"Инспектор милиции" - читать интересную книгу автора (Безуглов Анатолий Алексеевич)

19

Я обогнул Крученый, оставил в кустах «Урал» и те­перь уже пешком отправился искать стадо.

Жарило вовсю. Я расстегнул ворот рубашки, сдвинул козырек на самый лоб, чтобы он хоть немного прикрыл глаза от слепящего солнца.

Коровы были на водопое. Стоя по колено в воде, они сгрудились вдоль берега реки, припав к воде застывши­ми, полусонными мордами.

Славка, сидя по-турецки в жидкой тени прибрежных кустов, хлопотал над маленьким костерком из сухих прутьев ракитника. Над прозрачным пламенем, совер­шенно не дававшем дыма, кипела вода в помятой алюми­ниевой кастрюльке с дужкой.

— Здрасьте, Дмитрий Александрович. Как раз к чаю подоспели,— приветствовал меня подпасок. В его голосе я уловил едва проскальзывавшую тревогу.

— Пекло такое, а ты — чай…— сказал я, устраиваясь на мягкой песчаной земле подальше от огня.

— Наоборот. Сырой водой в такую жару не напьешь­ся. А крепкий чай — за милую душу.— Он порылся в сумке от противогаза, достал фунтик из газетной бума­ги и высыпал в кипяток заварку. Вода вспенилась, окра­силась в коричневый цвет. Славка подцепил дужку кну­товищем и снял чай с огня.— Сергей приучил.

Он вынул из котомки несколько крупных картофелин, сваренных в мундире, два больших, с кулак, помидора, яйца, хлеб, соль и разложил на чистой белой тряпице. В дешевом металлическом портсигаре он держал леден­цы, слипшиеся от теплоты.

Парнишка налил чай в единственную кружку и про­тянул мне:

— Пейте. Кушайте. Это бабка Вера меня снаряжает. От еды я отказался. Прихлебывая терпкий горьковатый напиток, я смотрел, как Славка не спеша, с аппети­том разделывается со своим завтраком. Кожа на его ли­це, шее и руках загорела, нос облупился.

Он был совсем еще пацан, и в нем, наверное, бродили всяческие мысли и желания, в которых он вряд ли отда­вал, себе отчет. Что я мог ему сказать, как образумить, объяснить цену человеческих поступков, их истинную значимость? Разве он поймет, что в детской своей непо­средственности, пристрастии к обыкновенным мальчи­шеским подвигам, как, например, набеги на чужой сад, можно действительно нанести кому-то урон и обиду, ка­кую нанесли они Ледешко?

Я в его годы был таким же. И с ватагой сорванцов-одногодков отмачивал еще штуки похлеще.

Мне вспомнилась в Калинине пожарная команда. На заднем дворе пожарники развели и любовно ухаживали за грушевым садом. Кто-то из них, наверное, был садово­дом-любителем, потому что груши были отменно хороши на вкус. Может быть, они казались такими, потому что запретный плод сладок.

И что мы, ребята, делали? Как только созревал уро­жай, звонили вечером из телефона-автомата по 01, назы­вая одну из самых отдаленных окраин города, и, подо­ждав, пока ярко-красные машины, дико вопя сиреной, не вылетали одна за другой из гаража, бандой дикарей на­брасывались на увешанные грушами деревья.

Позже, когда я ходил в дружинниках, эту историю рассказал подполковник милиции, тот самый, что сосва­тал меня в училище. Мальчишеская уловка, оказывается, поставила руководство пожарной охраны в неловкое по­ложение. Они решили проанализировать, как и почему на сентябрь падает самое большое количество ложных вызовов. Из Москвы приехал научный сотрудник, состав­лял разные социологические, метеорологические, демо­графические и всякие другие графики…

Секрет раскрылся через несколько лет, когда другая, сменившая нас группа «налетчиков» была снята с де­ревьев пожарниками.

К тому времени научный-сотрудник уже успел на основе своих исследований написать и защитить канди­датскую диссертацию..,

Обо всем этом я, естественно, Славке не рассказал. Уж очень мало поучительного было в этой истории.

