригидок.

— Куда денешь Ганнусю?

— Пока работаю, Ганнуся будет находиться у Снегуров, Наталья Ивановна согласилась.