Я подождал, пока подпасок поел, завернул остатки еды в тряпицу и положил в сумку.

— Теперь тебе, наверное, поспать не мешает? — спросил я.

— Перемогу. Да и плохо на такой жаре. Голова бу­дет дурная.

По его глазам было видно, что вздремнул бы он с удовольствием.

— Стадо не разбежится?

— Не-е. Выстрел при нем — бояться нечего.

— Так его слушаются? — удивился я.

— Еще бы! Чуть корова отстанет или потянется в сторону, он рога в бок — и все. Первое время думал, хана пришла буренке. Злющий бугай! Бьет куда попало, не смотря. Но пока обходилось. Раз, правда, долго одна корова хромала. Вон та, Ромашка.— Подпасок указал на темно-бурую корову с белой звездой на лбу.— Боялся, сляжет. Отошла. Зато теперь помнит хорошо, как ее про­учили. Смирная стала. А как-то Выстрела увезли к вете­ринару. Вот тогда я намучился — страсть! Я их кнутом, палкой, а им хоть бы хны! Что им кнут, после рогов и зу­бов Выстрела? Разбежались по степи, ищи-свищи. До­темна искал. Кое-как пригнал домой. Троих нету. Что де­лать? Беда! Взял фонарик и опять в степь, Где искать? Куда податься? Пошукал, полазил, следы как будто ве­дут к старице, к той, где пацаны кувшинки рвут и раков ловят. Пошел по следам… Кругом темнота, ни души. Только лягушки орут вовсю.

— Дрейфил?

— Было маленько. Перепугался я уже потом. Страху натерпелся на всю жизнь. Подхожу к старице, освещаю фонариком — какие-то подозрительные бугры. Не успел я разглядеть, как они на меня бросились. Орут, топочут. Как сообразил, не знаю, кинулся к воде. И с размаху мордой в ил. Фонарик погас. Встал я, вытряхнул воду. Хорошо, загорелся. Не шибко намок. Направил свет на берег. Точно — мои телушки. Набычились, головы к зем­ле пригнули, глазами сверкают. Я их по именам назы­ваю, ласково, нежно, языком цокаю, а они словно сбеси­лись. Бьют передними ногами, чисто лошади. Стою я в воде, от злости и досады плакать хочется, а они как хищ­ники какие-то, не признают меня.

Я улыбнулся. Славка тоже.

— Это теперь смешно. Тогда я их, наверное, час уго­варивал. Ноги окоченели. Думаю, еще какой водяной схватит…

— Неужели веришь в эту чушь? Славка почесал затылок:

— Да не верю. А ночью все-таки боязно. Наслуша­ешься всякого. Говорят, щуки бывают огромные. Людей утягивают.

— Водятся?

— Есть. Но небольшие. Я их не люблю. Костей много. Бабе Вере нравятся.

— А чем кончилось с коровами?

— Утихомирились. Смотрю, хвосты опустили, подо­шли к воде, на меня смотрят. Я потихонечку вышел. Про­тянул руку. Они — мордами в ладонь. Признали. Повел я их в Крученый. Они все вздрагивали, к каждому шоро­ху прислушивались…

Коровы полегли в кустах. Дремали, равномерно пово­дя челюстями и лениво отмахиваясь хвостами от слеп­ней. Трудно было представить этих мирных животных в роли разъяренных хищников…

— И еще какая манера,— продолжал подпасок, вы­ливая в кружку остатки чая и протягивая мне.— Как увидят какую зверушку — хомяка или суслика,— прямо с ума сходят. Хвост трубой— и бегут за ней сломя голо­ву. Зверек нырнет в нору — и был таков. А за лисой несутся по степи всем стадом… Попадешься на пути— растопчут. Зачем она, лиса эта, сдалась им, не знаю…

— Дикий инстинкт, наверное, просыпается,— предпо­ложил я.

— Так ведь они ж травку едят, сено!

— Стадный инстинкт защиты от врага. Когда они еще бизонами или там зубрами были, не знаю…

— Чудно,— покачал головой Славка.— Они вон ка­кие громадные, а тут лиса, суслик…

— Загадка природы.

— Верно. Их не спросишь. Не разгадаешь.

— Ну да. Узнают же, например, о звездах, которые находятся за миллионы и миллионы километров? Позна­ют и это.

— Познают, наверное…

— Тебе-то хочется узнать? Славка задумался.

— А можно ли?

— Если учиться, наблюдать, читать. Ты читаешь много?

— Читаю,— ответил он неопределенно.

Я растянулся под кустиком ракиты и, прищурившись, смотрел на небо сквозь красноватые гибкие прутья.

— Конечно, мало читаю,— вздохнул паренек. — Книжки все пошли неинтересные. Баба Вера привезла из района целую охапку. Читаешь, а там глупость какая-то. Такой-то парень пошел к такому-то. В городе, конечно. Больше про Москву пишут. Пошли они в кино. Встретили третьего пацана. После кино пошли домой… Тоска смерт­ная. Вот одну книжку стоящую я читал. Когда в городе жил. Вот не знаю только, чем кончилось. В ней описы­вается, как один дяденька отправился на Север, к волкам. Это не у нас было, в Канаде. И как он сдружился с вол­ками, и они его не трогали. Здорово написано! Я после этого к волкам по-другому отношусь. Выходит, они по­лезные, волки. Питались только больными оленями, что­бы те других оленей не заразили и не рожали слабых, больных детей. Жалко, книга оборвана была, может, до половины. Хочется дочитать… А вы не читали?

— Нет, не читал.

Я прикрыл глаза, чтобы отдохнули от солнечного све­та. Тихий шелест кустов, плеск реки убаюкивали.

— Я бы сам хотел поехать на Север, к волкам,— про­должал подпасок.— Проверить…

— Здесь ведь тоже есть волки.

— Не то,— цокнул языком Славка.— Волки, которые водятся в степи, злые. Они скотину изводят без разбора. Корова ведь не дикий олень. Жирная, не убежит.

Я подивился здравым рассуждениям паренька.

— Так это ты, значит, на Север бегал? — спросил я.— К волкам?

— На Севере вообще диких зверей много… — Он на­шел камешек и запустил в реку.

— Школу надо заканчивать. Поехал бы в сельскохо­зяйственный институт. Или в техникум.— Я поднялся. Даже сквозь закрытые веки пробивалась слепящая бе­лизна небосвода. Перед глазами стояла красная, раска­ленная пелена…

— Пошел бы…— буркнул Славка.— С моим батей пойдешь…

— А что?

— Говорил, сделает из меня человека.— Он усмех­нулся.— Как вспомню — противно. Тошно на душе.

— Не понимаю.

— Он слесарем работает в ЖЭКе. Краны там всякие, батареи, унитазы…— Парнишка сплюнул.— Все меня таскал с собой. В деревне как? Помогают друг другу. Ба­ба Вера сказывала, что весной заболела и огород ей со­седи вскопали. Просто так. А в городе — за все гони мо­нету…

Я видел, что Славка действительно задумывался о человеческих взаимоотношениях. Его больше тянуло к деревенской простоте и отзывчивости. И городскую меркантильность он не понимал. Меня самого воротило, когда люди меряли все на деньги: дружбу, работу, лю­бовь.

Вспомнился рассказ одного отцовского приятеля, ко­торый по долгу службы бывает за границей. Там он непо­средственно встречается с владельцами крупных пред­приятий: что ни на есть с классическими капиталистами. И вот что он наблюдал. У одного такого денежного туза попросили закурить. Он, конечно, спокойно предлагает сигарету. Попросивший закурить тут же отдает мелкую монету — стоимость сигареты. И этот человек, который может запросто купить что угодно — огромный самолет, целый остров, даже маленькую страну,— как ни в чем не бывало кладет в карман монетку.

— Отец подвернет гайку — целковый,— продолжал Славка.— Ерунду какую переставит — пятерка. А потом хвастает: олухи, мол, крану цена рубь с полтиной, а хо­зяева трешку переплатят и еще рады, благодарят… Не могу я так. Вон и Сергей такой.

— Какой? — насторожился я.

— Не нравится ему ходить по людям, рубли сшибать. Он ведь до того, как пастухом стал, в фотоателье рабо­тал. Ходил по хуторам. Брал заказы на увеличение фото­карточек. Сам фотографировал. Вернее, только щелкал. Пленку ему заряжали в ателье. Халтурщики. Лишь бы нахапать побольше… Он рассказывал, а я вспоминал, как отец водил меня по квартирам. У отца дело, правда, побойчей. Подоходней. Но ведь тоже противно…

— Конечно, веселого мало,— согласился я.— Значит, Слава, одна у тебя дорога — учиться.

— Верно,— вздохнул парнишка.— А меня возьмут?

— Это от тебя зависит. Вот ты Сергея уважаешь…

— Уважаю,— убежденно сказал подпасок.

— Это хорошо, конечно. Но если бы у него еще ка­кая-нибудь специальность была…

— Кому-то и стадо ведь надо пасти…

— Скоро, наверное, все пастухи будут со средним об­разованием. Или придумают какую-нибудь механику взамен тебя с Сергеем и Выстрела. Уже сейчас электро­пастухи есть…

— Это только в книжках пишут. А Сергей интересует­ся кое-чем. Все время «Неделю» таскал. Там про всякое пишут, интересно.

«Неделя»! Чава, значит, брал у Ларисы газету. И кое-какие номера не возвращал. По-свойски. Может быть, и тот номер?

— Слава, ты, кажется, всех ребят знаешь?

— Ну… — промычал он, почуяв, что заговорил я об этом неспроста.

— Поучил бы мальчишек уму-разуму. Жалуются ху­торские…

— А что? — попытался он состроить невинное выра­жение на своем бесхитростном лице.

— Не знаешь? — усмехнулся я.

— Нет…

— Человека обидели. Крепко. (Славка стал смот­реть на своих коров.) Ведь не подумали, что у него, мо­жет быть, горе. (Мальчуган испуганно посмотрел на ме­ня.) У Ледешко обобрали яблоню.

— К нам тоже на баштан лазают за кавунами. Баба Вера на них метку ставит, букву «К». Думает, поможет. Все равно таскают.

— Приятно ей?

— Подумаешь,— махнул он рукой,— три-четыре ка­вуна! Не обеднеет…

— Считаешь, пустяки? (Славка промолчал.) А ес­ли Ледешко эти яблоки для больного берегла? Сейчас яблок мало, сам знаешь. Только скороспелки.

— Кто же это у нее заболел? — спросил паренек.

— Жена сына, сноха.— Я посмотрел ему в глаза.— Это правда. На Севере она. Витамины нужны…

Славка потупился. Такой оборот дела заставил его задуматься.

Больше про яблоки я ему ничего не говорил. …Через два дня у меня была Ледешко.

— Выхожу раненько утром скотину кормить. Гляжу, у самого крыльца что-то темнеется… Не поверите, това­рищ начальник, яблоки мне возвратили. Может, даже больше, чем взяли. Усовестились, значит, пацаны… Я с почты. Послала сыну посылку.— Ледешко сияла. Не знаю, отчего. Оттого ли, что правда восторжествовала, или ей было приятно раскаяние Славки и его попытка замолить свою вину, что тронуло сердце сварливой жен­щины.— И что еще, товарищ лейтенант, кавун большой приперли…

— А на нем буква «К»? — не удержался я, улыбнув­шись.

— Действительно, буковка была,— удивилась стару­ха.— А вы откуда знаете?

— Милиция все знает,— сказал я загадочно. Окончание этой истории я узнал позже. Оказывается, ущерб Ледешихи был возмещен за счет яблок из личного сада кузнеца Петриченко. Пацаны под руководством, конечно, Славки на сей раз устроили на­бег в соседний хутор, в Куличовку, подальше от своих сельчан. В общем, сделали хорошее…

Правду говорят: дорога в ад вымощена благими на­мерениями.

Теперь пострадавших было двое: Ледешко и колхоз­ный кузнец.